— По делу в Голуэе[65] заключение подготовим к двадцать девятому числу.

Бернс кивнула:

— Ну и хорошо. Сегодня утром я беседовала с тамошними следователями. Они считают, что результаты уже ни на что не повлияют. В алиби такие дыры, что через них можно проехать на санях Санты.

Дивэйн кивнула:

— Что касается ваших тел с горы, то документы, присланные ФБР, похоже, подтверждают, что один из них действительно агент Зайас. К сожалению, нам до сих пор не удалось идентифицировать второго. Извлеченную пулю мы отправили моему коллеге в специализированную баллистическую лабораторию в Великобритании, и там подтвердили, что она выпущена из «Дерринджера» довольно старой конструкции.

— Ясно. Наверное, это говорит о том, что круг поисков сузить не удастся, да?

Дивэйн покачала головой:

— Судя по тому, что они сказали, это, по сути, антиквариат. Большинство пистолетов, известных как «Дерринджеры», на самом деле не производились конкретной компанией. Название обозначает тип оружия, которое в конце девятнадцатого века мог изготовить любой оружейник, обладавший необходимой квалификацией. В общем, товар штучный.

— Весело…

— Хотя, с другой стороны, поскольку оружие строго индивидуально, то если вы найдете потенциальное орудие убийства, появится неплохой шанс разыскать его хозяина, несмотря на то что прошло немало времени. Конечно, я не сомневаюсь, что вероятность заполучить орудие убийства спустя столько лет после свершившегося факта ничтожно мала, но…

Бернс повертела в пальцах шариковую ручку:

— О, ты сейчас удивишься. Вчера буквально из ниоткуда появился бумажник жертвы.

— Серьезно?

— Да.

— Он не мог находиться в могиле. Моя команда перекопала по два с половиной метра во все стороны, как положено.

— Нет, даже не близко. Я получила его по почте. Бумажник прислали упакованным в пакет для улик, в первозданном состоянии.

Дивэйн удивленно подняла брови.

— Вот именно, — кивнула Бернс. — За все годы службы ты когда-нибудь видела доказательства, которые вот так падали с неба?

— Выглядит действительно немного подозрительно.

— Мягко говоря. И мне не нравится…

Телефон на столе Бернс зазвонил. Она узнала высветившийся номер. Звонили из Технического бюро.

— Только упомяни дьявола… Ну что, послушаем, что нарыл Доакс.

Доакс был лучшим среди техников, причем даже его непосредственный начальник детектив-суперинтендант О’Брайен неоднократно заявлял, что Бернс не следует отдавать ему предпочтение перед другими сотрудниками. Она всегда соглашалась, но все равно поступала по-своему.

Она подняла трубку:

— Детектив-суперинтендант Бернс.

Дивэйн указала на дверь, безмолвно вопрошая, следует ли ей уйти, но Бернс покачала головой.

— Сьюзан, это Марк О’Брайен.

— О, здравствуй, Марк.

Черт! Похоже, ее ждет очередной нагоняй за то, что она заводит фаворитов.

— Это что, шутка такая? — голос Марка звучал чрезвычайно сердито.

— Извини, я знаю, что не должна просить Доакса напрямую, но…

— Что? Нет… В смысле, да, это неправильно, и ты не должна, но я по другому поводу. Это твоя идея? Не знаю… что-то вроде рождественского розыгрыша, да?

— Марк, честно, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Очень надеюсь. Потому что если это ты, то я разочаруюсь в твоем чувстве юмора. Даже если забыть о трате ресурсов впустую, чтобы вот так…

— Марк! — прервала Бернс словесный поток. — Ты не мог бы объяснить толком, что тебя разозлило? Поверь, если кто-то из моих подчиненных тратит время наших отделов впустую, то я сурово с ним разберусь.

Когда О’Брайен заговорил вновь, его голос, по крайней мере, стал звучать на полтона ниже.

— Тот бумажник, который мы получили вчера…

— Да?

— На нем действительно имелись отпечатки. С пластикового разделителя и нескольких карт мы сумели снять один полный и два фрагментарных набора.

— Окей, — ответила Бернс, напряженно ожидая продолжения.

— Полный набор совпал с отпечатками агента Дэниела Зайаса, которые нам прислали из ФБР. Двое других фигурируют в нашем списке исключений.

У Бернс появилось неприятное ощущение в животе.

— У меня возникло странное чувство дежавю.

— Да, — ответил О’Брайен, — у меня тоже. Если это чья-то шутка, то я должен напомнить, сколько времени мы убили на поиск доказательств по расследованию…

— Марк! Просто скажи, что вы нашли.

Внезапная резкость голоса Бернс охладила Марка.

— Хорошо. Один набор частично совпал с отпечатками сержанта Тима Спейна, погибшего в тысяча девятьсот девяносто девятом году.

— Ясно.

— А второй принадлежит его тогдашнему напарнику, детективу-сержанту в отставке Бернарду «Банни» Макгэрри!

— Ты издеваешься? Банни Макгэрри?

Бернс посмотрела через стол на потрясенное лицо доктора Дениз Дивэйн.

Не более года назад отпечаток пальца Макгэрри нашли на записке, лежавшей в кармане жертвы убийства. Некоторое время он считался врагом общества номер один, пока, к большому конфузу «Гарда Шихана», не выяснилось, что его подставили, фактически похитили и держали взаперти в течение десяти дней.

Две минуты спустя, после довольно кратких телефонных переговоров, в ходе которых каждая сторона заверила другую, что это не какой-то там дурацкий розыгрыш, Бернс бросила трубку.

Затем закрыла глаза и потерла пальцами виски. Она уже чувствовала приближение матери всех мигреней.

— Счастливого, сука, Рождества…

Дивэйн вздрогнула, когда Бернс издала рев:

— Мойра, соедини меня с Уилсоном, немедленно!

Банни тяжело опустился на скамейку. Бело-коричневый голубь, уникально окрашенный среди толпы черно-синих собратьев, целеустремленно подошел к нему и бросил вопросительный взгляд.

— У меня для тебя ничего нет.

Голубь глянул косо и сердито.

Банни открыл пакет.

— Ну, если только ты не захочешь половинку черствого багета?

Голуби набросились на него еще до того, как он оторвал первый кусок. Приятно быть популярным, особенно когда ты вне конкуренции. Летом в парке Сант-Стивенс-Грин всегда многолюдно, но в канун Рождества, когда температура едва поднимается выше нуля, люди используют его лишь для возможности пройти расстояние между двумя точками кратчайшим путем. Ну, кроме одной сумасшедшей старушки, танцевавшей без музыки в дальнем конце парка. Ее не интересовали никакие зрители, кроме Господа Бога, и это было к лучшему, поскольку прохожие демонстративно ее игнорировали, а все голуби полностью сосредоточились на Банни. Бросив последние несколько ломтей хлеба, он показал птицам свои пустые руки, как дилер на блек-джеке, покидающий стол.

— Почему на голубей так действует черствый хлеб? Они без ума от него. Голуби и еще французы. Из всего, что я видел в этом мире, ничто не смущает меня больше, чем чертов крутон. Это же простой кусочек черствого хлеба. Гребаные психи.

Банни посмотрел налево. Симона сидела на скамейке рядом, как он и предполагал. Большим плюсом кормления голубей было то, что беседа с ними была одним из немногих социально приемлемых способов замаскировать разговор с самим собой.

Он откинулся на спинку скамейки:

— Помнишь день, когда мы шли здесь рука об руку под зонтиком во время дождя? Все просто бежали мимо, и только мы спокойно прогуливались.

Она ничего не ответила.

— Ты сказала, что хотела бы увидеть парк при свете солнца. У нас с тобой так и не случилось ни одного солнечного дня, верно?

Он наклонился вперед и потер руки.

— А знаешь, что меня больше всего расстраивает? После всех этих лет я так и не услышал твоего голоса. Даже сейчас, с учетом всего… Зайас никак не может заткнуться, Гринго треплется время от времени, но твоего голоса как не было, так и нет. — Банни постучал пальцем по виску. — И я не могу понять почему. Уже восемнадцать лет… Восемнадцать лет… Я не могу забыть твое лицо, но по какой-то чертовой причине не слышу твоего голоса. Где справедливость?