Геринг не любил пространных меморандумов. Принципиальные вопросы он предпочитал решать на совещаниях или в личных беседах с исполнителями. Геринг утверждал:
«Чиновник, который не может изложить на двух-трех страницах суть вопроса, не может быть чиновником».
Весной 1936 года Геринга посетил помощник французского военного атташе летчик Поль Штелен. Он родился в Эльзасе, когда тот еще был частью Германской империи, и свободно владел немецким. Геринг прекрасно понимал, что по должности Штелен занимается разведкой, но встретил его в высшей степени любезно. Капитан был польщен, что высокопоставленный генерал, второй по политическому влиянию человек в Германии запросто с ним разговаривает. Штелен поразился, насколько Геринг изменился по сравнению с фотографиями времен Первой мировой войны. Правда, лицо его было по-прежнему красиво. Во взгляде Геринга сочеталось добродушие и жесткость.
В ходе беседы французу стало понятно, что Геринг — человек незаурядного интеллекта. Они говорили об опыте воздушной войны 1914–1918 годов. Геринг высоко оценил смелость французских пилотов.
После той встречи между немецким генералом и французским капитаном завязалась дружба, которую Геринг удачно использовал в дипломатических целях. Так, в мае 1937 года он говорил Штелену:
«Наше преимущество перед вами в том, что нам пришлось начинать на пустом месте. Мои сотрудники — люди энергичные, обладающие богатым воображением и передовыми идеями. Все это воплощается в новых самолетах».
Глава люфтваффе стремился преувеличить мощь германской авиации, чтобы напугать потенциальных противников.
Тем временем 7 марта 1936 года германские войска по приказу Гитлера вошли в демилитаризованную Рейнскую область. Франция и Англия отреагировали на очередное нарушение Версальского договора довольно вяло. Значит, можно было смело развивать и боевую авиацию, не опасаясь активных ответных шагов со стороны держав Антанты.
В июне 1936 года вместо погибшего Вефера начальником командного управления министерства авиации стал баварец, генерал-майор Альберт Кессельринг. 1 августа командное управление было преобразовано в Генеральный штаб Верховного главнокомандования люфтваффе (ОКЛ).
Геринг и Кессельринг стали формировать первое соединение люфтваффе, которому предстояло в самое ближайшее время пройти испытание в бою. Дело в том, что в конце июля 1936 года Гитлер решил поддержать генерала Франко, поднявшего мятеж против республиканского правительства Испании. Помощь была оказана вооружением и боевой техникой, прежде всего самолетами.
Уже 26 августа немецкий летчик на «Хейнкеле-51» сбил первый республиканский самолет. К ноябрю 1936 года на стороне Франко сражалось уже 200 «Ю-87» и «Хе-51». Они были объединены в легион «Кондор» под командованием генерал-майора Гуго Шперле. Для Германии испанская война стала прекрасной возможностью испытать люфтваффе в деле, против сравнительно слабого противника, но обладавшего благодаря советской помощи современными типами самолетов. Всего в 1936–1939 годах летчики-добровольцы легиона «Кондор» сбили в Испании 277 самолетов противника и потеряли 96 (в том числе 56 — в результате несчастных случаев), завоевав господство в небе благодаря новому истребителю «Ме-109».
Кессельринг стал одним из немногих руководителей люфтваффе, который после войны, несмотря на смертный приговор, замененный пожизненным заключением, рискнул в мемуарах посвятить несколько добрых строк рейхсмаршалу:
«Герман Геринг, главнокомандующий люфтваффе… был человеком с грандиозными идеями. Хотя его считали весьма требовательным руководителем, он предоставил генералам министерства воздушного флота максимально возможную свободу действий и прикрывал нас от вмешательства политиков. За всю мою долгую военную карьеру я никогда не чувствовал себя столь свободным от постороннего влияния, как в то время, когда я возглавлял административное, а затем командное управление министерства воздушного флота и в период его становления, начавшийся в 1933 году.
Нам покровительствовал наш главнокомандующий, который был выдающейся личностью. Нас тепло принимали в самых широких общественных кругах, включая национал-социалистическую партию.
Как и все высокопоставленные представители вермахта, государства и партии, мы в качестве гостей фюрера участвовали в Нюрнбергском партийном фестивале и в празднике урожая в Госларе, устраивавшемся в честь крестьянства. Мы также появлялись на церемониях в память о погибших в войне, на парадах в честь дня рождения Гитлера, на банкетах в честь высокопоставленных зарубежных делегаций и на всех важнейших праздничных мероприятиях, устраиваемых вермахтом. Должен признаться, что многое из того, что я тогда увидел, произвело на меня сильное впечатление. Я восхищался роскошью и великолепной организацией всех мероприятий…
В том кругу, в котором я вращался, не было каких-либо серьезных излишеств. Мне могут возразить, упомянув о невероятно роскошной жизни Геринга. Ее мы действительно не могли не заметить. Но, хотя некоторым это было не по вкусу, мы не могли призвать Геринга к ответу. На все наши вопросы следовал ответ, что деньги на всю эту роскошь брались из добровольных взносов и пожертвований бизнесменов и из личных средств Гитлера. Лишь годы спустя я узнал, например, что преподносившиеся Герингу великолепные дорогостоящие подарки к дням рождения добывались его окружением путем сложных комбинаций. Так или иначе, я смотрел на все это как человек со стороны, поскольку в то время очень редко посещал пирушки, устраивавшиеся руководством в Берлине. Кроме того, все мои опасения рассеялись, когда Геринг лично сказал мне, что его коллекция предметов искусства в будущем будет передана рейху для создания музея, наподобие знаменитой галереи в Мюнхене… Я был знаком с баварской историей, знал о любви баварских королей к искусству и потому поверил, что Геринг выступает в роли мецената…
Геринг понимал, что мы могли справиться с работой, которую на нас возложили, только в том случае, если будем свободны от всего, что связано с политикой. Все, что нужно было делать в этой сфере, он делал сам. Все вопросы, касающиеся нас как представителей люфтваффе, он обычно решал после подробного их обсуждения со статс-секретарем Мильхом, который тщательно прорабатывал их на самом верху. Это предотвратило немало неверных решений и таким образом укрепляло наше доверие к Герингу и Гитлеру…
Характеру Геринга были присуши две противоположные черты — с одной стороны, он мог быть внимательным к другим людям, чутким и деликатным, с другой — жестоким и безжалостным. Вспышки жестокости случались с главнокомандующим люфтваффе в моменты нервного возбуждения и быстро угасали. После этого он вдруг становился на редкость великодушным, причем доброта и щедрость нередко заставляли его с лихвой компенсировать обиженному нанесенный ущерб».
Популярность Геринга среди личного состава люфтваффе была еще большей, чем в народе. Офицеры и генералы этого рода вооруженных сил прямо связывали его возрождение с приходом Гитлера к власти и в гораздо большей степени, чем их коллеги из сухопутных сил, симпатизировали национал-социалистам. Те же настроения по сходным причинам преобладали и в военно-морском флоте.
Бомбардировщик «Урал» —
упущенная возможность?
На Нюрнбергском процессе Геринг заявил о том, что выступал против строительства четырехмоторных бомбардировщиков не потому, что считал их оружием агрессии, а только из-за того, что для их производства не было необходимых технических и производственных предпосылок. В частности, их массовому производству препятствовала острая нехватка алюминия.
В 1936–1937 годах фирмы «Дорнье», «Юнкерс» и «Фок-ке-Вульф» продвинулись в разработке четырехмоторных бомбардировщиков дальше, чем их американские и британские конкуренты, однако недостаточный военно-экономический потенциал рейха вынудил Геринга ограничиться развитием легких и средних бомбардировщиков, истребителей и пикирующих бомбардировщиков.
