— Да ну конечно, — отозвался Ким. — Брошу раненого, а сам уйду. Прям как гребаный культист какой.

— Не подчинились бы приказу, сержант?

— Не этому, — твердо пообещал Ким и с усмешкой добавил: — Ниже рядового не разжалуют, дважды не казнят.

РЭКУМ

Предположения полковника Райта подтвердились. С первыми лучами солнца орки возобновили атаку на город.

До полудня оставалось полтора часа, когда один из сегментов городской стены рухнул, и разъяренная орда зеленокожих хлынула в образовавшуюся брешь, оказавшись на территории ремонтных цехов. Отряд гвардейцев, занимавший позиции на этом участке и первым принявший на себя удар орочьей орды, был уничтожен почти полностью.

…Сэмюель Ашер открыл глаза и понял, что ничего не видит и не слышит, словно на его голову накинули плотный, свисающий до груди капюшон, туго перетянув его у основания шеи. Постепенно на смену этому образу пришел другой, менее размытый и абстрактный, и Ашер понял, что его лицо залито чем-то горячим. Он попытался стереть это со своего лица и почувствовал под пальцами кровь. В голове зашумело, и он осознал, что вопреки ожиданиям, не слышит ни выстрелов, ни криков. Вообще ничего. Он попытался прислушаться, изо всех сил напрягая слух, но так ничего и не услышал, как будто в уши набили влажной земли, наглухо их запечатав. Он отчаянно тряхнул головой, силясь вытряхнуть то, что мешало его слуху, или в этом резком движении вернуть себе возможность слышать. Это оказалось бесполезным. Вокруг по-прежнему стояла мертвая тишина.

«Не может быть», — мысли в голове путались, цепляясь одна за другую, смещая сами себя, подобно медленно наползающим слоям оползня.

«Кто здесь? Я остался один? Мы победили? Бой кончился?»

Ашер попытался ощупать себя: руки, ноги, все на месте, ран нет.

«Почему я не вижу?»

Пальцы вновь заскользили по лицу, но было ощущение такое, словно совершенно чуждые ему обрубки касаются не его лица.

«Как много крови. Это не может быть моей кровью. Только моей, и ничьей больше».

В конце этой мысли Сэмюель хотел было открыть рот, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но тут же что-то сильно неподъемное и темное, как ночь, сдавило грудь, обвивая его и не давая шевельнуться. Тяжело и натужно, Ашер попытался преодолеть это давление, и глубоко вздохнуть, но незримые путы, лишь сильнее впивались в грудь, проминая ее до самых легких. В конце концов, с превеликим трудом ему удалось чуть ослабить ужасное давление, от которого готовы были лопнуть легкие, и тогда дышать сразу стало намного легче.

«Наверное, меня придавило каким-нибудь телом, поэтому я не слышу шума боя и ничего не вижу, — подумал он. — Ну, да. Меня придавило. И чья-то кровь залила мне лицо. А бой. Бой, скорее всего, уже закончился».

Сэмюель вытянул вперед руки, чтобы сдвинуть то, что так настойчиво прижимало его к земле.

«Проклятые ксеносы отступили, — мелькали мысли в его голове одна за другой. — Мы же гвардия. Конечно, мы победили. Мы не могли не победить».

Что-то вновь схватило Ашера своей неумолимой хваткой. Он начал опять задыхаться, на этот раз еще более жестоко, чувствуя, как крошатся под необоримым натиском, сдавливаемые ребра.

«Надо срочно позвать на помощь. Тогда меня найдут. Обязательно, найдут».

С этой мыслью Сэмюель Ашер из последних сил постарался вобрать в грудь как можно больше воздуха. Со второй попытки, ему это наконец удалось, и он закричал…

Пуля прошила гвардейца насквозь, войдя в грудину и перебив на выходе шейный отдел позвоночника. Одна из сестер попыталась его перевязать, когда парализованное выстрелом тело внезапно выгнулось, и из открывшегося рта потекла кровь.

Алита Штайн, не отрываясь от гвардейца, которого перевязывала рядом, протянула молодой послушнице инъектор:

— Помоги ему.

— Но это… — послушница на мгновение замерла, увидев на одной из стенок протянутого инъектора красный маркер смертельного препарата.

— Единственное, что ему теперь поможет, — отозвалась Штайн, видя охватившую послушницу нерешительность.

Но та быстро справилась с минутной слабостью и уже приставила инъектор к шее смертельно раненного гвардейца.

— Прости меня, — прошептала она, вводя мутную жидкость умирающему в набухшую, пульсирующую вену. — Ты исполнил свой долг, а я должна выполнить свой.

Она еще не ввела всей дозы, когда обреченный гвардеец вздрогнул всем телом и резко обмяк, словно превратился в безвольную тряпичную куклу. Сестра-послушница провела ладонью по закопченному, покрытому сажей и кровью лицу умершего, закрывая его остекленевшие глаза. В последний миг, когда под ее рукой веки павшего, дрогнув, начали смыкаться, ей показалось, что выражение его глаз поменялось. Что в его потухших зрачках, обрамленных радужкой цвета бесценного янтаря, не было больше отчаяния. Лишь покой и умиротворение.

…Ему все же удалось закричать, и одновременно с этим к нему вернулся слух. Сначала Ашер услышал шаги. А потом кто-то позвал его по имени.

«Я здесь!» — отозвался Сэмюель, ликуя внутренне от того, что обрел голос и слух.

Дело оставалось за малым. Вернуть себе зрение. Но это должно было произойти совсем скоро. Ашер знал это наверняка, потому что уже слышал, как чьи-то сильные руки начали раскидывать завал. Звуки пробивающихся к нему людей становились все ближе, и с каждым мгновением дышать становилось все легче, пока не стало совсем легко. И тогда Сэмюель Ашер увидел долгожданный свет…

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Графт поежился. Холодный порыв ветра пронизывал насквозь полинялый рабочий комбинезон, и Армений засунул руки поглубже в карманы. Он подумал, что теплый сезон скоро закончится, а когда им выдадут утепленную спецодежду, известно одному Императору, да еще тому… (в этом месте рабочий, задумавшись, замедлил шаг, подбирая наиболее близкое по смыслу слово), словом, кто принимает решение, достаточно уже холодная погода с точки зрения чиновников Муниторума, или еще нет.

Когда Графт дошел до узкого перешейка, отделяющего рабочий квартал от административного, дорогу ему перегородила боевая машина. Армений начал огибать грозную «Химеру» и, подойдя чуть ближе, увидел закрепленные на броне различные инструменты типа тех, что висели у них в заводском цеху на пожарном щите. Среди прочих его внимание привлек один арматурный прут, к которому была приварена полоса металла.

— Что это? — приблизившись, он указал рукой на странный, явно самодельный инструмент, закрепленный между топором и лопатой, обращаясь одному из членов экипажа, стоящего возле боевой машины.

— Что? — гвардеец резко развернулся в сторону подошедшего рабочего, бросив на того настороженно презрительный взгляд.

— Эта хрень, — Графт кивнул на странный багор.

Гвардеец проследил, куда указывает человек в спецовке, и недобро улыбнулся:

— А, это… — он оскалился еще сильнее. — Швабра. Для фарша.

— Какого фарша? — непонимающе протянул Армений.

— Человеческого, — уже без улыбки, с суровой ненавистью в голосе, ответил водитель. — Когда с гранатомета попадают в десантный отсек или в боеуклад… короче эта швабра, фарш из дес-отсека выгребать. Пригоревший.

На долю секунды повисло напряженное молчание, разбитое вырвавшимся у рабочего восклицанием.

— Задница на Золотом! — выругался Графт и сплюнул, представив себе, как должна выглядеть уборка такой шваброй.

— Разговоры! — быстрым шагом к ним подошел один из кадет-комиссаров, на ходу обращаясь к гвардейцу. — Почему стоим?

— Мотор заглох, кадет-комиссар, — мгновенно рапортовал тот. — Ожидаю технопровидца, чтобы тот обратился к Духу Машины. Остальное отделение выполняет боевую задачу на передовой линии.

Леман Доу отрывисто кивнул и тут же перевел взгляд на человека в рабочем комбинезоне:

— Что здесь делаешь? Почему не в рабочей зоне? — строго спросил он.

— Никакого умысла, господин начальник, — Армений по привычке продемонстрировал пустые ладони, вытянув руки перед собой, — Было объявлено, чтобы все, кому известны проходы в город в обход основных ворот, немедленно сообщили.