Несколько секунд Мардо молчал. Он перестал потирать плечо и наклонился вперед, сжав руки в кулаки.

— Не дали свободы? Свобода. Интересное слово ты выбрал, не находишь? Если бы Боденкир добился своего, это понятие обратилось бы в ничто, стало бы невыполнимой мечтой. Мы — единственное средство защиты для Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Чарльз-Тауна… для всех колоний! Единственное средство против потери свободы. Точнее, против того, чтобы эту свободу попросту выкрали посреди ночи. Если ты действительно ничего не знаешь об этом… гм… существе — а похоже, что ты говоришь правду, — то я скажу тебе вот что: мы — своего рода солдаты. Мы ведем войну против нашего злейшего врага. Эта война длится уже несколько поколений, и она не может закончиться, пока все Боденкиры этого мира не будут полностью уничтожены. Мы здесь, чтобы… — Он вынужден был замолчать. Его нижняя челюсть вдруг резко выдвинулась вперед, как будто что-то сорвало ее с суставов. Пока Мэтью в ужасе наблюдал за этим зрелищем, Мардо обеими руками вправил выскочившую челюсть.

— Тебе не следовало выезжать на эту дорогу, — наставническим тоном сообщил он. — Здесь не место для твоего вида.

Мэтью мучило множество вопросов, и он не знал, с какого начать. Должно быть, выражение лица выдавало его, потому что Мардо расщедрился на продолжение истории:

— Мы заточили его в том доме. И уверены, что он не может передвигаться по реке — в противном случае за ним бы уже прислали лодку. О, да, нам известно, что у него есть пособники, которые в отличие от него могут свободно перемещаться, но до Боденкира им не добраться, хотя для них это вопрос жизни и смерти.

И снова это сочетание, — подумал Мэтью, — вопрос жизни и смерти.

— Дорогой он тоже не может воспользоваться, — продолжил Мардо. — Тут мы поймаем и убьем его. И всю его секту. Сдерживание — лучшая стратегия на данный момент, так что мы продолжаем держать его в ловушке в том доме. Это длится уже, — он задумался, подсчитывая время, — лет двадцать.

Мэтью услышал дрожь в собственном голосе, когда переспросил:

— Двадцать лет?

— Мы выживаем, — продолжил Мардо, будто не сочтя нужным повторять уже сказанное. — Ты говоришь, у тебя есть задание? У нас тоже. Так что ты расскажешь нам, что такого должен ему передать, ясно?

— Но я… я не… — Мэтью помотал головой и выпалил: — Люди, вы, что, безумцы?

— Единственное безумие — это позволить такому монстру, как Боденкир, выбраться на волю и вернуться в нынешнюю цивилизацию. Мы наблюдаем за домом, но поместье там большое. Нам известно, что он расставил множество ловушек, поэтому нам приходится держаться оттуда на расстоянии. Если б мы знали, где остальные члены его секты проводят свои дни, мы убили бы их, пока они беспомощны, чтобы ни одно человеческое ухо не смогло расслышать их крики, с помощью которых они связываются даже со своими сородичами за океаном. Подумать только, их тысячи! И все готовы объединиться в борьбе против нас. Если бы получилось добраться до него — и до них всех — ночью, их тревога была бы притуплена. Ночью они умирают тихо… но это случается слишком редко.

Точно сбежали из бедлама, — подумал Мэтью. — Все они. Немыслимо жить в этой глуши двадцать лет! Наверняка у них с головой плохо! И что это за люди, которые могут докричаться до неких сородичей через океан? Нет, это полное безумие.

Однако вот он — Мэтью Корбетт — здесь, среди сборища безумцев.

— Тебя послали сюда в качестве жертвы, — сказал Мардо. Он посмотрел на тыльную сторону своей ладони и в задумчивости несколько раз сжал и разжал пальцы. — Чтобы ты стал их главным блюдом. Мы считаем, что обычно они выживают за счет мелких животных, которых ловят в поместье. Этого мало, но достаточно, чтобы не дать им сдохнуть с голоду. Кто бы ни послал тебя сюда, он решил отправить им еду, которой хватит на год или больше.

— Послушайте, позвольте мне уйти и привести вам помощь, — попросил Мэтью.

Все произошло так быстро, что он не успел среагировать. В одну секунду Мардо восседал на своем каменном троне, а в следующую уже оказался перед Мэтью, сжав воротник его костюма. Как он сумел переместиться так быстро? На миг Мэтью показалось, что лоб Мардо начал выдаваться вперед, будто на нем выросла огромная шишка… которая тут же втянулась обратно.

— Ни черта ты не понимаешь, — прошипел Мардо, и смрад его дыхания ударил в нос Мэтью, как если бы на него дышало грязное плотоядное животное. — Ни черта. Весь ваш мирок — всего лишь небольшая комнатка в огромном особняке бытия! А мы… мы знаем все комнаты этого особняка. Их много, и некоторые из них смертельно опасны. Мы боремся за человечество. Наша цель для нас — всё. Ты можешь хотя бы представить, каково это?

В тишине, обрушившейся на пещеру после этой тирады, Мэтью услышал стук собственного сердца и ощутил запах своего пота, а затем Мардо отпустил его. Когда он снова заговорил, в голосе его зазвучала неподдельная горечь:

— Нет. Ты не можешь.

— Вы убьете меня? — спросил Мэтью, понимая, что настало время задать этот вопрос. Разум подсказывал, что вариантов выхода всего два: сражаться или бежать, а шансов и на то, и на другое против этих людей у него было немного.

Мардо присел на землю. Он долго сидел в задумчивости, его тень в пляшущем свете свечей танцевала на каменной стене позади него. Наконец он сказал:

— Дэниел, ты и Мика проводите этого мальчишку обратно к его лошади. Возьмите с собой Джадда. И пистолеты мальчику верните. Сумку тоже. А если Перла попытается последовать за ним, отвесьте ей оплеуху, пусть придет в себя. Она на нем помешалась. — Хмурый взгляд Мардо вновь обратился к Мэтью. — Нет, мы тебя не убьем. Предоставим эту честь Боденкиру. А теперь иди. И поспеши.

Мэтью в жизни не испытывал такой радости.

Седовласая женщина все еще хищно смотрела на него, будто собиралась разорвать молодого решателя проблем на части.

— Прощай, парень, — сказал Мардо, оставаясь на месте. Он обратился к одному из сопровождающих Мэтью: — Если у кого-то из вас начнется, помните: прикасаться к этому парню я запрещаю. Ослушаетесь — кастрирую. Ясно? — Он улыбнулся Мэтью хищной улыбкой, но его лицо тут же помрачнело, как будто прямо над ним сгустились грозовые тучи. Он прорычал: — Убирайся!

Мэтью не нужно было просить дважды.

Доводилось ли Мэтью когда-либо проводить в бодрствовании столь длинную и кошмарную ночь?

Около сорока минут назад он вновь оседлал Сьюви и с благодарностью расстался со своими провожатыми. К концу пути их осталось всего двое — третий посреди дороги внезапно поднял глаза к холодному диску луны, едва различимому сквозь кроны деревьев, и издал пронзительный вопль. Не будь Мэтью там, он решил бы, что этот звук издает не человек, а хищный зверь, собирающийся уничтожить все на своем пути, чтобы утолить свой чудовищный голод. Мужчина вдруг бросил свой факел, рухнул на колени и прижал руки к лицу. Спина его искривилась, и на ней в мгновение ока появился горб. Бедняка из последних сил поднялся и, продолжая закрывать лицо руками, бросился обратно в лес.

— Что замер? Идем, — сказал Мэтью один из провожатых. В его хриплом голосе не было ни капли сострадания. — Забудь об этом. Шагай.

Мэтью с радостью заплатил бы десять фунтов — а то и больше — чтобы быстрее добраться до заброшенного тракта, так как двигаться сквозь заросли было слишком трудно. Как только ему удалось вскочить в седло, он испустил хриплый вздох облегчения. Двое мужчин вместе с факелами, не ответив на его благодарность, почти бегом бросились в чащу.

Теперь Мэтью предстояло добраться до дома — до «нарыва на теле земли» — в котором, страшно подумать, обитало множество людей, «способных докричаться до своих сородичей через океан».

Двадцать лет в этой самодельной тюрьме! Черт, конечно, эти люди были безумны. За одну ночь в их компании Мэтью начал опасаться и за собственное благоразумие. А своим умом он очень гордился. Считал себя начитанным, знающим молодым человеком, осведомленным о мире со всеми его странными происшествиями. И все же нынешняя ночь едва не пошатнула его рассудок. То, что с ним случилось (или едва не случилось), было слишком странно.