Мартин тяжело оперся о стол, растирая ладонью вспотевшее лицо. Он выглядел так, будто его вот-вот стошнит.

— Твоя сестра, ее муж, малыш Фиахра — они все могут оказаться в тюрьме. Фиахра, вероятно, не получит большой срок, но многое зависит от того, куда его поместят. Один звонок — и он окажется наедине с худшими подонками на свете. Я имею в виду с настоящими мразями. Представляешь, каким станет милый маленький Фиахра, когда оттуда выйдет? Если, конечно, выйдет вообще.

Дав повернулась к Уилсону:

— Я же правильно говорю? Фи-ах-ра?

Уилсон кивнул.

— У вас такой красивый язык! В нем чудесная мелодичность, не правда ли? — Она снова посмотрела на Мартина. — Я хочу знать, кто просил тебя вписать покойника в манифест. А еще я хочу знать, просили ли тебя помочь вывезти из страны женщину. В то время ей был тридцать один год, афроамериканка, рост около ста шестидесяти сантиметров. Ее звали Симона Деламер, но я уверена, что она путешествовала под каким-то другим именем. Я хочу узнать все это — и хочу узнать прямо сейчас, или я выйду за дверь и сделаю один и только один нужный телефонный звонок. Итак, мистер Мартин, я хочу, чтобы ты долго и тщательно обдумал следующие слова, которые слетят с твоих уст, поскольку они окажут значительное влияние на жизни многих людей.

Мартин ничего не ответил. Его лицо сделалось еще краснее, а губы сжались так плотно, что кожа вокруг рта побелела. Он облокотился на стол и посмотрел на Дав так, будто решился сказать что-то важное.

Но, как оказалось, это знаменательное событие лучше всего можно было бы охарактеризовать криком боли, страха и неожиданности.

Ибо Мартин ухватился за грудь и откинулся назад, в результате чего многострадальный офисный стул подломился под ним — и он растянулся на полу.

— Эй, мистер! Простите, мистер!

— Фил, не надо!

Пол и Фил наблюдали за Джейкобом Харрисоном уже четыре дня. Четыре однообразных, чрезвычайно скучных дня. Они разделили время на вахты, чтобы следить за ним практически круглосуточно: Пол работал с шести вечера до шести утра, а Фил взял на себя дневную смену. Сегодня Пол пришел на несколько часов раньше — главным образом оттого, что в квартире у него не проживало никого, кроме собаки, а Мэгги была так себе собеседница. Отопление тоже было никудышным, и, поскольку окна приходилось держать постоянно открытыми из-за злобного собачьего пуканья Мэгги, в квартире всегда царила прохлада. Справедливости ради стоит отметить, что присутствие Мэгги в фургончике наблюдения «Агентства МКМ» означало, что теперь стало холодно и в машине, но, с другой стороны, запах, доносившийся из заднего окна, отпугивал людей. Оказывается, большая вывеска с надписью «Уходите, мы не продаем мороженое» совершенно неэффективна, если не сказать контрпродуктивна, когда требуется отвадить людей, алчущих сладкого, но из фургончика, от которого несет как от дизентерийного барака, никто ничего покупать точно не хотел.

— Эй, мистер, — повторил Фил.

— Господи, Фил!

Фил, пребывавший в нескончаемом стрессе от будущего отцовства, усугубленном ломками, вызванными резким отказом от употребления энергетических напитков несуществующей уже тридцать лет страны, спал мало. Вместо этого он проводил много времени перед телевизором. Например, недавно Фил посмотрел передачу, в которой якобы умный молодой профессор из Оксфорда (или что-то в этом роде) рассказывал о том, что все мы видим цвета совершенно по-разному. Передача называлась «Моя синева — твоя ли синева?». Фила это возмутило, ведь синий — это синий. Пол совершил огромную ошибку, когда попытался объяснить, что, по его мнению, хотел сказать профессор, а именно: восприятие цветового спектра у разных людей может различаться.

Мужчина, проходивший мимо, вытащил из ушей наушники:

— Что?

— Какого цвета этот почтовый ящик?

— Что?

— Какого цвета этот почтовый ящик?

— Сам как думаешь? Конечно, зеленый, наркоман чертов!

Фил торжествующе повернулся к Полу:

— Слышал? Он зеленый. А ты говорил, для того парня он может быть синим…

— Я предположил гипотетически.

— А я только что поговорил с реальным человеком, и он сказал, что ящик зеленый. Потому что он зеленый! Зеленый — это зеленый. Мой прадедушка не для того сражался в Войне за независимость, чтобы сто лет спустя какой-то тормоз-заочник из Оксфорда начал говорить нам, что зеленый — это не зеленый!

К счастью для психического здоровья Пола, именно в этот момент Джейкоб Харрисон решил выйти из дверей своего многоквартирного дома.

— Ну здравствуй, — сказал Пол. — Старый «ходок» Харрисон пришел в движение!

— Ага. А еще на нем красивая и определенно зеленая куртка.

Действительно… В последние несколько дней в тех редких случаях, когда Харрисон вообще появлялся в поле зрения, он был одет в спортивные штаны и толстовку с капюшоном. Они видели его открывающим дверь доставщикам пиццы — двум китайцам и одному индусу. К сожалению, ни с одним из них он даже не попытался заняться сексом. Тогда он был небрит, и при оплате как минимум одной еды на его одежде явственно наблюдались следы предыдущей. Вот почему Пол не без волнения отметил, что теперь Харрисон был свежевыбрит, элегантно одет и куда-то шел походкой целеустремленного человека. Другими словами…

— Он выглядит как мужчина, который собирается потрахаться!

Как правило, преследование на автомобиле человека, идущего пешком, становится проблемой, но, к счастью, движение в час пик только-только оживлялось, поэтому транспортный поток почти не обгонял пешеходный. Они проследовали за ним по Аделаида-роуд, пока в конце концов Харрисон не свернул направо в пешеходный торговый район. Не говоря ни слова, Фил выпрыгнул из фургона и продолжил преследование пешком, в то время как Пол свернул за угол и после десяти минут удручающих кружений сумел занять пустое место для стоянки в тот момент, когда оттуда отъехал фургон доставки «Теско»[53].

Он уже собирался отправить Филу сообщение о своем местонахождении, когда открылась пассажирская дверь, и Фил залез внутрь.

— Ну?

Фил покачал головой:

— Не, ничего он не замышляет.

— Блин!

— Он всего лишь пошел на массаж.

Голова Пола резко повернулась.

— Серьезно?

— Да.

— Возьми сумку с фотоаппаратом. Как выглядит здание? Если повезет и там будет окно, можем попробовать в него заглянуть.

— О чем ты говоришь?

— Фил, это может быть массаж в кавычках.

Фил бросил на Пола непонимающий взгляд, каковым владел в совершенстве.

— Знаешь, у этого массажа может быть «счастливый финал».

— Что? Это когда мальчик женится на девочке?

— Да, что-то в этом роде. Идем.

— А как насчет Мэгги?

Обернувшись, Пол посмотрел вглубь фургона. Мэгги крепко спала, как всегда странно подергиваясь. В нормальных обстоятельствах можно было бы предположить, что собака во сне гоняется за машинами. Однако в случае с Мэгги этот сон мог быть о чем угодно. Из того немногого, что Пол узнал о ее прошлом, следовало, что раньше Мэгги служила полицейской собакой в отделе по борьбе с наркотиками, пока однажды каким-то образом не употребила ЛСД. С тех пор поведение ее изменилось, став, говоря дипломатичным языком, «нестабильным». Как-то раз Пол совершил ошибку, купив для новой квартиры гелевый светильник. Мэгги смотрела на светильник три дня подряд и грозно рычала, если Пол пытался его выключить. Затем она разбила стекло и выпила содержимое.

— Наверное, ее лучше оставить, — сказал Пол. — Мэгги не любит, когда ее будят.

Это было правдой. Насильственное пробуждение являлось одной из многих вещей, которые могли испортить Мэгги настроение. А плохое настроение Мэгги часто оборачивалось кошмаром — особенно для тех, кому не повезло вызвать в ней это самое плохое настроение.

Пол и Фил покинули фургон и стали лавировать между машинами, пробираясь к противоположной стороне улицы. Пол чувствовал, как в нем закипает адреналин.