— Нет, популярный заморский напиток, к твоему сведению. Кофе называется. Согревает и наполняет энергией. Рекомендую. Хотя ты, и так, всегда бодрая и весёлая. — недовольно пробурчала в ответ.

Лэсси счастливо заулыбалась, отчего на щеках девушки проступили две милых ямочки, по одной с каждой стороны. Высокая, стройная, с красивой пышной грудью и тонкой талией, гибкая словно лоза, с ворохом мелких светлых кудряшек, которые шапкой обрамляли лицо и спускались чуть ниже плеч, с лучащимися задором и жаждой жизни голубыми глазами. Одним присутствием она разгоняла любую грусть. Моё персональное солнце.

С Лэсси мы сдружились в пору учёбы в общеимперской школе. Заливистый заразительный смех подруги никого не оставлял равнодушным — слышишь его и смеёшься в ответ. Всегда весёлая, открытая, полная идей и неуёмной энергии. Отсутствие искры не мешало подруге выступать в роли главного заводилы игр и затей в школьном дворе. Прямолинейная, чистосердечная Лэсси слыла непримиримым поборником правды. За что не раз получала от деревенских мальчишек и девчонок, но надёжная защита в лице нашего общего друга всегда была рядом, и кара настигала обидчиков. Так мы и дружили — я, Люк и Лэсси. Неразлучная троица. Мои названые брат и сестра.

— Деточка, обожди немного. Я схожу на кухню, узнаю, готов ли заказ.

Вопросительно взглянула на подругу, та неопределённо пожала плечами, отвернулась к окну и замолчала, что было не характерно для звонкоголосой щебетуньи. Ещё минуту назад весёлое выражение лица сменилось на задумчиво — печальное.

— Лэсси, что — то случилось? — Я отставила кружку с кофе и склонилась к подруге, заглядывая в грустные глаза. Лэсси тяжело вздохнула, как будто смиряясь с неизбежным, оторвалась от созерцания пейзажа за окном и взглянула хмуро и решительно.

— Через седмицу мне предстоит вскочить в понёву. Вот родители и готовятся. Сегодня приезжает сестра мамы с семьёй из Приозёрной, потом в течение двух — трёх дней остальные подтянутся к обряду готовиться. Мама отослала меня с наказами: продуктов купить, пироги у лирэссы Польны забрать, за понёвой, рубахой — вышиванкой и рушниками к вышивальщице зайти.

Слова подруги удивили. От потрясения я в прямом смысле на время утратила дар речи. Мне было известно о старой традиции «вскакивания» в понёву. Когда девушке приходила пора становиться взрослой, родственниками по материнской линии проводился обряд, который объявлял девицу невестою и предоставлял право женихам свататься.

Взрослые замужние женщины собирались на закате дня, купали девицу в травах, закутывали в рушник, смазывали кожу маслами, заплетали косы, одевали в ритуальную одежду — белоснежную вышиванку. Действо сопровождалось традиционными песнопениями. Затем будущая невеста становилась на лавку и ходила из одного конца в другой. Мать, держа в руках открытую понёву, следовала за дочерью подле лавки и приговаривала: «Вскоци, дитятко; вскоци, милое», а та каждый раз на такое приветствие сурово отвечала: «Захочу — вскоцу, захочу — не вскоцу».

Вот только после торжественного водружения на тщательно вымытое и качественно отпетое девичье тело нарядной вышитой понёвы выбора «вскоцу — не вскоцу» не оставалось. Носить понёву невеста после завершения обряда обязана вплоть до свадьбы, когда будущий муж снимет её и повяжет на талию вышитой кушак.

Во время празднования Дня Единения, когда одарённые источником проходили ритуал слияния, семьи, которые совершили обряд «вскакивания» в понёву, объявляли о помолвке молодых и о предстоящей свадьбе. Мне казалось, что в наше время эта традиция уже не столь рьяно чтилась. Пресловутое «пора становиться взрослой» довольно растяжимое и крайне неопределённое понятие. Но родители Лэсси считали иначе. Едва подруге исполнилось восемнадцать лет, её сочли достаточно взрослой и в преддверии праздника решили провести обряд, избавиться от лишнего рта. Ещё бы! Лэсси была старшей дочерью среди пяти сестёр и двух братьев, младшему из которых едва исполнился один год. Очевидное и понятное желание родителей.

Я смотрела на подругу, на упрямо сжатые губы, едва сдерживаемые слёзы, и понимала, что услышать слова жалости — это последнее, чего бы ей хотелось. Будучи пустой, не имея богатого приданого, родившись в глухой деревушке на окраине Империи, она осознавала свою судьбу. Поэтому причитать, спорить, требовать, убеждать, доказывать — было бессмысленно и даже оскорбительно для неё. Оставалось надеяться, что к ней посватается тот, по кому давно трепещет девичье сердце.

Проглотила вставший в горле комок, придвинулась к подруге и молча обняла, крепко сжав в объятиях. Не знаю, сколько времени мы так просидели — не говорили и не двигались. Почувствовав себя лучше, подруга медленно отстранилась и с облегчением откинулась на спинку стула.

— Спасибо! — благодарно отозвалась Лэсси. — Похоже, твой кофе безнадёжно остыл.

— Ерунда! Я уже напилась и наелась. — Ободряюще улыбнулась и сжала ладонь подруги.

— Лэсси, деточка, девочки замесили тесто и готовят начинку. Ближе к полудню будет готово! — Грузно шагая, в пекарню вошла тётушка.

— Хорошо, лирэсса Польна! — пропела Лэсси звонким голоском как ни в чём не бывало.

— Может, чайку с пирожками? — Накормить каждого, кто заходил в пекарню, было для тётушки делом чести.

— Спасибо, но пока откажусь. Я только из дома. Лучше в следующий раз, когда вернусь за пирогами. — сказала Лэсси, дожёвывая кусок моей шаньги.

— Ты сейчас куда? — спросила я подругу, застёгивая полы кожаного плаща.

— А есть предложение? — Жажда приключений — неотделимая часть живой натуры Лэсси. Стоит только сказать слово, и подруга готова бросить все дела и бежать навстречу неизведанному.

— Мне надо зайти к Танэрам, навестить Фрэда, а потом можем вместе сходить к вышивальщице. Пойдёшь со мной?

— К Танэрам? Ещё спрашиваешь! С удовольствием! — Лэсси быстро вскочила со стула и накинула поверх тёмно — синего шерстяного сарафана короткий заячий тулуп. — А что с Фрэдом?

— Он вчера игрался в кузне, когда Люк с отцом работали, и обжёгся. Я его подлечила. Сегодня обещала зайти проведать и занести отвара здравника.

— Ничего себе! Бедненький! Представляю, как переволновались родители и Люк. Фрэд хороший мальчик, но крайне непоседливый. Даже мои неугомонные сестрёнки не сравнятся с ним.

Одевшись, мы тепло попрощались с лирэссой Польной, поблагодарив тётушку за угощение и радушный приём. Сытые и разрумянившиеся выпорхнули из пекарни.

За время незапланированного второго завтрака шуму на улице прибавилось. На площади бойко шла торговля. Повозки стояли колесо к колесу, образуя узкие рыночные ряды. На деревянных прилавках громоздились горы овощей и пучки сочной зелени — плоды заботливых рук саянских огородниц. Кадки со свежепойманными речными обитателями испускали мерзкий рыбный аромат, а с бортов охотничьих телег серо — рыжими полосками свисали выделанные шкурки белок, зайцев и куниц. Хозяин единственной в деревне таверны лир Матеуш громко нахваливал только сваренный густой звар, наливая желающим за пару медяков, и зазывал на дегустацию. Между рядов с веселым визгом бегала детвора. Толкалась, падала и заливисто хохотала. У лавок с полотном и милыми женскому сердцу безделушками громко с упоением сговаривались почтенные лирэссы.

Взявшись под руку, мы с подругой медленно продвигались через бурлящую реку людских тел в сторону Кузнечной улицы, где располагалась оружейная лавка, мастерская литейщика, кузня и дом четы Танэров.

— Эрия, помнишь Лидку — дочку скорняка? Она училась на год младше.

— Ну, допустим. Что с ней?

— С ней? Ничего. — отмахнувшись, ввернула Лэсси. — Живёт себе потихоньку, растёт, цветёт, благоухает.

— Рада за неё! Это всё?

Подруга хитро улыбнулась и продолжила:

— Вчера столкнулись с ней в лавке у мясника. У неё старший брат в «Имперском вестнике» работает, а Лидка его главный внештатный глашатай. Как выйдет с утра из дому, пока всем встречным — поперечным свежие новости не разба… эээ… не поведает, не вернётся. Так до вечера и ходит вещает. Как только язык не отваливается. Дел, видимо, других нет.