— Ожидаемо. Пожалуй, лучше не выразить.

— А если выразить чуть менее хорошо?

— Она хочет всё. Она считает, что у них непробиваемая позиция и, если дело дойдет до суда, они выиграют.

Салфеток в сумке не оказалось, зато Бриджит обнаружила две рождественские открытки, которые носила с собой уже целую неделю, забывая наклеить марки и отправить.

— Ну и как — она права?

— Дело пока в процессе, и мы должны довести его до конца. Очень важно сохранять спокойствие.

— Черт…

— Что такое?

Бриджит бросила сумку на пол:

— Ты всегда говоришь как есть, Нора, но теперь вдруг принялась подслащивать. Это очень плохой знак. Насколько глубоко мы в жопе?

— В смысле, как обстоят дела? Отвратительней не бывает. Слушай, они сделали предложение. Ужасное предложение. Я не хочу, чтобы ты соглашалась на эту сделку, но по закону я обязана довести до тебя ее смысл.

— Окей.

— Они сказали, что заберут всю компанию — со всеми потрохами. Включая название и клиентскую базу. Всё.

— Харрисон хочет владеть детективным агентством? На кой черт оно ему понадобилось?

— Понятия не имею, но, судя по всему, он настроен серьезно. Может, решил, что раз он и так уже мудак, то почему бы не стать мудаком патентованным? Кроме того, вам запретят заниматься детективной деятельностью на ближайшие десять лет. И как вишенка на торте — восемьдесят тысяч морального ущерба.

— Господи!

— Говорю тебе, они просто пытаются тебя напугать.

— Им это удалось.

— Кстати, как продвигаются дела с поиском улик против этого подонка?

Бриджит откинула прядь волос с глаз. Скоро ей понадобится стрижка, если она вообще найдет на это время.

— Я поручила Филу вести наблюдение исключительно за Харрисоном, а сама в одиночку пытаюсь разгрести остальные дела, которые у нас пока что остались.

— Есть успехи?

— Нет. Последнее, что докладывал Фил, — ничего такого, о чем стоило бы сообщить.

— Понятно.

— Хм-м… — Бриджит заколебалась. Она знала, что ей придется об этом сказать, но немного побаивалась реакции. — Короче, не хочу, чтобы ты слишком остро это восприняла, но вчера поздно вечером ко мне подошел Энто Келлехер.

— Тот огромный волосатый ублюдок? Ну и как все прошло?

— Ну, я вроде как ударила его ногой.

— Господи, ты сумасшедшая сука! Кажется, я начинаю в тебя влюбляться.

— Прекрати! Он застал меня врасплох, и я…

— Надрала ему задницу!

— Вовсе нет! Он пришел извиняться. Сказал, что понятия не имел, что его брат выкинет такой фортель на встрече. В общем, он покинул семейную компанию. Фактически они буквально подрались. У него был синяк под глазом и все такое.

— О-о-о, как интересно!

— Я говорю тебе только потому, что он не согласен с тем, что происходит. И хочет нам помочь.

— Он хочет помочь тебе.

— Ты не могла бы уже остановиться? Я рассказываю тебе как своему адвокату.

— И как твой адвокат я советую тебе оседлать этого дикого мустанга и ускакать на нем в закат.

— Серьезно, Нора, прекрати! Ты ведешь себя непрофессионально.

— И это говоришь ты! Чье детективное агентство швыряет людей с балконов. Я бы не стала на твоем месте бросать камни. Ну и где это все произошло?

— На автостоянке за офисом. — Нора издала непристойный смешок так громко, что Бриджит пришлось на секунду отвести телефон от уха. — Все было совсем не так. Мы вернулись с ним в офис.

— Неужели?

— Просто чтобы я могла приложить немного льда к его припухлости. — Бриджит тут же пожалела о своих словах. Ей пришлось перекрикивать вой автомобильного клаксона, в который превратился хохот Норы. — На его глазу. На! Его! Глазу!

— Ну да, — обрела, наконец, дар речи Нора. — Ты сбила его с ног, а потом исполнила роль Флоренс Найтингейл[48], исцеляющей раны.

— Я раньше работала медсестрой, ты же знаешь.

— О да! У тебя осталась униформа? Некоторые мужчины сходят от этого с ума.

— А у тебя только одно на уме, знаешь ли.

— На самом деле это не так. Я катастрофически увлеклась твоей личной жизнью, потому что какой бы вялой она ни была, но все равно бесконечно интересней, чем моя собственная, которая в настоящее время состоит из тридцати четырех минут в автобусе до офиса каждое утро с любой первой попавшейся жаркой электронной книжкой. Кстати сказать, твоя грудь когда-нибудь вздымалась?

— Что?

— Во всех этих книгах херова туча вздымающихся грудей. Это просто означает, что они дышат, как думаешь? Конечно, иногда приходится «вздымать» то одну, то другую грудь, сортируя белье для стирки, но почему-то мне кажется, что они имели в виду что-то другое. В любом случае прости, возвращаюсь к твоим делам.

— Все в порядке, я уже закончила.

— О нет, это далеко не так.

— На что ты намекаешь?

— Расскажи своей ужасно молодой и привлекательной тете Норе остальную часть.

— Какую еще «остальную»?

— Ты ужасная врунья, Конрой. Ты поняла, о чем я.

Бриджит на минуту задумалась.

— Ну хорошо, просто чтобы мы могли, знаешь ли, выработать наш следующий шаг и все такое… я встречаюсь с ним за обедом в следующий четверг.

Спустя примерно тридцать секунд звуковых эффектов, смешанных с откровенно шокирующей лексикой самого лучшего юриста, которого она могла себе позволить, Бриджит отключила телефон.

Скорее всего, пройдет несколько минут, прежде чем Нора это заметит.

Банни открыл дверь и шагнул внутрь, отпихнув ногой в сторону несколько писем, валявшихся на ковре. Затем бросил ключи на боковой столик, поверх аккуратной стопки нераспечатанной корреспонденции, и застыл в недоумении. Он не мог вспомнить ничего подобного. Странным был не тот факт, что письма остались нераспечатанными — обычно он открывал почту, когда кто-нибудь уже барабанил в дверь или гасло электричество, выключенное за неуплату, — но с каких пор он начал аккуратно складывать бумаги в стопку?

Он прошел по коридору в гостиную с хлопающим по бедру пакетом, в котором лежало молоко, пачка быстрозавариваемой лапши и упаковка шоколадного печенья «Хобнобс»[49]. Все в доме выглядело почти так же, как всегда. Уже не в первый раз он задумался о том, чтобы нанять другую уборщицу. С тех пор как у миссис Бирн разболелась спина, он остался фактически без уборки. Поначалу ему казалось невежливым начинать искать кого-то другого, ведь она заверила его, что через неделю будет в полном порядке. Потом еще через неделю и еще, пока незаметно не пролетело полгода, и теперь в его квартире накопилось изрядное количество пыли. Конечно, он мог бы протереть ее и сам. Но так и не протер.

Остановившись посреди комнаты, он огляделся. Что-то было не так. Нет, ничего не пропало и не было сломано, но… помещение выглядело странно — будто кто-то подвинул здесь все на миллиметр или два. Он никогда не увлекался всей этой херней с фэншуем, но атмосфера определенно казалась иной.

Его не было всего несколько часов. Он прогулялся до Либерти, желая немного проветрить голову, затем зашел в «О՚Хэйган» на пару пива, после чего пешком вернулся в Кабру. Прогулка вышла довольно продолжительной — на несколько часов дольше из-за больной ноги, — но ему все равно понравилось ходить. Город его успокаивал. После стольких лет в нем можно было найти некое подобие утешения. Кроме того, он нуждался в физической активности. Эти две причины он назвал бы, если бы кому-то вздумалось спросить, зачем он этим занимался, но была еще и третья: ему больше некуда было идти и нечего делать. Вот и всё. Работа частного детектива его не воодушевляла. Он не испытывал ни малейшего желания таскаться за озабоченными говнюками, пытающимися удовлетворить свою похоть, или доказывать окружающим, что еще может нормально ходить после падения с лестницы. Он был копом — и, очевидно, прирожденным. Когда у него отобрали значок, у него отняли смысл жизни. Конечно, он еще вмешивался там, где не мог не вмешаться, — например, в случае с Конем, — но это было уже не то.