Наибольшую пользу для усиления своих властных позиций извлек из ошибок обеих сторон Геринг. В лице Бломберга пал его последний соперник в борьбе за благорасположение фюрера».
Кессельринг же полагает, что Геринг не имел никакого отношения к увольнению Бломберга и Фрича:
«Мне казалось невероятным, чтобы Гитлер или Геринг могли намеренно подвергнуть такого уважаемого генерала, как Фрич, столь недопустимому унижению. Когда впоследствии Геринг рассказывал мне о том, как он разоблачил доносчика и как был рад тому, что сделал это, в глазах у него-читалось удовлетворение. У меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что руки Геринга чисты».
Но скорее всего, в данном случае Геринг просто выступил как хороший актер. Смещение Фрича рассматривалось Гитлером как важный шаг в подготовке к войне. И, кстати сказать, увольнение Бломберга после разразившегося скандала было все равно неизбежно. Что же касается дела Фрича, то против него скорее был настроен Гитлер, а не Геринг, и вряд ли влияние Геринга на Гитлера в кадровых вопросах за пределами люфтваффе и министерства авиации могло быть определяющим.
Многим людям из окружения Гитлера образ жизни Геринга казался чересчур расточительным и помпезным, что невыгодно контрастировало с аскетизмом фюрера. Тот же фон Белов вспоминал:
«12 января 1938 года Геринг праздновал свое 45-летие. В числе поздравлявших всегда бывал Гитлер. Во время пребывания фюрера в его доме Геринг никаких посетителей не принимал. Гитлер приехал с самым небольшим сопровождением: только личные адъютанты и я. Сам Геринг наслаждался своим днем рождения и радовался множеству ценных подарков. Гитлер знал его слабость к картинам, особенно старых мастеров, среди которых тот предпочитал Лукаса Кранаха. На сей раз фюрер вручил ему картину XIX века. Насколько мне помнится, это была «Соколиная охота» работы Ганса Макарта. Затем Гитлер заговорил о страсти Геринга к охоте.
Атмосфера в доме Геринга по таким праздничным случаям бывала раскованной и непринужденной. Заметно, что хозяйка дома умела придать всему какую-то приватную и семейную ноту. Гитлер обращался с ней особенно галантно. Сам же Геринг в собственных апартаментах, даже в присутствии фюрера, чувствовал себя совершенно вольготно и не испытывал никакой скованности, в отличие от своей манеры держаться в имперской канцелярии. Там он напускал на себя какую-то отчужденность, чуть ли не забывая поздороваться с окружающими, и стремился как можно скорее встретиться с Гитлером.
В тот день мне опять особенно резко бросилось в глаза различие между руководящими политиками рейха. За время службы в истребительной эскадрилье «Рихтхофен» в 1934–1935 годах мне не раз приходилось видеть Геринга по служебным и частным поводам. 10 апреля 1935 года я был гостем на его свадьбе, а годом позже — приглашен на бал в Государственной опере. И оба раза я видел такую роскошь, какой больше не существовало в Берлине с кайзеровских времен. Поведение Геринга запомнилось мне сильнее, чем манеры Гитлера. Мы, летчики, питали к Герингу доверие. Он был одним из нас. А Гитлер — далек и недосягаем. С таким ощущением я и поступил на службу к фюреру.
Но теперь, после полугода службы при Гитлере, все стало наоборот. Чем ближе я узнавал Геринга, тем больше у меня появлялось причин для недовольства им. В праздновании дня рождения проявлялась тяга к выставляемой напоказ роскоши, что резко контрастировало с простотой Гитлера. На этом фоне он казался сдержанным и почти незаметным. Мне его скромность импонировала, а помпезность Геринга я находил некрасивой и даже иногда неуместной. Фюрер старался не подавать виду, что сам зачастую думает так же. Он учитывал менталитет Геринга и радовался тому, что его манеры нравятся народу. Связи Геринга с людьми хозяйства и с консервативными кругами были важны для Гитлера. Однако огромное различие между ними не влияло на их взаимное доверие, возникшее еще во «времена борьбы». Фюрер не принимал ни одного важного политического или военного решения, не посоветовавшись предварительно с Герингом».
В конце концов фон Белов пришел к неутешительному для рейхсмаршала выводу:
«Меня как адъютанта Гитлера по люфтваффе возмущало поведение Геринга. Фюрер ожидал от него совета и помощи в принятии решений в области государственной политики, а тот давал ему эти советы, исходя из собственных интересов. Я все больше отворачивался от Геринга и принимал сторону Гитлера».
В то же время он вынужден был признать, что «Геринг сумел выдвинуться в глазах фюрера на первый план в качестве представителя всего вермахта и таким образом сделаться необходимым фюреру. После отставки Бломберга Гитлер просто цеплялся за Геринга, он нуждался в таком доверенном человеке, с которым мог бы беседовать о вермахте, о генералах и своих военных планах. Оба они зачастую вели такие беседы целыми часами, о чем мы судили по их распоряжениям и случайным репликам. При этом Геринг был со своим штабом откровеннее, чем Гитлер с нами».
Первые захваты
В начале 1938 года Гитлер решил: вермахт достаточно силен, а страны Антанты настолько не желают и не готовы воевать, что можно начать постепенно расширять германское «жизненное пространство» за счет слабых соседей. В осуществлении захватнической политики Геринг сыграл самую активную роль. Первой жертвой Германии стала Австрия. Геринг немало способствовал ее успешному аншлюсу, проявив все свое дипломатическое искусство. Он связался по телефону с рядом австрийских политиков и уговорил их согласиться на назначение федеральным канцлером Артура Зейсс-Инкварта, вождя австрийских нацистов, ине препятствовать присоединению Австрии к рейху. Его увещевания подкреплялись концентрацией сил вермахта на австрийских границах. Геринг заявил тогда:
«У нас не будет отдыха до тех пор, пока последняя германская земля не окажется в составе германского жизненного пространства».
Вот как эти телефонные переговоры описал присутствовавший при них Николаус фон Белов:
«Войдя вечером 11 марта в рейхсканцелярию, я увидел Геринга в действии. Будучи полным «хозяином положения», он чувствовал себя в своей стихии. Как раз в этот момент Шушниг заявил о своем уходе в отставку и ожидалось назначение Зейсс-Инкварта на пост федерального канцлера. Геринг непрерывно говорил с Веной по телефону, большинство этих переговоров проходило в присутствии Нейрата, Бормана, Гиммлера, Геббельса, Кейтеля, Папена и Браухича.
Как я понял, австрийский федеральный президент Миклас все еще медлил с назначением Зейсс-Инкварта. Поэтому обсуждался вопрос, следует ли вермахту вступить в Австрию или нет. Но поскольку приказ войскам необходимо было отдать до 19:30, Геринг настаивал на том, чтобы Зейсс-Инкварт продолжал выполнять свои обязанности, и прислал в Берлин телеграмму с просьбой к германскому правительству направить в Австрию войска с целью избежать кровопролития. Таким образом, Зейсс-Инкварт оказался вынужденным по настоянию Геринга по телефону запросить введения германских войск.
Вскоре Миклас объявил о его назначении федеральным канцлером, но было слишком поздно. Приказ уже поступил в войска. Акция началась. Люфтваффе было приказано загрузить свои бомбардировщики пропагандистскими материалами, листовками и флагами со свастикой, которые следовало на другой день разбрасывать над Австрией. Незадолго до того Шушниг в своем последнем обращении по радио к народу дал приказ австрийским войскам при возможном вступлении в страну вермахта отходить без сопротивления. Итак, стало ясно: завтрашнее вступление в Австрию сможет произойти в форме мирного занятия ее территории. Я никогда не сомневался, что именно так оно и будет».
10 апреля 1938 года на плебисците 99,08 % проголосовавших избирателей в Германии и 99,75 % в Австрии высказались за аншлюс. Какая-либо агитация против аншлюса была фактически запрещена, но и без этого ограничения, можно не сомневаться, более 90 % населения в каждой из стран высказалось бы за аншлюс, так как в тот момент он отвечал чаянием подавляющего большинства немцев и австрийцев.
