– Живительное чувство вольной страсти.

– Вот видишь, теперь ты уже почти со мной согласен.

– Я с тобой согласен, но все немного сложнее. Нет, есть иной смысл в отношениях. Может понравиться, например, зрелой женщине молодой парень?

– Не исключено. Все варианты приемлю. Знаешь, жизнь предлагает столько вариантов. У нас в коммуналке живет Аня, водитель троллейбусов. Ей двадцать два года. Такая, что ничего себе: бедра, смазливое личико, руки вечно в перчатках. Бережет их. Как думаешь, кто с ней спит? Никогда не угадаешь. Клянусь! А спит с ней академик Бордюров! Сидит в президиуме с генеральным секретарем. Сестра узнала случайно: сидит, идиот, в сквере и целует ее, нашу водительницу троллейбуса! Понимаешь, все относительно.

– Ты прав, – согласился Волгин, внимательно разглядывая свои тонкие пальцы. – Красота – начало жизни.

– Не о красоте идет речь, а о реальной жизни, которая выше любой красоты, – проговорил убедительно Борис, внимательно наблюдая за высокой девушкой в тонком ситцевом платьице. – Посмотри, какая фигура! Это нечто? Ножки – каких я еще не видел! Но, смотри, уже с кольцом, вот так дура, иметь такую фигуру и не переспать со мною – преступление против человечества.

Они, болтая, прошлись по периметру двора, постояли на пороге здания, переглянулись. Затем прошли на кафедру, где Татьяна Козобкина сидела, склонившись над пишущей машинкой. Волгин познакомил ее с Борисом, а сам отправился в деканат за студенческим билетом. Подписанные синие новенькие студенческие билеты уже стопками лежали у секретарши.

Вернувшись на кафедру, он застал Бориса, который показывал Тане Козобкиной свой билет студента Московского инженерно-физического института. Увидев Волгина, Борис, возбужденно стал говорить о том, что Татьяна Козобкина не верит, что он, Борис Горянский, учится в МИФИ.

– Хороший институт, – отметила Козобкина, глядя снизу вверх на Бориса. – Знаю. А что ж тогда такие глупости говоришь?

– Конечно, любовь – чушь полная, пустая болтовня, и я, Танечка, с тобой полностью согласен.

– Я не говорила, что полная чушь, – со смехом отвечала Козобкина, с несомненным интересом глядя на Бориса.

Они засмеялись, и по тому, как Борис запросто касался руками плеча девушки, Волгин определил, что между ними существует какая-то своеобразная близость, которая бывает между давно знакомыми.

– Из-за вас я сегодня работу не сделаю, – простонала ласково, но с некоей долею довольства Козобкина.

– Мы тебя ждем на улице, – бросил Борис, блеснув тем поверх летящим взглядом, таким новым для Волгина, но таким, видимо, характерным для Бориса. То был взгляд победителя, говоривший, что выполнена главная задача на сегодняшний день, и уже в полутемных узких коридорах, спускаясь на первый этаж, Борис хмыкал и полушепотом доказывал извечную истину, что женщина – это та крепость, которую можно взять штурмом.

– Откуда ты знаешь? – с испугом проговорил Волгин, останавливаясь на выходе.

– Я знаю, – шепотом отвечал тот, оглядываясь. – Я чувствую. Она ляжет! Сегодня же! Хочешь об заклад? Ты только молчи, подыгрывай, ничего от тебя не требуется, идет сражение между мужчиной и женщиной. Настоящая битва. Понял?

– Она с тобой не пойдет, – сказал Волгин, возбуждаясь от этих таинственных слов своего приятеля, его плотоядной улыбки.

– Она со мной пойдет, куда я захочу. Мне не хочется, но я тебе покажу, – пробормотал Борис. И как только Татьяна появилась на пороге, он привстал, заулыбался приветливой добродушной улыбкой и направился навстречу.

На лице девушки тоже сияла улыбка.

– Ну что, мальчики, пора домой, – проговорила радостно.

– Домой мы всегда успеем, – отвечал весело Борис, присаживаясь рядом с ней, закидывая ногу на ногу. – Если женщина улавливает момент сегодняшнего дня, то в ее мыслях должно быть желание, перед которым в изумлении останавливались все великие мира. Например, Пушкин мог сказать: «Я помню чудное мгновение!..» Он восхитился сладким ароматом, несущимся из страны рая, именем которой можно назвать только одно существо на планете – женщина!

– Вы так говорите, заслушаешься, – хихикнула Татьяна. – Пойдемте, мальчики. У меня столько дел, я домой взяла работу. Завтра в одиннадцать кафедра!

– Ну, вот так на! Кафедра! Ради такого случая, я живу рядом, можно зайти ко мне и обычным способом отметить начало нового учебного года!

– Нет-нет, у меня сил завтра должно быть много, – капризно топнула она ножкой, и только тут Волгин, в душе желавший, чтобы Борис ошибся в Татьяне, понял, что ошибся он сам.

– Кстати, на юг в этом году вы катали? – спросил неутомимый Борис. Он выжидал момента, говоря какие-то пустяшные слова, смеялся, призывая смеяться и Волгина, наблюдая, что тот совсем закис. – Имейте в виду, в Ялте очень хорошо. Ах, как дует свежий морской бриз! Ах, кипарисы!

– Ой, я в этом году так запарилась, поступая, работая, лето пролетело незаметно, загореть, как следует, не успела, вот. Ей-богу, что это за жизнь?

– Свежего морского бриза не вдохнули, – подхватил Борис со смешной торопливостью. – Как я вас понимаю, Таня, это надо восполнить. В столице имеются некоторые возможности. Мой папа, генерал, отдыхая на даче под Москвой, и то находит что-то прелестное в каждом прожитом дне. Надо наверстать, вечером посидеть с друзьями в хорошей компании и за бутылочкой отличнейшего «Эрети». Кстати, отличное вино. А? Не веришь? Давай Володю пошлем, пусть купит, а мы с тобой здесь подождем.

– Ой, домой надо, мальчики, столько дел, – простонала Татьяна, оглядываясь на молчаливого Волгина.

– Дела в лес не убегут, – игриво произнес Борис. – Кстати, я купил новую пластинку с хорошей музыкой, – Борис пытался понять, на какую наживку рыбка клюнет.

– Ну, ладно, Борис, вы меня уговорили, у вас хорошее вино, отличная музыка, папа генерал, морской бриз и кипарисы! Пойдемте. Расскажете про свой отдых на юге?

Волгин видел, что ей приятно находиться среди парней и что ею мало-помалу овладевали неясные одурманивающие чувства.

– Проводите меня до Центрального телеграфа и – домой. Мне нужно сегодня отправить телеграмму в Воронеж, тете. Мама велела.

– Вон, Танечка, видишь дом, то мой дом, на глаз он неказистый, а на самом деле нам скоро дадут хорошую квартиру. Трехкомнатную!

– Так вы тут живете? – удивилась радостно она и громко засмеялась. – Все у вас! Как вам не подчиниться! Только подождите, я сейчас телеграмму отошлю.

– Мы тут временно, – разъяснял Борис, почему дом, в котором он живет, такой непрезентабельный.

– Только я вас ждать не буду, – проговорила она. – Дамы не ждут.

– Не ждут, – повторил Борис, поглядывая на нее своим удивительно чистым насмешливым взглядом, как бы все понимая, поощряя принятое ею решение, и во всем соглашаясь с ней.

– У тебя денег ноль? На «Эрети» хватит? – спросил Борис, доставая кошелек и принимаясь отсчитывать. Волгин отдал свою десятку, полагая неудобным не поучаствовать в покупке вина, хотя с деньгами у него как раз было туговато.

Засунув бутылку в карман и весело напевая, Борис направился из магазина, и Волгин, глядя на него, пожалел, что не обладал таким вот веселым и легким нравом.

Они перешли улицу и остановились на условленном месте. Вскоре появилась Татьяна.

– Ну что, мальчики, купили винца?

Волгину стало весело безо всякой на то причины.

– Я так устала с этими экзаменами, просто один ужас. Так устала. И, конечно, разумеется, какой там морской бриз, в зачуханную болотную лужу под Москвой, на Истре, не имела времени и сил окунуться. Ах, черт побери! Вот Борис ездит по югам с девочками! Ай, молодец-удалец! Ай, жить умеет!

– Каждому по уму, – отвечал скромно Борис, напружинив свою крутую грудь. – Молодым везде у нас дорога.

– А нам, старухам? – засмеялась она.

В коммунальной квартире под вечер кипела жизнь – запах жареных кабачков чувствовался уже на пороге. Борис определил, что Аня, водительница троллейбуса и любовница мудрого академика, готовит свое любимое кушанье. Войдя в комнату, хозяин включил стоящий в углу торшер, и в мягком полусвете лица молодых людей словно выплыли из темноты, испарилась убогость обстановки и вещи приобрели значительность. Борис водрузил бутылку вина на стол, посадил Татьяну на диван, Волгина отослал мыть огурцы и помидоры. Как только Волгин вышел, он спросил у Татьяны: