Почесав щеку, детектив Пак откинулся на подушку:

— Я пришел в полицию, полный надежд вершить справедливость, сажать преступников, помогать людям и вот это вот всё. Надеялся, что смогу сделать мир хоть немного чище. Я был дураком, потому что мало расследовать преступление и поймать его совершившего, нужно ещё и добиться приговора. И, когда я смотрел, как виновный уходит из зала суда без наручников, потому что у него был слишком хороший адвокат, я думал: какого хрена? Глядя на их улыбочки, мне хотелось пинать их ногами, но я — детектив полиции, я не могу никого бить. Хороший адвокат способен сделать невозможное, особенно если его подопечные мертвы и не могут дать признательных показаний. В итоге единственным убийцей окажешься ты, — он покачал головой. — Это не та справедливость, к которой я стремился.

Оуэн мог предположить что угодно, только не это. Честно говоря, он вообще не представлял, чего именно ждал — он просто хотел получить заслуженное наказание.

Это могло бы облегчить его совесть. Очистить её. И очистить его самого.

— Разве я не должен получить по заслугам?

«Разве я не должен ответить за преступление?»

— А разве ты уже не получил? — детектив снова хмыкнул. — Тебе было хреново. Ты потерял друзей. Тебя преследовал брат убитой девушки, и я уверен, что собак на твоих друзей и на меня натравил именно он. Ты сам с трудом остался жив, как и девушка, которую он похитил. Да и настоящая справедливость не всегда связана с тюремной скамьей.

— Всё равно ведь он расскажет на суде, почему хотел убить меня…

Детектив Пак ухмыльнулся:

— Кто сказал, что ему поверят? У него будет своя справедливость, о которой он всегда догадывался.

Эти слова звучали в голове Оуэна, когда он вышел в больничный коридор. На подобный ответ он не рассчитывал, и теперь никак не мог понять: неужели полицейскому, который так хотел докопаться до правды, что пострадал из-за этого желания, не захотелось за эту правду посадить виновника в тюрьму? Он пытался уложить в голове всё, что услышал от детектива Пака, но это было слишком сложно.

Сам себя Оуэн давно бы уже запихнул за решетку. И пусть Найл был поехавшим придурком и колдуном, который убил всех его друзей, разве он сам, если бы не надеялся на полицию, не поступил бы так же?

У него тоже была семья. И он тоже перегрыз бы за них глотки. Перегрыз бы и за Беллу.

Что сказала бы она, если бы узнала, каким уродом он был? Как защищал своих друзей, которые вовсе не были друзьями? Как молчал, думая, что забудется та пиздецки жуткая ночь?..

Проходя мимо палаты, где под охраной лежал Найл Купер, Оуэн заметил, что дверь приоткрыта, а полицейского у дверей не было вовсе. В памяти тут же всплыли жёлтые, полные животной злобы глаза и острые клыки, с которых на лицо капала слюна.

Его замутило. Неужели Найл очухался и сбежал, пока полицейский отходил за кофе? Или, быть может, он затаился и ждёт? Быть может, его сила никуда не исчезла, как была уверена Мун?..

Ладони похолодели.

Нужно уходить. Не стоит лезть в пекло, если только выбрался оттуда. Но приоткрытая дверь манила.

Шорох.

Оуэн отпрянул назад, и тут из палаты вышла медсестра с кучей белья в руках.

— Могу чем-то помочь? — вздернула брови она.

Выглядела она спокойной. Значит, по крайней мере, ничего не случилось. Холодная рука тревоги, сжимавшая сердце, чуть-чуть отпустила.

— А разве здесь не было пациента? — Оуэн постарался придать своему голосу небрежность, однако дрожь в нём слышал отчетливо.

Медсестра прищурилась, потом охнула:

— Так это на тебя и твоих друзей он напал!

Да, Оуэн знал, что не выглядит, как шокированная жертва нападения, которой нужен психолог. Может быть, врач-то ему и нужен, только думать об этом было некогда. Как и о собственном здоровье. Но он знал, что ещё долго будет вздрагивать от собачьего воя и с осторожностью входить в незнакомые пустые помещения.

Ещё долго ему будут сниться жёлтые глаза и окровавленные клыки; разорванное платье призрака на раздутом теле и плеск озёрной воды. Ещё долго он будет вздрагивать от каждого скрипа половиц в доме или капающей в кране воды. Ещё долго он будет оглядываться на тёмных улицах и думать: кто ещё может скрываться во мраке?..

Оуэн не просил знаний, что существа из легенд существуют. Зато эти существа верили в него. И ещё до встречи с животным обликом Найла Купера он заставил себя с этим смириться.

Он справится. Он должен. Ради Беллы и ради себя.

И, разумеется, никогда не расскажет психологу, что видел индейского колдуна, оборачивающегося койотом.

— Да, я… — он кивнул медсестре. — Но я в порядке. Уже. Он… здесь?

— Нет-нет, — она покачала головой успокаивающе. — Он всё-таки очнулся, и его увезли в тюрьму. Не бойся.

Боялся ли он?

Сам не знал. Оуэн верил Мун. Верил, что сила Найла ушла, иначе он не начал бы превращаться обратно в человека у него на глазах так бесконтрольно, ведь правда?..

Он должен был верить.

— Спасибо, — он ободряюще улыбнулся медсестре.

Когда Оуэн вернулся в палату, Белла ещё спала. Её светлые волосы рассыпались по подушке. Во сне она смешно морщила нос.

Его сердце сжалось от любви.

Должен ли он сказать ей, что натворил когда-то? Раз уж он признался детективу, совершенно незнакомому для него человеку, почему не довериться той, которую он любил? Если Белла любит его так же, она не отвернется от него, ведь правда?

Оуэн чертовски хотел бы верить, что не отвернётся. Но, глядя на её спокойное лицо, на её перевязанную руку, он подумал: он не может рассказать ей. Не сейчас.

Совесть подняла змеиную голову, зашипела.

«Ты не можешь ей лгать! Не можешь всю жизнь скрывать, какой сволочью ты оказался, с каким гребаным мудилой она хочет связать жизнь!»

Он потёр лицо ладонями, чувствуя, как в горле что-то сжимается.

— Простишь ли ты меня, если узнаешь, что я совершил?..

Если он любит, он должен доверять, так? И Оуэн любил. Всем своим сердцем. Но знал: если есть хоть малейшая возможность, что Белла в ужасе сбежит от него, он будет молчать. Он не расскажет никому, даже Белле, даже Уиллу, о том, что натворил.

Было это верным решением?

Он понятия не имел.

— Эй… — сонно пробормотала проснувшаяся Белла и сжала его ладонь. — Ты так здесь и сидел? Ты хоть поел?