Комендантом центра дознания в Мондорфе был. полковник Бертон Эндрюс, впоследствии назначенный комендантом нюрнбергской тюрьмы. К своим подопечным он не испытывал никакой симпатии, а Геринга невзлюбил особенно. Комендант утверждал, что сразу же отобрал у Геринга весь запас из 2000 таблеток паракодеина, благодаря чему Геринг излечился от наркотической зависимости. Позже Эндрюс с гордостью говорил:
«Мы сделали из него человека!»
У Геринга отобрали также одну из трех капсул с ядом, которые он держал при себе. Рейхсмаршал специально спрятал ее в банке с кофе «Нескафе» с таким расчетом, чтобы при первом же более или менее тщательном обыске она была обнаружена. Эта находка должна была усыпить бдительность тюремщиков, которые больше уже не будут искать яд.
В действительности от пристрастия к паракодеиновым таблеткам Геринга отучил американский военный психиатр доктор Дуглас Келли. Он обнаружил, что в сотне таблеток, которые Геринг потреблял за день, в совокупности содержалось лишь 0,2 грамма морфия. Столь малая доза никак не могла воздействовать на его умственные способности. Если Геринг переставал принимать таблетки, у него возникали боли в ногах. Келли постепенно уменьшал дозу, начав с 18 таблеток в день, пока совсем не прекратил давать своему пациенту паракодеин, а боли в ногах снимал легкими успокаивающими средствами, не содержавшими морфия. Помогло еще и то, что Келли внушил Герингу: раз он сильный человек, то легко может переносить боль и без таблеток.
У Геринга произошла стычка с Эндрюсом из-за скудной пищи, которой тот кормил высокопоставленных пленников. Рейхсмаршал в сердцах заметил:
«Я своих собак кормил лучше!»
4 июня 1945 года Геринга разлучили с его преданным слугой. Роберта Кроппа перевели в другой лагерь. Когда они прощались, в глазах Геринга стояли слезы. Теперь его обслуживал один из солдат-военнопленных. По свидетельству Кроппа, когда они расставались, Геринг признался, что отдал американцам одну ампулу с ядом, но спрятал другую. На самом деле у Геринга оставались как минимум две ампулы с ядом. Всей правды он предпочел не говорить даже верному слуге.
18 июня 1945 года Геринга допрашивали советские представители. На вопрос о своих отношениях с Гиммлером он сообщил:
«Этот человек всегда занимал менее высокое положение, нежели я, но стал возвышаться, когда моя репутация пострадала. Меня считали консерватором, поэтому, чем радикальнее становилась политика Гитлера, тем более радикальные люди ему требовались. Но все хорошо в меру, и когда Гиммлеру доверили командование группой армий «Висла», это было настоящим безумием, так считали многие. Гиммлер всегда хотел занять мое место. Он уверял меня в дружбе, а сам действовал за моей спиной. Я обходился с ним любезно, но всегда оставался начеку».
Советские офицеры поинтересовались, действительно ли Гитлер покончил с собой. Геринг в ответ заявил:
«Не знаю, но если он и в самом деле мертв, то его место — в аду, а не среди ангелов». И признался: «Примерно год тому назад наши отношения с фюрером испортились, и глава его канцелярии спросил его, буду ли я, как прежде, оставаться его преемником. Фюрер ответил на это, что если бы он решал этот вопрос теперь, то назвал бы преемником другого человека, но раз уж решение принято и закрепилось в умах людей, то пусть все остается по-прежнему».
Между тем Дугласу Келли удалось убедить Геринга сбросить вес. Ко времени ареста рейхсмаршал весил 127 килограммов. Похудеть ему помогло, в частности, то, что пища, которой кормили пленников, была однообразна и не слишком хорошо приготовлена. Геринг потребовал и добился также того, чтобы портные из числа военнопленных подогнали его мундир, когда он похудел, Эндрюсу пришлось уступить, поскольку на Геринге уже не держались брюки, а в таком виде выставлять рейхсмаршала на процесс было бы уж совсем неприлично. В сентябре 1945 года, когда Геринга доставили в Нюрнберг, он весил только 90 килограммов. Похудению способствовали и ежедневные шестичасовые допросы, которым он подвергался. Из Нюрнберга Герман писал Эмме:
«Иногда мне кажется, что мое сердце разорвется от любви и тоски по тебе. Это была бы чудесная смерть!»
Келли же он сказал прямо:
«Я знаю, что меня казнят. И вы это знаете. Я готов».
Когда Герингу сообщили о том, что в ноябре 1945-го он вместе с другими нацистскими преступниками предстанет перед Международным трибуналом в Нюрнберге, он решился сесть на диету. Рейхсмаршал догадывался, что живым он из Нюрнберга не уйдет, и написал прощальное письмо Эмме:
«Дорогая жена, я тебе так благодарен за счастье, которое ты мне подарила, за любовь, за все; не расставайся с Эддой. У меня не хватит слов, чтобы передать, как много вы с Эддой значите для меня. Мыслями я постоянно возвращаюсь к тебе. Я сжимаю тебя в моих горячих объятьях и страстно целую твое милое, дорогое лицо. Твой навсегда, Герман».
При этом Геринг не признавал себя военным преступником, равно как и права союзников судить его. Он говорил Келли:
«Я не признаю юрисдикции этого суда, но раз у них есть сила, чтобы навязать мне свою волю, я готов говорить правду и встретить свою судьбу… Герман Геринг — солдат. Я воевал — это правда. Раз каждая нация преследует свои эгоистические интересы, надо быть практичным. Я — практичный человек. Но в то же время я убежден, что существует высшая сила, которая повелевает людьми, несмотря на все их попытки управлять своей судьбой».
И без лишней скромности добавил:
«Я намереваюсь войти в историю Германии великим человеком. Если я не смогу убедить суд, то хотя бы докажу германскому народу, что все, что я делал, предпринималось ради величия рейха. Через 50–60 лет памятники Герману Герингу будут стоять по всей Германии. А может быть — только маленькие бюсты, но зато в каждом доме».
Нюрнбергский процесс
В одиночных камерах нюрнбергской тюрьмы Геринг и его товарищи были размещены за месяц до начала процесса. В день им разрешалась получасовая прогулка, дважды в неделю они принимали душ. Рейхсмаршала поместили в камере № 5. В ней были умывальник, унитаз, койка с волосяным матрасом, стол, стул и циновка. Чтобы предотвратить самоубийство заключенного, со стен были удалены все выступавшие металлические предметы и электропроводка, а стекло в окне заменено прозрачным пластиком. Надзиратели могли постоянно наблюдать за заключенным сквозь глазок в двери, только унитаз был отделен ширмой. Из-за нее виднелась лишь голова узника. В камере регулярно проводились обыски, в ходе которых переворачивался матрас, осматривались все личные вещи и одежда.
В камере Геринга посещал доктор Людвиг Пфлюкер. Он проводил ежедневный медицинский осмотр заключенных и давал им, если требовалось, лекарства. Герингу доктор оставлял снотворные, без которых рейхсмаршал не мог заснуть. Кроме Пфлюкера с заключенными работали психиатр Дуглас Келли и тюремный психолог американец Густав М. Гильберт, по совместительству — офицер американской военной разведки. Последний зафиксировал свои беседы с подсудимыми в книге «Нюрнбергский дневник», впервые изданной в 1947 году, еще до того, как между бывшими союзниками разразилась полномасштабная «холодная война».
Это — ценнейший источник, позволяющий понять состояние подсудимых во время процесса. Гильберт имел свободный доступ ко всем заключенным нюрнбергской тюрьмы с момента предъявления им обвинения и вплоть до приведения приговора в исполнение. Гильберт вспоминал:
«Моя основная задача состояла в ежедневных контактах с заключенными и информировании об их душевном состоянии коменданта тюрьмы полковника Эндрюса, а также в участии в подготовке судебного процесса… В течение года я изучал поведенческую реакцию заключенных в контролируемых условиях. Вся методика сводилась к непринужденным беседам с глазу на глаз. В присутствии заключенных я никогда не позволял себе делать какие-либо записи».
