— Конечно. Нужно всего-то обмануть весь этот город!

Его веселье было очевидно наигранным. Лизавета готова была поставить на то, что на самом деле Яр обеспокоен происходящим — в конце концов, именно этого он пытался избежать, когда угрожал её жизни. Забавно, но если бы он не стремился так отчаянно защитить Навь от Лизаветы, ничего этого могло бы и не случиться.

— Ты уже что-то придумал?

— Да так, есть намётки. Скажи, ты научилась врать получше, чем при нашем знакомстве?

Яр хотел, чтобы она притворилась нормальной — в том смысле, который в это слово вкладывал ей отец, а вместе с ним и мачехой. Она должна была сознаться, что и впрямь была очарована нечистью, но теперь морок спал — то ли по прошествии времени, то ли из-за большого расстояния. Нужно было притвориться, что Лизавета ненавидит водяных, мавок, а уж морских княжичей и подавно, и потому хочет поскорее о них забыть.

— Представь, что убить тебя пытался не только я, но и вся наша братия, — посоветовал Яр и довольно хмыкнул, когда Лизавета пронзила его взглядом. — Да, вот так и смотри при каждом упоминании озёра или реки. У тебя отлично получается.

— Спасибо на добром слове, конечно, — голос Лизаветы сочился ядом. — Но что дальше? Пока твой план выглядит так, будто ты пытаешься от меня избавиться, а не вытащить отсюда.

— Терпение, Лиза, терпение. У нас ещё есть несколько дней, чтобы всё устроить. Владения Лада не так уж и велики: если переместиться на самую границу, потребуется от силы полдня пути, чтобы до него добраться. А значит…

— У нас есть шесть дней.

— Мир за столько строился! Уж нам с тобой точно хватит.

Лизавета не стала его поправлять, хотя для сотворения мира и потребовалось на сутки больше.

Яр был её единственным шансом, так что Лизавета постаралась сделать всё в точности, как он сказал. На следующее же утро она призвала Настасью в свои покои и встретила её радушной улыбкой.

— Сегодня намечается чудесный день, тебе не кажется?

Настасья поглядела на неё с сомнением. Только вчера госпожа вела себя странно: металась из стороны в сторону, словно загнанный зверь, и требовала то не отходить от неё, то оставить одну до самого конца дня. Бедная служанка не могла и предположить, что горячая ванна с заморскими солями способна так благотворно повлиять на кого-то, о чём не преминула упомянуть, заплетая волосы Лизаветы в длинные косы.

— О, ты даже не представляешь, как она мне помогла! — Лизавета рассмеялась практически искренне. — Я поразмыслила о том и о сём, и знаешь… все были правы, говоря, что я была сама не своя.

— Вот как? — Настасья не спешила радоваться, явно памятуя о недавней переменчивости своей госпожи.

— Наверное, отец был прав, и я была очарована кем-то. Но эту магию как водой смыло, веришь? Я не могу даже представить, как могла желать вернуться на озеро, в ту деревню! Где я, а где деревня, в самом-то деле!

В отражении Лизавета видела, как уголок губ Настасьи приподнялся в осторожной улыбке. Лизавета и впрямь становилась похожей на себя прежнюю — сыграть прошлые манеры и старые привычки оказалось не так-то сложно. Только неприятно: ей не нравилось возвращаться в прежнюю, давно сброшенную и забытую шкуру. Ей не нравилась Лизавета из прошлого.

— Как думаешь, мне позволят сегодня позавтракать с мачехой? Жалко, конечно, что отец в отъезде — думаю, он был бы счастлив, что я вернулась! Может быть, не пришлось бы никуда уезжать…

— Может быть, государыня, — согласилась Настасья, укладывая косы в замысловатую причёску и украшая её блестящими шпильками. — Что скажете?

— Волшебно! — мастерство служанки и впрямь заслуживало такого восторга. — Хотя, наверное, мне не стоит больше употреблять это слово, чтобы никого не тревожить.

Лизавета хитро улыбнулась Настасье, и сомнения той дал трещину. Девушка коротко рассмеялась, как прежде, когда они могли доверить друг другу любую тайну и чувствовали себя большими подружками, чем Лизавета с теми же сёстрами Соловьёвыми. Теперь она довольно улыбалась, глядя на смягчившуюся Настасью, и старалась не обращать внимания на вину, которую чувствовала из-за этого маленького обмана.

— Пойду, обрадую вашу мачеху, — Настасья шагнула в сторону выхода из спальни. — Она очень за вас волновалась!

Пожалуй, это было возможно. Лизавета вспомнила, как мачеха вступалась за неё, когда отец рассказывал о водяных и только собирался увести дочь из дома. Как бы всё изменилось, если бы тогда она сумела убедить Лизавету?

В последнее время мысли Лизаветы всё чаще возвращались к прошлому. Она никак не могла решить, к лучшему всё сложилось или к худшему. Не попади она на озеро, то наверняка бы сейчас не терзалась вопросами, а была бы как будто и счастлива — или, по крайней мере, спокойна. Простая, понятная, предсказуемая жизнь ведь не была чем-то плохим, а только безликим и скучным.

Нынешняя жизнь наверняка бы напугала Лизавету из прошлого. Она бы не знала, что делать, но точно бы не стала обращаться за помощью к опасному морскому княжичу. Скорее всего, доверилась отцу, как делала до этого сотни раз, почти лишившись таким образом собственного мнения и собственного же голоса.

Каким был этот голос? Тихим, мягким, подстраивающимся под интонации собеседника? Звонким, ярким, созданным, чтобы хохотать вместе с Ладом над его проделками? Серьёзным, звенящим от напряжения, идеально подходящим для перепалок с Яром? И мог ли он быть всем и сразу?

Ответа на этот вопрос Лизавета не знала, как не знала ещё многих вещей. Единственным, в чём она была уверена, это правильность её нынешних поступков — она должна была спасти Лада и объясниться с отцом, заставить его услышать. И если для этого необходимо было солгать Настасье и мачехе и довериться самому опасному существу в её жизни, Лизавета это сделает.

— Да? — от раздумий отвлёк стук в дверь.

— Мачеха согласилась, — с порога обрадовала её Настасья. — Сказала, что будет рада отзавтракать с вами, и что еду подадут всего-то через десять минут. Давайте-ка приоденем вас по такому случаю!

Через восемь минут Лизавета стояла в столовой в домашнем платье нежно-розовой ткани. Мачеха подняла на неё взор, обычно равнодушный, но с недавних пор изучающий, и приветственно кивнула.

— Доброе утро, дорогая! Я рада, что ты решила составить мне компанию.

Между слов Лизавета услышала разрешение садиться. Обычно она в нём не нуждалась, но только не сегодня. Сегодня она должна была предугадывать все желания, соответствовать всем нарисованным в сознании образам, она должна быть идеальной версией себя — для других.

— Я тоже рада наконец освободиться, — прозвучало до ироничного двусмысленно. — От чар, я имею в виду.

— Ты уверена, что это были именно чары?

— Абсолютно, — Лизавета улыбнулась уверенно, как только могла. — Моё сознание было как в тумане до сих пор, а сегодня всё прояснилось.

— Есть догадки, почему?

— Не знаю. Может, просто вышел срок? — она невинно захлопала ресницами.

Конечно, этот трюк лучше действовал на отца, ведь это он воспринимал Лизавету как ребёнка, но никак не её мачеха. Лишённая вуали из родительской любви, та понимала, что Лизавета успела вырасти и освоить множество навыков, включая главный для женщины в их обществе — притворство.

— Хорошо, если так, — мачеха отпила из чашки. — Будет жаль, если окажется, что это словно хроническая болезнь, у которой могут быть обострения.

— Надеюсь, что вы не правы, — Лизавета налила чаю и себе. — Мне нравится, когда я могу видеть мир в истинном свете.

— О, не думаю, что ты можешь.

Лизавета замерла, не донеся чашку до губ. Сердце её замерло между ударами, дыхание остановилось. Секунда тянулась бесконечно долго, в то время как мысли неслись вперёд, натыкаясь друг на друга: «Что она имеет в виду? Она догадалась? А если догадалась, то о чём именно? Что это не чары? Что я хочу сбежать? Что я сговорилась с Яром? Хотя откуда она может знать о Яре… А если Настасья подслушала?»…