— Ну хорошо, — сдался Ноэль. — Сейчас выйду.

Он встал и, поморщившись, выпрямил спину, насколько это было возможно. Наверное, стоит уйти сегодня домой пораньше, поставить на проигрыватель Майлза Дэвиса[41] и понежиться в ванне. Если он собирается жить вечно, то надо научиться получать от этого хоть какое-то удовольствие.

Ноэль не мог сказать, кого именно ожидал увидеть, но точно не его. Когда мужчина немного повернул голову, Ноэль заметил, что теперь на его лице борода, но даже со спины этого человека невозможно было спутать ни с кем другим.

Ноэль взглянул на коллаж из фотографий, развешанных над баром, и увидел улыбку из прошлого. Это была одна из двух ее фотографий, которые остались у него с тех времен. Боже милостивый, как же так вышло? Восемнадцать лет прошло с тех пор, как Симона исчезла из его жизни, и он до сих пор не знал, как и почему это произошло. Сестры Святого заверили его только в том, что с ней все в порядке — просто пришлось внезапно уехать домой. Много слов не говорилось, но было и без того ясно, что она уже никогда не вернется. Ноэль с самого начала знал, что она от чего-то бежит, просто хотел, чтобы с ней все было в порядке. Однако вопреки всему он надеялся, что когда-нибудь, может быть, она все-таки к нему зайдет. В тех редких случаях, когда к нему захаживал Банни, он не мог сообщить никакой новой информации. По правде говоря, Ноэлю казалось, что своими расспросами он вторгается в чужую жизнь, и он стремился оставить Банни наедине с собой. Он лучше, чем кто бы то ни было, понимал, зачем Банни сюда приходит. Это было своего рода паломничество. Это было то место, где память о ней оставалась наиболее сильной. В тихие моменты Ноэль мог закрыть глаза и вспомнить, каково это — слышать ее голос, кружащийся по залу. Это было прекрасно. Настолько прекрасно, что воспоминания причиняли боль. Они оба ее любили — конечно, по-разному, но каждый всем сердцем. Ноэлю не нравилось смотреть в глаза Банни, в которых он мог увидеть только отражение собственной боли.

— Видите? — сказала Светлана чуть громче, чем следовало. — Сумасшедший человек. Сидит и беседует сам с собой.

Ноэль несколько мгновений наблюдал за происходящим:

— Оставь его в покое.

— Что?

— И выпивку ему за счет заведения.

Глаза Светланы потрясенно расширились.

— Сумасшедшие люди теперь пьют бесплатно?

— Этот — да.

Банни сел на стул и придвинул стакан с виски по щербатой поверхности стола. Что вызывало тревогу, так это изменения — и главным образом тот факт, что их вовсе не было. «Чарли» выглядел точно так же, как много лет назад. Время будто остановилось в тот день, когда она отсюда ушла.

— Помнишь ту первую ночь, когда мы сюда приперлись?

С другого конца стола ему улыбался мертвец. Другой мертвец, которого Банни не собирался изгонять — он специально пришел в этот бар, чтобы его увидеть.

— Само собой, амиго! Мне пришлось затаскивать тебя силой, пока ты брыкался и кричал.

Банни улыбнулся Гринго:

— В то время я не очень любил джаз.

— Ага, но к концу вечера возлюбил настолько, что разбил головы нескольким парням, не желавшим вести себя прилично.

— Вот что называется примером малообещающего начала.

— У тебя всегда была восхитительно низкая терпимость к дурным манерам.

— За это стоит выпить.

Банни поднял стакан и сделал глоток виски. Потом поставил его и вновь провел рукой по столу, как слепой, читающий шрифт Брайля.

— Ну что, хочешь поговорить об этом? — спросил Гринго.

— О чем?

— Сам знаешь о чем. Ты сидишь в уголке бара и беседуешь сам с собой. Это нехорошо, амиго.

Банни пожал плечами:

— Просто блуждаю по переулку воспоминаний.

— Но теперь это происходит все чаще и чаще, верно? — Гринго бросил на него взгляд, который Банни слишком хорошо помнил, и понизил голос в своей обычной манере: — Я не против сентиментальности, но… после того что случилось в прошлом году… Помнишь, врач сказал, что тебе нужно поговорить со специалистом?

— И что бы хорошего это дало?

— Тебе бы выписали побольше тех таблеток.

Банни надул щеки и выдул воздух.

— От них я чувствовал себя странно.

— Довольно иронично, что ты объясняешь это галлюцинации в лице давно умершего лучшего друга.

— Однако если я знаю, что это галлюцинация, то что в этом плохого? Кроме того, непохоже, что у меня осталось время на врача или что я вообще сумел бы объяснить ему, что происходит.

Гринго кивнул:

— Возможно, ты прав.

Банни уже видел новый заголовок, но в этот раз не потрудился купить газету. Большая надпись на первой странице «Геральда» гласила: «Найденный мертвец — агент ФБР».

— Они узнали, кто он такой, — сказал Гринго, — и достаточно скоро выяснят, почему он был здесь, если уже не выяснили. Рано или поздно они выйдут на тебя.

— Ну что ж, — ответил Банни, — может, так и будет, а может, пронесет.

— Мы оба знаем, что будет только так. Даже если это произойдет не сразу, есть еще один ботинок, готовый слететь с ноги.

Банни пожал плечами и запустил пальцы в волосы. Разумеется, Гринго не мог бы рассказать ему того, о чем не знал бы он сам. Прошло восемнадцать лет, но воспоминания до сих пор были свежи. Гринго, его лучший друг — и несмотря на всякое, что между ними произошло, до сих пор его лучший друг, — помог Банни спасти Симону. Это был правильный поступок, но в результате погибли два человека. Они похоронили их под лунным светом. Именно Банни обнаружил бумажник, который передал потом Гринго. Бумажник подсказал им, что человек, называвший себя Лопезом, на самом деле агент ФБР по имени Дэниел Зайас. Когда Банни увидел Гринго в следующий раз, тот умер у него на руках возле моря, слишком глубоко увязнув в дурацкой затее по ограблению грабителей. Его и двух других вовлеченных в это преступление сотрудников Гарди похоронили как героев, поскольку начальство не захотело задавать вопросы, ответы на которые не понравились бы никому. Ожидая машину скорой помощи, Банни, пропитанный насквозь стыдом и кровью лучшего друга, поискал в карманах Гринго бумажник Зайаса, но его там не оказалось. А это значило, что кто-то мог его вытащить. Несколько месяцев Банни провел в ожидании и настороже, но бумажник так и не всплыл. Банни пытался убедить себя, что Гринго наверняка избавился от него за несколько часов до гибели, но эта мысль в голове прижиться не смогла.

— Ты должен опередить их, амиго.

— Как? — спросил Банни. — К тому же мы действительно зарыли те тела.

— У нас была уважительная причина.

— Конечно, но эта причина давно в прошлом. Все, кто знал, что и почему случилось, либо давно мертвы, либо…

Симона. Кто знает, где она сейчас? Восемнадцать лет, и ни одной открытки.

— Ты можешь уехать?

— Куда? В какой-нибудь херов Коста-дель-Соль[42] ко всем этим бандитам и хулиганам? Нет уж, спасибо.

— Ты попадешь в тюрьму, если будешь неосторожен.

— Что ж, всегда мечтал как следует подкачаться. Судя по фильмам, там только этим и заняты. Посмотрим, каким крутым я смогу стать.

— Господи, Банни! Ты и Маунтджой[43]? Можешь представить, сколько там психов, затаивших на тебя злобу?

Банни взял стакан и одним плавным движением опрокинул остатки содержимого в рот.

— В том-то и проблема слишком долгой жизни. Когда все твои друзья мертвы, вокруг остаются одни враги.

— Не все твои друзья мертвы.

— Нет! — ответил Банни так громко, что мужчина, сидевший с женщиной в конце бара, посмотрел в его сторону. — Что бы ни случилось, я не буду их втягивать. Я не хочу никого забирать с собой.

Когда Банни поднял голову, Гринго уже не было. Вместо него он увидел улыбавшегося Зайаса. Левый глаз сверкал, а вместо правого зияла открытая рана.