— Нет. У Мэри нет родинки на лице. — Форбс прищурился. — Родинка есть у Зои. Вы к этому клоните? Что русская девушка играет роль англичанки? Что ж, на лице Мэри нет никаких родинок. Может, оно и было размытым, но русский акцент я бы точно узнал, если б услышал его. К тому же у Зои огненно-рыжие волосы.

— Хорошо. А что произошло в ночь на девятое декабря? Именно тогда вы и в самом деле подошли к краю утеса?

— Да. В ту ночь я позволил себе всего один или два глотка сонного зелья, и оно подействовало на меня, но я оставался в здравом уме. Я почти впал в полудрему, когда услышал, как она произносит мое имя.

— Вы снова подняли фонарь? — спросил Мэтью.

— Нет. Она ведь сказала, что ей больно от света.

Очень удобная светобоязнь для призрака, — подумал Мэтью, но вслух этого решил не говорить.

— Она стояла перед камином, между этими двумя креслами, — продолжал Форбс. — Именно тогда она сказала, чтобы я воссоединился с ней на утесе. Что будет всего немного боли, а потом священный свет исцелит меня.

И это говорит призрак, который избегал попадания света на свое лицо и стоял перед костром, затеняющим его еще сильнее.

Мэтью все это не нравилось, но он снова удержал рот на замке.

— Она попросила, чтобы я постоял там. Сказала, что подойдет ко мне. Я пошел, но она не появилась. Думаю, Мэри по какой-то причине решила, что еще не время.

Или кто-то и в самом деле просто играет привидение и хочет, чтобы Форбс самостоятельно покончил с собой, — размышлял Мэтью. Для кого-то это была игра, главной ставкой в которой было доказательство безумия Форбса, благодаря чему можно будет аннулировать подписанное им соглашение. Мэтью поймал себя на том, что безотрывно смотрит на цепь и замок на балконных дверях. Прежде чем он задал новый вопрос, он решил, что должен задать другой, родившийся многим ранее:

— Мэри шепчет вам или говорит в полный голос?

— Шепчет.

Отличный способ замаскировать голос, — подумал Мэтью. Он с трудом оторвал взгляд от цепи и замка и перевел его на Форбса.

— Это всего лишь мое мнение, сэр, но я его выскажу. Вы видите этого духа, либо когда находитесь под действием снадобья, либо на грани сна. Вы чувствуете себя виноватым в смерти своей жены, поэтому так хотите вернуть ее к жизни. Если Мэри любила вас при жизни, как вы утверждаете, то я не вижу причин, по которым ее призрак хотел бы лишить вас многих оставшихся лет, чтобы утянуть с собой в загробное царство. Это не похоже на любовь, сэр, это похоже на эгоизм. А если то, что вы и другие рассказывали о характере Мэри, правда, то идея прыгнуть с утеса, чтобы воссоединиться с женой, не принадлежит Мэри. Она принадлежит вам самому. И она лишь омрачает память вашей жены. Простите, если задел вас этими словами.

Форбс молчал. По серому лицу, казалось, пробежала дрожь, а мышцы челюстей напряглись. Мэтью приготовился к тому, что его сейчас вышвырнут из комнаты, но вместо того мужчина измученно улыбнулся и сказал:

— Вероятно, вы бы ей понравились.

Это был не тот ответ, которого ожидал Мэтью. Он даже надеялся, что вызовет гнев этого человека. Гнев иногда возвращает в реальность лучше любых увещеваний. Однако это не сработало.

— Я ценю, что вы честно высказали свое мнение, — сказал Форбс. — Но я знаю, что я не сумасшедший. И знаю, что Мэри приходит ко мне по ночам. Да, я бываю одурманен зельями Дункана и мало сплю, но для меня Мэри такая же явная, как и вы. А что касается эгоизма — Мэри была далека от него, как это место от… скажем, Москвы. Именно она побудила меня сбросить с себя бремя семейного дела. Найти покупателя для компании, получить, что мне причитается, и оставить кредиторов на нового владельца. Она предложила продать компанию братьям, но я не хотел, чтобы «Тракстон-Компани» принадлежала этой семье. К тому же ни Харрис, ни Найвен не смогут вытащить семейное дело из долговой ямы, на краю которой оно уже стоит. Они сорили деньгами, сколько я их помню, в то время как я изо всех сил пытался выровнять корабль. Я всю жизнь хотел найти свою тихую гавань и вот, благодаря Мэри, нашел ее.

— Тем меньше причин для Мэри желать вашей смерти, — сказал Мэтью. — Вы так близко от того, чтобы обрести свою тихую гавань при жизни, а она хочет, чтобы ваша жизнь закончилась? Нет, сэр, для меня это не имеет смысла. Мир духов, конечно, считается непознанным, но я не думаю, что души людей могут там так сильно измениться.

— Если вы просто увидите Мэри, ваши сомнения испарятся. Я бы посоветовал вам несколько ночей поспать в углу этой комнаты, но, я полагаю, тогда Мэри не придет. Она хочет, чтобы ее видели только мои глаза.

Мэтью на мгновение задумался над идеей, озвученной Форбсом. Затем он высказал мысль, пришедшую ему в голову:

— Если вы не откажете мне в любезности, мистер Тракстон, в следующий раз, когда Мэри придет, пожалуйста, задайте ей вопрос.

— Вопрос?

— Да, сэр. Ответ на этот вопрос должны знать только вы и она. Не упоминайте об этом никому в доме. Ни братьям, ни доктору, ни Уиксу… никому. Задайте этот вопрос и выясните, что Мэри знает о вас и о себе.

Конечно, — подумал Мэтью, — если дело в том, что Форбс действительно сошел с ума, он умудрится услышать правильный ответ, нашептанный призраком в его голове.

Однако попытаться стоило.

— Вы сделаете это для меня, сэр?

Форбс уставился в огонь и ничего не сказал. Его лицо было пустым. Мэтью считал, что Форбс пытается допустить мысль о том, что если кто-то играет роль Мэри, то такой вопрос может сбросить маски. Но каково Форбсу будет столкнуться с правдой?

— Обещать не могу, — проворчал Форбс, оставаясь верным своим убеждениям. — Что могут значить земные воспоминания для небесного духа?

Мэтью зашел так далеко, как только мог. Он снова взглянул на навесной замок и цепь, подумав, что наличие их в комнате Форбса было всего лишь демонстрацией контроля со стороны его братьев. Это напомнило ему о вопросе, который он чуть не забыл задать.

— Сегодня утром, направляясь в деревню, я прошел мимо лачуги, примерно на полпути к Браунс-Харбор. Вы понимаете, о каком месте я говорю? Она отстоит довольно далеко от других хижин.

— Знаю. Мы с Мэри проходили мимо нее много раз. А что с ней?

— Там кто-то живет?

— Понятия не имею. Я никогда там никого не видел. А почему вы спрашиваете?

— Она выглядела заброшенной. Мне просто стало любопытно.

Упомянуть ли о новом навесном замке и запорной пластине?

Нет, — решил Мэтью.

Он встал.

— Что ж, пора мне откланяться. Вы подумаете о моей просьбе?

Форбс взял в руки книгу и открыл ее на том месте, на котором остановился.

— Хорошего вам дня, — сказал он.

Решатель проблем вышел из комнаты, чувствуя, что он скорее предпочел бы снова сразиться с одноглазым медведем, чем заплутать в мире духов и безумия… или хитрого обмана. Эта история ему не нравилась, какой бы ни была правда. По крайней мере, у медведя сразу понятно, где находятся зубы.

Остаток дня прошел спокойно. Почти ничего не происходило, за исключением того, что Мэтью заставили вздрогнуть от неожиданности в коридоре, когда он уже заносил кулак, чтобы постучать в дверь Харриса.

— Чем я могу вам помочь? — спросил Харрис, который как раз спускался в коридор с лестницы.

— Ох… боюсь, мне можете помочь не вы. На самом деле, я надеялся перемолвиться парой слов с Симоной.

Харрис помедлил с ответом. Он дал себе время на то, чтобы втянуть нюхательной табак каждой ноздрей. Излишки он медленно отер носовым платком и лишь после этого внушительно посмотрел на Мэтью:

— Лучше бы вам отказаться от этой затеи, — сказал он. — Моя жена — очень чувствительная натура. Вся эта история с моим братом сильно действует ей на нервы.

— Она никогда не выходит из комнаты? — спросил Мэтью.