— В чем проблема? — поинтересовался Томас Бродин, вышедший вперед. Это был моложавый мужчина, всего на несколько лет старше Мэтью. В своем кремовом костюме, синих чулках и синей рубашке с рюшами он представлял собой образец хладнокровного командира. — Джентльмены, я адвокат, — обратился он к вновь прибывшим. — Вам требуются мои услуги, чтобы доказать, что вы не зря потратили свои кровно заработанные деньги на эту поездку, которой вас так яростно пытаются лишить?

— Не лезьте не в свое дело! — рявкнул Грейтхауз. Незадолго до этого он говорил Мэтью, что Нью-Йорк буквально наводнен адвокатами, стекающимися сюда со всей Англии.

Если адвокатов станет больше, это разрушит город, — сокрушался он.

— Я хорошо знаю законы, сэр, — ответил Бродин.

— А я хорошо знаю, что эти двое… — начал Грейтхауз.

— Музыканты, — перебил его Спрейн, уперев руки в боки. — Да. Вот, кто мы, безмозглый ты кретин!

— Это наглая ложь! — Голос Содда почти сорвался на крик.

— Боже мой, я сейчас умру от жары! — простонала стройная и статная леди Ричмонд, повисшая на муже так, будто и впрямь собралась падать в обморок. — Что происходит, Симмс?

— Музыканты? Не смешите мои пятки! — Грейтхауз усмехнулся. — И на чем вы играете, позвольте спросить? На кожаных флейтах?

— Сэр! — возмущенно воскликнул Симмс Ричмонд. — Вы находитесь в присутствии дамы!

Мэтью решил, что это путешествие будет чертовски трудным. А ведь еще даже канаты не отвязали…

— Если быть точнее, — продолжил Спрейн, — мы пишем песни. Да! Не так ли, Гро? — Он взглянул на своего крепко сбитого спутника в поисках подтверждения его слов, но Гро продолжал хмуро смотреть прямо перед собой. — Мы пишем песни, — повторил Спрейн. — И некоторое время следим за этой группой и надеемся… ну… как сказать… остаться с ними наедине, чтобы исполнить им одну… или парочку наших песен, скажем так, в приватной обстановке.

— Хорошая попытка, лживые злодеи! — выпалил Содд.

— То есть, ты не собираешься убить меня, приятель? — неожиданно подал голос Довер.

— Убить тебя? Черт, нет! Я только хотел продать тебе… ну и остальным… несколько песен, если вы согласитесь их послушать.

— Мы сами пишем себе песни, — сказал Лоуренс Лав. Когда он не ревел на сцене, его голос звучал глухо, словно через перчатку.

— Ну… да… — пробормотал Содд. — Но мы всегда можем рассмотреть, так сказать, свежий материал. — Он покачал головой, словно сбрасывая с себя недавно накатившее оцепенение. — Боже, о чем я только думаю? Нет! Тысячу раз нет! И я согласен с мистером Грейтхаузом. Вам не следует садиться на борт этого судна.

— Джентльмены, я беру почасовую оплату, и мы подадим в суд на всех причастных! — В крике Бродина звучало если не торжество справедливости, то хотя бы радость от возможности обогатиться. — Дополнительный иск будет подан за причинение морального вреда миссис Ричмонд, которая вот-вот упадет в обморок!

— Ох, ради Бога! — Грейтхауз собрался плюнуть на начищенные до блеска туфли адвоката.

— У меня есть предложение, — сказал Мэтью, выступив вперед. Он вовсе не искал возможности самоутвердиться за счет нахождения в первых рядах этого конфликта, ему лишь хотелось поймать скудный кусочек тени, падающей от свернутого паруса. — Капитан Гиденмейер, если я не ошибаюсь, пассажирам перед отходом ко сну предлагается отужинать на камбузе?

— Все верно. Будут бисквиты и вяленая говядина, приготовленная моей Гретхен, и немного рома.

Мэтью кивнул.

— Возможно, именно во время ужина этим джентльменам стоит сыграть пару песен, чтобы не только доказать свои способности, но и обозначить свои намерения? — Он поднял руку, пресекая протесты Грейтхауза и Содда. — Я напомню всем, что мы с мистером Грейтхаузом получили место в гамаках вместе с членами экипажа и этими двумя джентльменами. Таким образом мы сможем приглядывать за ними, а господа «Фонарщики» будут находиться от них на безопасном расстоянии. Думаю, таким образом нам удастся избежать непоправимого сегодня вечером. Если мы хотим добраться до Филадельфии до первого снегопада, это единственный способ разрешить нашу ситуацию миром.

Воцарилась тишина, нарушаемая криками чаек, летающих над пристанью.

Грейтхауз буравил глазами Гро и Спрейна.

— Я согласен, — сказал он. — Но, если вы что-нибудь выкинете, я выброшу вас обоих за борт. Как насчет этого?

— Но позвольте! — протестующе воскликнул Содд. — Разве разумно пускать этих людей…

— У нас все под контролем, — перебил его Грейтхауз. — Ваши билеты ведь еще при вас?

После короткого (возможно, показного) колебания Спрейн произнес сквозь стиснутые зубы:

— При нас. — И добавил: — Понял, ты, чудовищный кочан капусты?!

Грейтхауз лениво отступил в сторону. Гро и Спрейн поднялись на борт со своими сумками, и Мэтью заметил, как Содд и «Фонарщики» дружно расступаются перед ними, как перед чумными. Что ж, если считать убийства чумой современного мира, оставалась вероятность, что Гро и Спрейн и вправду больны.

— Хвала Господу, мы сможем наконец отправиться! — страдальчески воскликнул капитан, указывая на люк посреди палубы. — Заносите свои сумки. Я покажу вам, где разместиться.

На пути к лестнице Грейтхауз остановился, преградив путь Мэтью. Лицо Хадсона запросто могло побудить Исхода Иерусалима[7] обратиться в истинную веру.

— Слушай, мальчик, у меня плохое предчувствие на этот счет, — сказал Грейтхауз. — Если сегодня вечером что-то пойдет не так, учти, что это будет на твоей совести.

Он подчеркнул это заявление легким ударом в грудь Мэтью. После этого тычка наверняка останется синяк…

К сожалению, даже после захода солнца ветерок не стал прохладным. Его было достаточно, чтобы наполнить паруса «Летнего Бриза» и позволить пакетботу двигаться со скоростью, которую при желании мог бы превзойти опытный пловец, однако температура ветра была сравнима с дыханием собаки, пробежавшей пару миль, а влажность воздуха наводила на мысли о бородавчатом мясе болотных жаб.

В восемь часов корабельный колокол созвал всех в освещенный фонарями камбуз, где на столе была разложена вечерняя трапеза из обещанных яств и рома. Люди, в эту минуту напоминавшие свору голодных зверей, уплетали угощения с аппетитом, а корабль шумел, как утроба огромного монстра. Гро и Спрейн, чьи манеры составляли серьезную конкуренцию свиньям у корыта, ели, не глядя ни на кого. У Мэтью их поведение за столом вызвало чувство легкого стыда. Впрочем, как и у Грейтхауза.

Пухлая румяная Гретхен Гиденмейер суетилась, предлагая пассажирам глоток лимонной воды из желтого кувшина, чтобы запить крепкий ром. Лимонная вода оказалась такой теплой, будто весь день стояла на солнце.

Людей на камбузе набилось немало. Содд явился в компании полного состава «Фонарщиков», а Лоуренс Лав даже принес с собой гитару.

— Леди и джентльмены, — обратился низкорослый импресарио, — прежде чем мы услышим то, что, я уверен, будет настоящим музыкальным подвигом этих двух наглых лжецов, и прежде чем мы все станем свидетелями того, как их вышвырнут за борт, где их наверняка сожрут акулы, крабы или моллюски, позвольте мне представить вам приятную мелодию!

— А мы обязаны сносить эту пытку? — спросил Грейтхауз, на губу которого налипли кусочки вяленого мяса и бисквита.

— Это нужно для сравнения, сэр. Чтобы показать всем присутствующим, какую музыку создают настоящие музыканты.

Грейтхауз закатил глаза, облизал губу, запил еду ромом и вновь сосредоточился на трапезе.

— Итак, — продолжал Содд, — мы представляем вашему вниманию новую песню, написанную талантливейшими музыкантами. И сегодня вечером ее сыграет для вас Лоуренс Лав. Спешу добавить для всех, с кем мы разделяем это путешествие, что «Четыре Фонарщика» будут выступать в «Лодже» на Шестой улице завтра в семь часов вечера. Я уверен, что билеты еще остались.