Тут он выскальзывает из удавки. Трупная яма исчезла, потерялась мимолётной мыслью — сапоги прикоснулись к скале.
— Что я хочу за свою помощь? Хорошо, есть кое-что, — проговорил чудовищный антропоид, обнажив зубные колья. — Прими себя полностью, без остатка. Таково моё требование.
Грегор глянул вниз, там ему улыбается чудовищное отражение. Нет ни страха, ни отвращения. Он выставляет руку вперёд.
— Не вечна даже вечность, — рукопожатие случилось. — Толькой дай слабину… и сожру тебя без остатка.
— Хорошо, договорились. Большего и не требуется.
— Вот тебе на дорожку. Это существо — Када, осьминог вернул ей жизнь, дал память Пепельных болот. Остаточная частица, отголосок прошептал это, уходя во тьму. Не знаю зачем, но знаю, что ОНА послужила причиной его смерти. И она же выгрызла мозг обувщика. А теперь проваливай и надейся, что я не прав, и Рамдверт не закончит наш путь. Следи за настоящим чудовищем для чудовищ. Мне кажется, переломанный видит в людях совсем не людей. Для него… все мы… на одно лицо.
Днарвел взмахивает лапой, Левранд падает как фарфоровая чашка со стола.
Ворон жадно вздохнул, вернулся назад к усадьбе алхимиков. Только теперь лежит под дырой в крыше, через которую на лицо капает дождь. Поднимаясь, ощущает боль, пытающуюся сковать движения. По левому предплечью стекает кровь, что сочится из свежей раны. Отбрасывает ржавый прут, а затем выходит из трухлявой постройки. У входа в усадьбу, неподалёку от которого ранее горел костёр, замечает пузырящиеся останки ошмётков.
— Какого хиракотерия… — пробурчал он и понял суть произошедшего. Осторожно обходит полуразрушенный двор. Его вид кричит о недавнем сражении. Неглубокие шлейфы на земле тянутся в разные стороны, а на стенах зияют метки — зверь точил свои когти.
Шаркая подошвой по грязи, добирается до ворот. Рядом с ними в неглубоком овраге лежит тот самый юноша в плаще. Видимо, от бессилия свалился в объятия обморока. Хлопает того, пытается разбудить, но не видит никакой реакции. Не хватало только громкого сонливого сопения. Подняв вытащенного из ловушки юнца, несет его к плакучей иве, где стоит Тайлер; всё ещё прощается с новорождённым деревом. Его голову немного потряхивало; своим видом напоминал одного из узников лечебницы для безумцев с расколотым разумом. А если такие же места, только для тех, чей разум выели, опустошили как орех? Вероятно, у гробовщика имелся ответ на этот вопрос.
Положив спящего рядом со станцией переливания крови, исполнивший свой долг сваливается сам, упирается лопатками в колесо. Вот он — подходящий момент для удовлетворения столь желанной прихоти. Достаёт из кармана плаща трубку, которая к удивлению не сломалась, забивает смесь в чашку, после закуривает. Когда вдыхал едкий дым, к нему подковылял мистер сломанные часы и сел возле него. Наступили мгновения покоя.
— Нужны новые сапоги. Обувь — это хорошо, — утвердил Полурукий, почёсывая макушку, глянул на любителя цилиндра без цилиндра.
Левранд заметил как в глазных колодцах друга поселилась пустота. Ни малейшего намёка на огонёк разума. Там ничего не осталась.
— Прости меня за свою руку, — эти слова он выдавил из себя с настоящим, не показным, сожалением. — И за Ивву…прости…
— Мои сапоги — мои принцы. Их больше нет у меня. У меня? А кто я?
— Хорошо, добрый друг. Я только переведу дыхание, и отправимся дальше. Может в Инговани найдётся подходящая пара сапог, — утешение пробралось сквозь зубы.
Юноша очухался, поднялся из оврага беспамятства, молча приподнялся, смотрит в даль.
— Как необычно. Что это за мерзкий гул? Кажется, меня от него выворачивает. Но мне нравится.
— Это отголоски гибели целого города. Оринг обезглавили.
— В каком смысле гибель целого города? Как это произошло?
— Вопросы потом, а сейчас помоги мне с телегой. Нам нужно к перекрёстку, — проговаривает и поднимается на ноги.
— Думаю, продолжу путь в одиночестве. Так будет лучше.
— Низковат ростом чтобы решать за всех. К тому же, сейчас можно топать либо к Оренктону, а ты не хочешь в нём оказаться, поверь, либо в противоположенную сторону.
— Тогда пойду на юг…или на север…
— Для одиночки ты слишком невнимателен. Я же сказал, что только два варианта.
— Как такое возможно? Да что там произошло? Я, конечно, благодарен за помощь, но либо рассказывай, либо не задерживай меня.
— Не сейчас, позже. Однако не могу позволить тебе уйти. Рисковал не для того чтобы ты отбросил копыта где-нибудь там… спустя лягушачий чих. Будешь брыкаться, переломаю ноги и мешком закину на спину. В любом случае пойдёшь за мной. Ясно выразился?
Юнец, на удивление, холодно отреагировал на унизительную угрозу. Взвесив все за и против, кивнул и собирался озвучить свой ответ. Его план разрушился кашлем, и не просто кашлем, а его изнурительным приступом. Он с трудом справился с неудержимым и однотонно произносит: — Понял. Вопросы потом, но их будет много, а сейчас достаточно того, что я, вроде бы, тебе должен, — и цепляет рукоять тележки с полумёртвым мифом. Левранд сделал то же самое, вместе покатили телегу. Тайлер последовал за ними. Отходя от усадьбы, юноша оборачивается к покинутой обители алхимиков и говорит всего одно слово: — Морт. — Назвав своё имя, должно быть, таким образом, признал встречу со странниками не однодневной, даже важной. Те воочию могли увидеть своего спасителя, но тому уже было не суждено сбыться.
Чем дальше отдалялись от Оренктона, тем отчётливее становилось возвращение мира в привычную форму. Саккумбиева ночь, торжественный пир, проведённый в честь прихода новой эпохи, забрал множество жизней. Их голоса будут услышаны, не будут забыты. Об этом позаботятся выжившие, что подготовятся к следующему разу. Так сказали бы сказители из монастыря Атнозирог Ыноротс, но жизнь далека от сказов. Об этом забудут уже через год, или же тот день назначат траурным до конца времён. Оба варианты имеют для себя место.
Светало. Воздух перестал жалить лёгкие, вдали обычно летели птицы, а тёплый ветер беззаботно играл травинками. Звуки природы казались Левранду неестественными, даже пугающими. Его пребывание в Эпохе Далёкого Огня играло с ним шутку. Только вот совсем не смешно, когда обычный мир начинает вызывать отторжение.
Выжившие остановились у предельной линии рощи, там слышалось журчание ручья. Им захотелось смочить горло. Левранд поковылял к воде, а Морт отвлёкся, как дитя, увидевшее бабочку. Свернул, обогнул дуб, или что-то на него похожее, а там — чрезвычайно длинный и тяжёлый клинок воткнут в землю. Таким без проблем можно разрубить крылатых ящеров переростков из рассказов старушек, живущий на окраинах Оринга. Только вот без чудовищной силы человек едва ли смог бы поднять его. На лезвии выгравирована история об отце из трёх разливов, что десятилетиями бился против чудовищного карпа; и победил. Морт внимательно читал о нём, не пропускал ни буквы. Там же узнал: этот меч принадлежал его сыну, который вышел против судьбы, сопротивлялся её решениям, выбирался из каждой западни. Отважный воин шёл по своей собственной стезе, что протянул и натянул сам гнев. Победитель сотни не останавливался, даже когда лишился глаза и руки. Всё ради отмщения, всё ради шанса вернуть разум в Шлем. А продолжение не удалось узнать, всё было потёрто. Но аккуратно, так что эта история вполне может быть дописана.
Левранд делает несколько глотков, случайно замечает мерцающие чёрные точки. Мошкара вынуждает оглядеться. Когда морок исчезает, вновь склоняется над потоком воды. Спустя вздох она окрашивается в алый цвет — течение приносит головы чёрных птиц, одну из них выхватывает появившийся из ниоткуда человек. Лицо неизвестного закрывал бледный капюшон, но откидной убор не помешал узнать шутку, когда она начала утолять свой голод. Позади жрущей твари вырисовывается министерский убийца, Хексенмейстер. Неужели мухи добрались и сюда? Тут же почти из-под ног вынырнул Днарвел, оттянув руку, выписал Левранду пощёчину. Удар оборвала совсем не театральное представление последствий Оренктонских событий. «Зритель» отпрянул и тем самым привлёк внимание юноши. Морт помог подняться, потому что мужчина не мог преодолеть бессилие, левая часть тела отказывалась слушаться, да и говорил он с трудом. Возвратившись к телеге, продолжили оканчивающийся путь.
