Оказавшись в тёмных туннелях, проделанных кровью Лиодхау, беспрерывно преследовал издевательский свист. Остатки разума раскалялись, внутричерепная медуза стала не более чем угольком для постельной грелки. Когда нагонял источник — ускорялся ещё сильнее в своём погружении во тьму, где поселился убийственный гул.

— Хор! — вырыкивал он.

Пугало не видел отпрыска Старой войны, врага церкви и всех Приомнисов, а лишь ощущал его присутствие сотней крошечных лезвий, вгрызающихся в плоть. Невидимые орудия скреблись в швы костяной шкатулки, скрытой под кожей. Но скреблись как бы изнутри. Манящий свист близко и в то же самое время далеко, мелькал со всех возможных направлений. Иногда создавал для себя новые; или открывал старые, спрятанные от понимания человеческим разумом.

В полости под городом пронесся страшный крик, вой кита, пленённого своей природой. Зов морского невозможного гиганта уводил вдаль от здравомыслия, бил плавником по слуховому нерву, выворачивал желудок наизнанку. Спустя вереницу искажённых моментов — тишина. Вот она самая настоящая тишина, выпускающая внутреннее безумие.

Пугало остался один без ориентиров в скрытом под Оренктоном лабиринте.

Грязь под сапогами чавкала после каждого шага. Шаги давались с трудом; необходимо прикладывать определённые усилия для дальнейшего продвижения. Подобный путь, особенно в условиях преследования, изматывает сам по себе. Непроглядное отсутствие света заполняло всё предоставленное пространство. Казалось, до него можно физически дотронуться, только протяни руку и сожми.

Стены наблюдали за ним, порождали желание сорвать тьму как какую-нибудь штору и кинуть под сапог, чтобы показать тайным наблюдателям всю фальшивость их взора. Но обличению было не суждено сбыться. Факел мог бы помочь, однако поддавшемуся ярости совершенно не до поисков помощи. Слишком торопился выполнить свою часть сделки.

Грохнули выстрелы, эхо умножало их количество. Снова явились призраки. Они всюду продолжали своё противостояние кошмарным отродьям. Квинтэссенции вдруг стали другими, стали не прозрачными и даже почти ощутимыми. Один из таких воинов случайно налетел плечом на наблюдателя из Серекарда, который ощутил толчок, но потом воитель всё же пролетел сквозь его тело.

Отголоски сражения привели к пролому в подземном лабиринте. По размеру трещина как раз подходила, чтобы взрослый мужчина, пригнувшись, смог протиснуться. Возле насыпи лежали осклизлые человекоподобные существа. Всего было трое, может быть — четверо. Разглядеть не представлялось возможным, но одно можно сказать: жизнь отказалась от них после обеда месяц назад. Тощие руки мертвецов тянулись к закрытым небесам и колыхались колосьями в поле. Судорожное, совсем не умиротворяющее зрелище утаскивало в сон. Пробудившись от скоротечной летаргии, перешагнул через них, пролез в брешь венозного тоннеля. Покинул галерею, сошёл с карты.

Подвалы быстро выдали свою принадлежность к усадьбе Ванригтен. Всё из-за специфического стиля и кисло-сладкого запаха дорогих трав, используемых против голохвостых грызунов. Пройдя по коридору, вышел в большой зал, там уже зажёг факел.

Пунцовый огонь осветил ряд металлических клеток с мертвечиной. Внешний вид вполне способен вызвать в разуме проклятия, направленные к самому пониманию слова «жизнь» за такой уродливый казус. Пропавшие горожане почти полностью утратили человеческий вид. Гнойные наросты поблёскивали красным, разбегались по неестественно длинным лапам с кривыми когтями, что напоминали ветви сухой липы. Вывернутые ларвы пульсировали, пульсация с каждой секундой замедлялась. Пугало пришёл к выводу: дышат по памяти и скоро она покинет их. Множество изуродованных, полупереваренных лиц следили мутными завистливыми глазами за движениями.

Стая премерзких запахов даже обжигала внутренности органов чувств. На палитре с «амбре» незримо присутствовал след пороха. В черепах некоторых порождений далёкого предка кошмарного сна зияли свежие пулевые отверстия. Битва случилась прямо здесь, почти только что. След источника голосов битвы найден.

В уши неожиданно впились слюнявое чавканье. Голодная свирепость неистово забилось внутри дальней клетки. Сама неопределенность подзывала ближе. Когда подошел, из неё, проломав железные прутья, с чудовищной скоростью выпрыгнула маленькая тварь. Рёбра этого творения отравленного воображения шипами торчали из спины, а язык свисал до самой груди. Слюни вытекали из пасти как вода из дырявого ведра. Такое не повесить на коромысло, не сходить до колодца.

Поймав за горло напавшего прыгуна, сжал пальцы до треска костей и с размаха влепил об твёрдый залитый кровью пол. Повторял это снова и снова, пока не превратилось в месиво. Потушив приступ отвращения, откинул человеческие ошмётки. Тут с тихим звоном к ногам прикатилась монетка, та путеводным светлячком отскочила к громоздкому мешку, лежавшему неподалёку. Нет, это был вовсе не мешок, а безобразная женщина с разбухшим животом, чью голову покрывала фата, скроенная из спинной кожи. Она вынашивала жизнь, но не смогла доносить, так как там зияла дыра с рваными краями. Вид раны неловкими мазками вырисовывал вишню-костянку, из которой извлекли косточку. На груди её — опухоли, из них вытекала рвотная жижа, капала вниз. Спустившийся в подвалы нахмурился, сгорбился, на его плечи наковальней обрушилась мысль: пахнет так же как лекарство в пузырьке.

Перед раздувшейся не муравьиной маткой возникла тень.

— Ну, хотела золота, вот получай, — произнесла она тоном младшего наследника — Лицрика, и пропихнула тёмный камень внутрь.

Пугало осмотрелся в уродливой винокурне, чтобы исключить возможность внезапного нападения.

В углу помещения — сосуд чудовищного аперитива. Венозные нити свисали с дугообразных костей. На пронзающих крючьях висел бесконечный неизвестный и безымянный. Под весом собственного тела кожа оттягивалась — принимала форму чаши. Зримое очертание ей помогала удерживать бледно-оранжевая многопалая длань из мяса. Сосуд безумного сервиза заполняла зловонная жидкость. Внутренние органы ненужным мусором валялись рядом. Едва выносимый смрад вился повсюду, пытаясь ржавыми кузнечными клещами вцепиться в ноздри.

Провел факелом, узрел гроздь точек, они соединялись ломаной линией под алтарём.

«Арбалетчик. Нет — лучник», — подумалось ему, и напускной туман филантропии развеялся, обратился стеклянной пылью, что затерялась в огнях звёздного неба. Несмотря на открытие, не показывал ни капли волнения или любой другой эмоции.

— Ничего особенного, — спокойно сказала туманница. — Обычное убранство обычной комнаты. Такие есть у каждого. Не трать свое время. Мы уже близки к моменту нашего воссоединения, — выдержав короткую паузу, ойкнула. — Смотри-смотри. Кто это? Неужели…

— Да, — откашлял её спутник. — Это Лицлесс. Вернее… воспоминания подвала о нём.

Возле чаши образовалось бесформенное вертикальное пятно. Воспоминание подковыляло к пленнице, тут же обнажило нож. Образ попытался проткнуть её горло. Руки дрожали, сопротивлялись: они точно обрели собственную волю, которая противостояла намерениям хозяина. Поняв тщетность усилий, сдался и направил остриё уже на свою шею. Оружие пролетело мимо, провело черту на брюхе пленницы. Вытащив оттуда маленькую косточку, просунул желеобразное ядро под фату.

— Семнадцать, — прошипел Лицлесс и рассмеялся.

Он исчез, но вскоре появился возле чаши. Поднял над ней нечто искореженное и погрузил в мертвецкую жижу. От чего точки стрелка вспыхнули, сам неописуемый цвет начал облизывать часть трупного сервиза. Лакал и лакал, пока не раздался смешок маленького человека.

— Столько крови ушло для вскармливания, но всё же вот она! Шутка свежевателя! Жевешу! — радостно завопил Лицлесс. — Она присоединиться к столу, будет приносить угощения! Присоединится вместе с витрувианцем! Разве это не магия?! Она самая в своём первичном смысле! Разложение даёт новую форму! Яства потекут рекой. Уже скоро увидим сияние Далёких огней… уже скоро наша история изменится. И мы помогаем открыть новую страницу, — кричащий истязатель упал на колени, изо всех давил пальцами на место чуть ниже кадыка, — Будь они прокляты. Эти астр…