Полливер уставился на Минкс. Она видела, как меняется выражение его глаз. Что-то в его лице как будто обострилось. Глаза впали, а кости начали торчать, словно маленькие лезвия, жаждущие прорезать себе путь наружу. Он приподнял небритый подбородок, и улыбка расползлась по устрашающему разрезу его рта.

Это длилось в течение одного удара сердца, а затем исчезло.

— Я лечу пациентов, — тихо и вкрадчиво сказал он. — Не только в Нью-Йорке и на окрестных фермах. Я также помогаю докторам из других городов. Я очень востребован. Моя специальность…

— Отрезать пальцы? — перебила Кэтрин.

— Хирургия, — ответил он. Его лицо ничего не выражало. — Но сейчас я не в лучшей форме. На меня весьма сильно влияет погода… только и всего. А теперь прошу извинить: я должен вернуться в постель, а вам обеим пора покинуть мой дом. — Он прошел мимо Минкс и направился к двери. Обе женщины заметили, что он прижимает руку к левому боку.

— Ваша куртизанка у мадам Блоссом, — заговорила Кэтрин, так и не сдвинувшись с места. — Ее звали Миранда, верно? Какие у вас с ней были игры! Расскажите, какое удовольствие вы получаете от этого?

Полливер замер, потянувшись к задвижке. Он обернулся к Кэтрин и взглянул на нее со слабой улыбкой, но в глазах читалась неприкрытая угроза.

— Мне хотелось бы знать, — спокойно продолжила Кэтрин, — что побудило человека, получившего такое образование и умеющего лечить людей, стать Билли Резаком. — Костяшки ее пальцев постучали по стеклянному куполу, под которым находилась скелетообразная рука. — Быть таким целеустремленным в этом своем увлечении, я бы даже сказала, одержимым. Убивать несчастных столь изощренным способом, а их пальцы присваивать как некий трофей, оставляя искалеченные конечности в виде визитной карточки. Это и есть то, что вами движет? Могу ли я позволить себе фамильярность и называть вас Билли? — Она приблизилась к нему на шаг, не дожидаясь ответа. — Что-то в вашем прошлом, я полагаю, сильно на вас повлияло. Случай, который заставил вас желать одновременно врачевать и отбирать жизни. Думаю, некоторые специалисты назвали бы это изломом личности. Искаженное воспоминание о руке матери или отца? Возможно, толчком послужила рука священника? Рука проститутки, когда вы были ребенком? Поднятая на вас рука в ярости, которую вы никогда не сможете ни забыть, ни простить? Или вы просто родились таким — двуликим? Эти две части вас уживаются в одном теле, а ваш разум настолько искусен, что преуспевает как в исцелении, так и в разрушении? Так каков ответ, Билли? Прежде чем мы уйдем, я должна знать.

— Ха! — резко хохотнул доктор. Этот возглас прозвучал, как задушенный смешок висельника. Он переводил взгляд с одной женщины на другую, и, если бы ненависть обладала физической силой, они обе были бы уже изорваны ею в клочья.

— Вы ничего не знаете, — прошептал он. — Вы говорили об удовольствии глядеть в лица поверженных врагов, но вы ничего об этом не знаете! А я — знаю человеческие слабости и пороки. Знаю, что движет людьми. Взять хотя бы вашего Джона Кента! Как глупо с его стороны было приезжать сюда, на мою территорию. Ему стоило довольствоваться клочком победы: ему удалось подобраться ко мне близко и даже остаться в живых. Тогда он почти победил меня, но здесь — совсем другая игра. О, его глупость стоила ему жизни! Он был так жалок и предсказуем, выходя на мой зов. Милый добропорядочный Джонни высокомерно вообразил, что может запросто явиться в Нью-Йорк и пристрелить меня, как собаку! Черта с два я бы ему это позволил!

— Вот он, — обратилась Кэтрин к Минкс. — Посмотри на него. — Она приподняла стеклянный купол и провела пальцами по костям скелетообразной руки. — Джон Кент совершил ошибку, пытаясь разыскать вас в низах, в то время как ему нужно было смотреть выше. Он никогда не подумал бы, что Билли Резак — доктор. Полагаю, вы также были врачом в районе Лаймхаус?

— В Шадуэлле[54], — осклабился Полливер.

— Что располагается аккурат рядом с Лаймхаусом, не так ли? Поэтому у вас были пациенты, которые жили в Лаймхаусе и могли рассказать вам все, что вы хотели знать. О, это очаровательный способ добывать информацию!

— Изображаете из себя судью, которая познала мир. Но вы ничего о нем не знаете, мадам Герральд. Нам не о чем больше с вами говорить, — сказал Полливер со смесью гордости и… едва ли не обиды.

— Я сомневаюсь, что состояние вашего здоровья позволит попросту вышвырнуть нас отсюда. И, полагаю, вы также не станете привлекать констебля, чтобы избавиться от нас. — Кэтрин одарила его улыбкой, в которой читалась опасность. Она вернула стеклянный купол на место. — Наше дело против вас не будет закрыто, — заверила она, — пока вы не предстанете перед судом. По моему личному мнению, вас следует казнить, как бешеного уличного пса. Но, полагаю, придется обойтись публичным повешением.

— А у вас тоже есть жестокие желания, не так ли? — ответил Полливер с издевательской улыбкой. — Но даже если так, — продолжил он почти с сочувствием, — вы не убийца, мадам Герральд. И, к вашему большому сожалению, у вас нет ниточек, которые бы связали меня с Джоном Кентом так, чтобы этого было достаточно для суда. У вас есть только очень смелые домыслы и ваше слово против моего. Ни один суд не станет рассматривать мое дело, основываясь на этом. Но в одном вы были правы: приятно смотреть в лица поверженных врагов. Вы проиграли, дамы. Игра окончена. Петля для повешения, которую вам не терпится набросить мне на шею, так и останется лежать в ящике.

Кэтрин оставалась бесстрастной, хоть это и удавалось ей не без труда. Минкс тоже не проронила ни слова.

— Полагаю, вам больше нечего мне сказать. — Полливер на пару секунд задержал на лице елейную улыбку, а затем посерьезнел и открыл входную дверь настежь. — Убирайтесь отсюда, — холодно приказал он.

Кэтрин еще какое-то время стояла без движения, а затем жестом попросила Минкс следовать за ней. Когда они проходили мимо Полливера, доктор сказал:

— Боюсь, что в будущем я не смогу оказывать медицинские услуги кому-либо из вас, так как вы обо мне не лучшего мнения. Но эти новые молодые врачи чрезвычайно эффективны, так что будьте уверены, ваше здоровье вне опасности.

После этого он шумно захлопнул дверь за их спинами.

Ноябрь превратился в декабрь, а декабрь — в январь.

С надеждой ожидая возвращения Хадсона Грейтхауза с Мэтью и Берри Григсби, Кэтрин и Минкс не испытывали недостатка в проблемах, с которыми к ним спешили встревоженные, а иногда и напуганные клиенты. Был случай с демоническим скрипачом; странное происшествие с двуглавым псом; спасение похищенного ребенка Шунмаахеров от речных пиратов капитана Баллама — и это только некоторые из дел. Среди всей этой кутерьмы особо запомнилась смертельная схватка с капитаном Балламом, которая убедила Кэтрин, что женщина способна управляться с ножом гораздо лучше, чем мужчина.

Время шло, минул и январь.

В последнюю неделю месяца пакетбот «Джордж Ходел» причалил к Филадельфийской пристани, завершив свое путешествие из Нью-Йорка. Среди пассажиров, сошедших на берег под густым снегопадом, был высокий элегантный мужчина в длинном коричневом пальто с темным меховым воротником. Его голову украшала черная треуголка с желтой лентой. Весь его багаж состоял из кожаной сумки — хорошо сшитой и дорогой.

В своих крепких сапогах из телячьей кожи он прошагал по шумному району гавани и в нескольких кварталах от нее снял комнату в отеле «Герб Бэнкрофтов». Немного отдохнув в своем просторном номере, он привел себя в порядок: побрился и помылся внизу, в одной из керамических ванн, предназначенных для привилегированных постояльцев. Затем он переоделся в свежую одежду, надел пальто, треуголку, сапоги и яркий белый галстук. После тщательных приготовлений он извлек из своей дорогой сумки нож с крючковатым лезвием, пару недавно заточенных кусачек и маленький кожаный мешочек. Все эти принадлежности обрели место в потайных карманах пальто, после чего постоялец покинул свою комнату.