На ключевые посты в министерстве он назначил своих людей. Пили Кёрнер стал статс-секретарем, Рудольф Дильс возглавил отдел 1А, граф Вольф фон Гельдорф, командовавший берлинскими штурмовиками, стал полицей-президентом Потсдама. В помощники Геринг взял своих будущих биографов: доктора Эриха Грицбаха — начальником секретариата и Мартина Зоммерфельда — начальником пресс-службы. Энергичную даму средних лет фрау Грету фон Корнатцки Геринг сделал своей секретаршей. Оставшихся на службе чинов полиции он предупредил, что не потерпит проявления какой-либо нелояльности с их стороны по отношению к «национально ориентированным» партиям. В то же время деятельность организаций, враждебных государству, необходимо было решительно пресекать. Он настаивал:
«Коммунистический террор должен быть искоренен. В случае необходимости полицейские обязаны применять оружие, невзирая на последствия. Я в любом случае возьму их под защиту. На тех же, кто будет допускать промахи из ложного опасения нарушить букву закона, будут наложены дисциплинарные взыскания. Защита прав граждан требует применения в полном объеме предписанных законом мер против несанкционированных митингов и демонстраций, подстрекательства к государственной измене, забастовкам, мятежам и прочим противоправным действиям. Каждый полицейский всегда должен помнить, что промах, связанный с непринятием необходимых мер, — более тяжкий грех, чем ошибка при их применении. Я ожидаю, что все чины полиции будут единодушны в нашем общем деле защиты отечества от грозящих ему бедствий посредством сплочения и укрепления национально ориентированных сил».
22 февраля 1933 года Геринг своим приказом включил в состав прусской полиции членов СА, СС и «Стального шлема». Их отряды стали вспомогательными полицейскими частями.
Выступая через несколько дней после этого в Дортмунде, он объявил:
«Недалеко то время, когда вся власть и ответственность в Пруссии будет принадлежать одному человеку. И этим человеком буду я. Каждому, кто будет исполнять свой служебный долг, выполнять мои приказы и без колебания пускать в ход револьвер, гарантирована моя защита. А малодушных я беспощадно вышвырну с работы. Если, стреляя, вы кого-нибудь убьете, считайте, что убийца — я. Есть только два разряда людей — те, кто с нами, и те, кто против нас».
Последних, по мысли Геринга, следовало беспощадно уничтожать.
Согласно условиям, которые поставил Гинденбург Гитлеру, вручая ему канцлерство, в случае правительственного кризиса следовало немедленно провести новые всеобщие выборы. Гитлера это вполне устраивало. Вскоре он спровоцировал разногласия с консервативным большинством кабинета и назначил на 5 марта 1933 года новые выборы. Поскольку полиция была уже под контролем нацистов, они рассчитывали эффективно пресекать любую направленную против них агитацию, а левую оппозицию предполагали нейтрализовать еще до выборов.
20 февраля Геринг принял группу промышленников в резиденции президента рейхстага. Организатором встречи выступил бывший президент рейхсбанка доктор Ялмар Шахт. На ней выступил Гитлер, пообещавший, что вскоре с улиц и фабрик исчезнут марксисты, будет оздоровлена экономика и восстановлена армия. И попросил денег на выборы, заявив, что в следующий раз доить бизнес будут теперь очень не скоро — новые выборы состоятся в лучшем случае лет через десять. Шахт пустил шляпу по кругу и собрал 3 миллиона марок.
Первыми преследованиям подверглись военизированные формирования левых партий. 24 февраля полиция по приказу Геринга заняла Дом имени Карла Либкнехта в Берлине — штаб-квартиру компартии. Геринг объявил, что там были найдены бумаги, содержащие планы коммунистической революции и предусматривающие, в частности, поджог правительственных и вообще крупных зданий в столице.
Заявление было подготовлено в виде меморандума для членов правительства. В нем утверждалось:
«Поджог Рейхстага должен был стать сигналом к восстанию. Планировались многочисленные теракты против отдельных лиц и частной собственности, причем впереди террористических групп предполагалось пускать женщин и детей».
У коммунистов действительно были собственные военизированные отряды, но они значительно уступали по численности штурмовикам Рема. К тому же на стороне Гитлера теперь были и основные силы полиции. В этих условиях начинать вооруженное восстание для коммунистов было бы безумием. Никто из независимых наблюдателей не поверил, что коммунисты в преддверии очередных выборов, где они еще имели шансы склонить избирателей на свою сторону, готовы были пойти на столь самоубийственный шаг. Гораздо более вероятным казалось, что план коммунистической революции — это сработанная Герингом фальшивка, призванная оправдать репрессии против ротфронтовцев. Во всяком случае, ни полиция, ни штурмовики не были приведены в повышенную готовность, а здание рейхстага так и не было оцеплено кольцом усиленной охраны.
Вечером 27 февраля, когда Рейхстаг действительно подожгли, внутри здания находился только один ночной вахтер, а снаружи Рейхстаг охранял лишь один полицейский.
Геринг имел право жить в специальной резиденции председателя рейхстага, примыкавшей к зданию парламента, но он предпочел остаться в своей квартире на Кайзердамм. В вечер поджога Рейхстага слуга Кропп заваривал себе мятный чай, когда услышал телефонный звонок. Звонил ночной вахтер Рейхстага Пауль Адерман. Он кричал:
«Срочно сообщите господину президенту: Рейхстаг в огне!»
Геринг в этот момент находился в здании прусского МВД. Кропп позвонил туда. Но Геринг к тому времени уже знал о поджоге из докладов полицейских и собирался покинуть свой кабинет. Кропп решил, что пожар возник случайно. Ему показалось, что и Геринг думает так же. Кропп поспешил к Рейхстагу, из-под купола которого вырывались языки пламени. Автомобиль Геринга был уже здесь, а президент рейхстага как раз входил в здание. Кропп последовал за ним. Геринг двинулся к своему кабинету, но там уже бушевали языки пламени. Он сказал Кроппу, что хочет спасти гобелены. Это сделать удалось, зато все остальное превратилось в головешки.
Когда Геринг с покрытым копотью лицом вышел на улицу, он встретил Гитлера. Тот воскликнул:
Теперь появился прекрасный повод избавиться от коммунистов. От Рейхстага остались одни стены, внутри он выгорел почти полностью.
Британский журналист Вили Фришауэр, находившийся тогда в Германии для освещения предвыборной кампании, так описал пожар Рейхстага:
«Над одним из его куполов стояло зарево, к небу поднимался столб дыма. Минуту спустя колонна машин остановилась у боковой двери, к которой направились и мы. Из машин вышли люди в форме. Окруженный большой свитой, к входу быстро двигался Герман Геринг. Я заметил, что его лицо было пурпурно-красного цвета. «Преступление! — гремел его голос, перекрывая шум машин, пожарных насосов и крики полицейских. — Неслыханное преступление… Повесить их! Повесить!»
Фришауэр первым предположил, что поджог Рейхстага устроили нацисты и что к этому преступлению был причастен Геринг. В своем репортаже о поджоге Рейхстага для британской прессы он писал:
«Не может быть ни малейшего сомнения в том, что пожар, который поглощает Рейхстаг, — дело рук наймитов германского правительства. По-видимому, поджигатели пробрались в Рейхстаг через подземный переход, которым это здание соединяется с дворцом президента рейхстага, с кабинетом рейхсминистра и министра прусской полиции капитана Германа Геринга».
На месте преступления был схвачен голландец Маринус Ван дер Люббе — психически неуравновешенный член голландской коммунистической партии троцкистского направления. Были ли у него сообщники, установить так и не удалось. 24-летний голландец охотно подтвердил полицейским, что поджег Рейхстаг. Он был в одной рубашке, а его пиджак и пальто сгорели в зале заседаний. Психиатры ранее отмечали у него признаки пиромании. То, что пожар устроил Ван дер Люббе, сомнений не вызывало. Вопрос состоял в том, действовал ли он самостоятельно или по чьему-либо поручению.
