Вот таким-то зрелищем Андер впечатлился, оно совсем отличалось от сцены внутри шатра «Тик-Так»; те уродцы никак не сравнятся с обитателями момента нынешнего. Его аж перекосило из-за взбунтовавшегося блуждающего нерва. А лёгкие смял приступ сильнейшей паники. Совсем не хотел дожидаться продолжения: вдруг победитель нападёт на него. Ему оставалось только пустить по щеке слезу беспомощности, больше ничего не мог сделать. В бою от него мало толку, лишь помешает другим мундирам, а ведь те бились не только за свои жизни, но и за весь город и его людей. В случае их поражения в читальном зале — в Оренктоне можно будет прочитать только имена на мемориале и старые надписи на надгробных памятниках. Да и те некому будет…

Когда порождение сна безумца, грезившего о единстве, знаниях, прекратило всякое движение, мужчина в окровавленном плаще поднял слетевший цилиндр и уселся в кресло, закинул голову назад. Взгляд почти пуст, в нём отслеживалась усталость не телесная — иная. Ещё в нём ютилось ожидание, считал секунды до вероятного открытия замка. В нём нет роскошных приёмов, балов, прекрасной дамы — только чудовищная неизвестность. Этот замок, приспособление для запирания, отворит время, но сначала подберёт отмычку, слепит её из необходимого момента. Впереди тяжёлый бой — он знал это наверняка, чувствовал каждым дюймом своего тела. Этого не избежать — остаётся только встретить неотвратимое лицом к лицу, не потеряв своё достоинство и себя. Если уж суждено закончить свой путь здесь, то нельзя сдаться, нельзя стать хуже вчерашнего себя. Он прожил свои годы не для проигрыша в читальном зале; прожил свои непростые годы и не станет предавать некогда сделанный выбор. В горле комок, дыхание тяжёлое. Сидя в кресле, что стояло в самом центре битвы против глазочеев, поднял руку вверх, смотрел на свой цилиндр, будто бы разглядывает собственную могильную плиту. Тут услышал очень тихий шелест страниц, он перемежался с жужжанием самой назойливости. Эта пара вышла на передний план, а все остальные звуки приглушались, уходили на задний. Приложил пальцы к шее, чтобы проверить ритм внутренних потоков — тот медленно ускорялся. Руку начало крутить, боль охватила её. Дыхание давалось всё тяжелее, словно затягивается узел. Острые маленькие иглы впивались в мускулы, под ними само безумие вышивало крестиком. Грегор всё так же выглядит спокойным, не подаёт виду, держит всё при себе. Тут вспомнился человек, чьи слова и действия вывернули трупную яму, и та стала башней. Мимолётная вспышка помогла сосредоточиться, но всё равно не то. Не хватало одного средства. Пожелал достать трубку, закурить, однако действия не случилось. Его остановил силуэт, который возник возле дальнего стеллажа. Это был Рамдверт, он наблюдал, будто бы надзирал, пока вокруг него кипела битва настоящая и прошлая. А потом безмолвно изобразил жест, подвёл указательный палец к своим губам, и боль ушла, вернее — убежала, спряталась, забилась в свой угол. Грегора отпустило, в этот же момент понял, что его рука вовсе не проверяла ритм, а со злобой сдавливала горло.

Вроде бы наступило затишье. Недолго оно длилось, огласить победу помешали набухающие всюду нарывы. Фурункулы судорожно подрагивали. С новой секундой всё сильнее и сильнее. Узники красноватых недомешков искали путь наружу, прогрызали его. В результате вывалились, родились, многоконечные глазочеи. Хранилище знаний прошили скользкие вопли.

Подскочив рывком к чудовищу, Грегор сказал: — Вот ты где! — и вырвал топор из безвольного носителя смертоносной тиары и наградил оруженосца размашистым махом. Никакого раболепия перед опасностью. Подруб, разворот, дуга, пируэт — в ряду обезглавленных прибавилось. Многоконечные муравьеворотом закружили вокруг центра. Точно опоенные грибной настойкой крестьяне, что случайно оказались на ночном собрании ковена ведьм. Охотник нырнул в поток спирали, продолжил свой неравный бой. На чьей ещё стороне было то самое преимущество — не известно. Тут-то и показал всё мастерство владения инструментом всякого лесоруба. Не совершал никаких лишних движений — каждый взмах находил свою цель. Неужели успевал всё продумывать, прибывая в танце умерщвления болезненных питомцев древнего голода, или же всё происходило бессознательно? Рубил и рубил, избегал попадания по себе ловкими поворотами тела, а после сразу же контратаковал. Ни одна из попыток ранить его не осталась безнаказанной. Подрубил, выпотрошил глазочея, нырнул, оттолкнулся от тумбы и обрушил лезвие на очередного выродка, который прижал Хидунга к стене, пытаясь откусить кусок скрытой под кожей артерии. Освободив вермунда от встречи со смертью, перебросился на следующего. Иногда казалось, Грегор и вовсе растворяется в зловонном воздухе, а уже через мгновение оказывается на другом краю зала, где рубит шеи и лапы, выбивает из них тихие бульканья извращённых инстинктов. Этот глубинный шёпот велел пастве Астрологов нападать на любого, кто отличается от них.

Вязкий гул и трескотня влились в читальный зал без покоя, как водка в горло, что пошла совсем не мягко; она, как по щелчку, лишила зрительный нерв питания. Далее наступила долгожданная тишина; и наступила прямо на уши. Огни начали гаснуть даже внутри фонарей. Только Грегору удалось уберечь жар на конце палки с просмоленной паклей. Подняв одинокий факел, заметил: многоконечные замерли на своих местах, выгнулись, устремили взоры к потолку. Спустя мгновения сверху упал тот самый замок, а потом его погреб под собой большой ком пережёванной плоти.

Сердцеподобный кокон раскрылся. Из утробы шагнул бескожий великан с гротескным клювообразным наростом на лице. Невозможные существа оттаяли, отошли от сонного паралича и сразу поковыляли к переростку. Стекались и стекались, облепляли и облепляли, пока у того не выросли крылья со множеством физиономий.

— Не колдун, не чародей. Так был рождён…Хор! — прогудел новорождённый четверным голосом, что принадлежал самому террору. Его звучание причинило нестерпимую боль выжившим. Рёбра каждого, будто бы рвались наружу, чтобы изобразить подобие таких крыльев.

— Ага, мечтай, недоросль. Мелковат, — прошипел Грегор, вынув из кармана сломанную маленькую свечу. — А теперь…смотри, — добавил он и поджёг обломком комок сушеной травы.

Ощутив некоторое притяжение, что предположительно поможет реализовать замысел, оставшийся на ногах дунул на ладонь, запустил веер угольков, они полетели прямиком к Хору.

Выходец из сердца сделал всего один вздох, и подлинные муки поцеловали содержимое шкатулки в форме безобразного черепа. Роговой клюв пополз с морды отсохшей болячкой, нарост разваливался на крошечные частички. Крылья тянули свои лапы, пытались удержать его форму. Когда великан пал на колени, чужак воспользовался удобным случаем. Сноровисто забирался на крылатого. Ему пытались помешать, лапы глазочеев тянулись к нему, жаждали вовсе не приветственного рукопожатия. И вот вскарабкался на плечо, удерживая равновесие, махнул по шее. Этого оказалось недостаточно, а повторить не успел, потому белкой проскочил под рукой, дабы приняться за растущие из лопаток отростки. Серия чавканий и крыло с хрустом отвалилось. Великан широко раскрыл пасть, ошеломляюще заверещал. Рыдание смердело слабостью. Орган летания, в том числе и отрубленный, обволакивал «Хора», укутывал в гнилое одеяло. По всей видимости, получавшийся кокон кусал тело не пигмея. Грегор с помощью топора вновь забрался на плечо, ещё раз всадил лезвие в то же самое место. Просунул руку в открывшуюся рану, оно абсолютно точно не было радо этому. Крылья вывернулись к спине, замахали, жаждали прихлопнуть наглеца. Теперь короткий путь для бегства открыт — Грегор моментально спустился до уровня живота, как по шторе. Вспоров грудину, намеривался напоследок вспороть и брюхо. Однако этого не случилось: нечто отшвырнуло его в сторону. Приземлившись возле кресла, смотрел в далёкий бездонный потолок. Несмотря на тяжёлое дыхание, был спокоен, разве что не плевал.

Что-то щёлкнуло, и из шеи великана пыхнула кровавая мгла.

— О, моя спина. Нельзя было откинуть меня на мягкое? — совсем не нежно проворчал джентльмен, поднимаясь.