На допросе Геринг признался, что никогда не был большим любителем ходить в церковь, но тем не менее посещал ее и прежде, а в особенности посещает теперь, в Нюрнберге.
26 июля 1946 года обвинители выступили с заключительными речами. Американец Джексон назвал Геринга «наполовину милитаристом, наполовину гангстером», который «тянулся своими грязными руками за каждым куском пирога». Он заявил также, что рейхсмаршал — «специалист по устранению политических соперников и по устройству скандалов с целью устранения упрямых генералов». В вину Герингу ставилось создание люфтваффе, которые в последующем бомбили «беззащитных соседей». Впрочем, после бомбардировок союзной авиацией Гамбурга, Дрездена и других немецких городов эти обвинения выглядели не слишком убедительно. Джексон утверждал, что Геринг выступал за уничтожение оппозиции и был одним из инициаторов депортации евреев из Германии и их последующего уничтожения.
Насчет евреев, судя по приказу Геринга Гиммлеру, обвинитель был прав. Что же касается оппозиционеров, то Геринг действительно выступал за их полное отстранение от политической жизни и заключение наиболее опасных оппонентов в концлагеря, но все-таки не за их физическое уничтожение без крайней на то необходимости, хотя бы потому, что они были немцами. Если бы Нюрнбергский трибунал знал о масштабах сталинских чисток, сопровождавшихся уничтожением сотен тысяч политических оппозиционеров и миллионов противившихся коллективизации крестьян, то «уничтожение оппозиции» Герингом должно было показаться ему детской шалостью.
Джексон настаивал на том, что попытка Геринга предотвратить войну путем переговоров была не чем иным, как попыткой обеспечить нейтралитет Англии, чтобы создать комфортные условия для агрессии против Польши. Прокурор издевательски добавил:
«Между Герингом и Розенбергом (еще одним страстным «коллекционером». — Б. С.) были некоторые разногласия насчет того, как распределять награбленные произведения искусства, но в отношении того, как организовать этот грабеж, у них царило полное взаимопонимание».
Американский обвинитель завершил свою речь следующей патетической сентенцией, указывая рукой на подсудимых:
«Если вы скажете, что эти люди не виновны, это будет означать, что не было войны, не было убийств, не было преступлений!»
Геринг в перерыве так прокомментировал выступление Джексона:
«Пусть поливают меня грязью, если есть охота! Ничего иного я и не ожидал! Во всяком случае, те, кто расстилался перед судьями, обвиняя нацистский режим во всех смертных грехах, получили свое. И поделом!.. По мне, уж лучше предстать перед всеми в образе убийцы, но не подхалима и приспособленца, как Шахт! И в глазах общественности я выглядел лучше. Про него всякий скажет: «С одной стороны, вы — предатель, а с другой — угодник!» Нет уж, лучше я останусь таким, как есть». И еще раз повторил, что победитель — всегда прав.
Британский обвинитель сэр Хартли Шокросс, выступавший в тот же день вслед за американцем, возложил на Геринга ответственность за все преступления национал-социализма и заметил, что «при всем своем кажущемся добродушии он столь же деятельно, как и прочие, создавал эту дьявольскую систему. После Гитлера именно он имел наибольшее влияние на ход событий и был в наибольшей степени осведомлен о происходившем».
Шокросс заявил:
«Не подлежит сомнению, что подсудимые принимали участие и несут моральную ответственность за преступления столь ужасные, что их трудно себе вообразить… Крупные города — от Ковентри до Сталинграда, стертые в-прах, разоренные деревни, неизбежные спутники войны — голод и болезни, миллионы бездомных, искалеченных, обнищавших… Десять миллионов солдат, моряков, летчиков и мирных жителей, павших в боях, которых могло и не быть, десять миллионов тех, кто мог бы сейчас жить в мире и покое, из своих могил вопиют не об отмщении, а о том, чтобы это никогда не могло повториться… Уничтожено две трети еврейского населения Европы, более шести миллионов, по данным самих убийц…»
Тут стоит подчеркнуть, что приведенное британским обвинителем количество погибших — десять миллионов погибших военных и гражданских со стороны союзников и более шести миллионов уничтоженных евреев — в дальнейшем значительно возросло.
Вечером в камере Геринг говорил Гильберту:
«Все то, что я сказал за обедом, беру назад. По сравнению с Шокроссом Джексон был еще снисходителен. Льстить и говорить нам комплименты они явно не настроены».
Он посетовал, что Шокросс упомянул его как ответственного за казнь 50 британских летчиков, совершивших побег 24 марта 1944 года и позже расстрелянных по приказу Гитлера, хотя он, Геринг, там не присутствовал. Зато рейхсмаршал с гордостью отметил, что чаще других Джексон упомянул его — целых 42 раза. Далее с большим отрывом следовал Шахт.
Геринг заявил Гильберту:
«Мне тут дали прочитать вторую часть речи сэра Хартли Шок-росса — завтра с утра он задаст перцу остальным! По сравнению с ними я вообще мальчик из церковного хора! Джексон задает вопрос, как бы все выглядело, если бы здесь свою защиту представлял сам Гитлер. Я могу точно сказать, как бы это было. Первое, Гитлер бы взял на себя всю полноту ответственности. Второе, уверяю вас, кое-кто из обвиняемых при нем бы храбриться не стал. Им бы не удалось отговориться своими бреднями, будто они, мол, выступали против него.
Другое дело — Гиммлер. Если бы он оказался здесь, то понял бы, что терять нечего, и позаботился бы о том, чтобы прихватить с собой на виселицу пару генералов вермахта. Он бы сказал — и этот знал, и тот, и этот. Этот свершил такое-то зверство, а тот — такое-то. Он никогда не был настроен против меня. Имело место лишь политическое соперничество. Но здесь, на этой скамье, он, без сомнения, уступил бы мне первенство. Я, например, говорил, что первые сорок часов после смерти Гитлера были бы для меня самыми страшными, так как Гиммлер наверняка попытался бы организовать мне «автокатастрофу», или «инфаркт» вследствие пережитого потрясения от смерти «обожаемого фюрера», или что-нибудь еще в этом роде. По этой части он был непревзойденным мастером. Но если бы мне присягнул вермахт, я оказался бы в безопасности, а вот с Гиммлером было бы покончено раз и навсегда!»
Советский обвинитель Руденко сослался в своем выступлении на «приказы подсудимого Геринга об уничтожении взятых в плен летчиков союзных армий, о разграблении оккупированных территорий и об угоне мирного населения в Германию для принудительного труда». Он приписал Герингу роль вдохновителя опытов по ведению бактериологической войны, хотя не было никаких доказательств того, что рейхсмаршал вообще знал о них. Руденко обвинил Геринга в поджоге Рейхстага, хотя никаких доказательств этого, за исключением заявления Гальдера, на процессе представлено не было. Вообще, речь Руденко была больше публицистической, нежели юридической.
Когда закончились выступления обвинителей, в которых были повторены все пункты обвинительного заключения, Геринг заметил Риббентропу:
«Они говорили так, словно никакой защиты с нашей стороны не было».
«Да, — согласился бывший глава германского МИДа, — с нашей стороны все это было лишь пустой тратой времени».
31 августа 1946 года Геринг, когда ему было предоставлено последнее слово, категорически отверг все обвинения. В заключение он заявил:
«Я отвечаю за вещи, которые я сделал, но я решительно отрицаю, что мои действия были продиктованы желанием покорить другие народы посредством войн, убийств, грабежей, порабощения и свершения против них жестокостей и преступлений. Единственным мотивом, которым я руководствовался, была горячая любовь к моему народу, мое желание обеспечить ему счастье и свободу. И в этом я призываю в свидетели Всемогущего и мой германский народ».
Теперь оставалось лишь ждать приговора…
Семья
Еще 9 марта 1946 года Герингу сообщили, что его жену выпустили из тюрьмы. Он очень обрадовался этому, но категорически запретил ей приезжать в Нюрнберг и выступать в качестве свидетеля защиты. Он запретил делать это и своему пасынку Томасу фон Кантцову, хотя тот 13 марта 1946 года написал длинное письмо адвокату Штамеру, в котором выразил готовность выступить свидетелем на процессе и перечислил все известные ему случаи, когда Геринг спасал от преследований евреев и других жертв гестапо.
