— Обнадёживающей? — Его отец слегка улыбнулся. — Может ты имел в виду более устрашающей?

— В какой-то степени, я полагаю, что да, — признался Гарвей. — С другой стороны, небольшое устрашение людей, которые, скорее всего, доставят этим стражникам проблемы, это хорошо. И я не собираюсь жаловаться, если констебли предложат офицерам местной стражи помнить о том, что они должны поддерживать общественный порядок, а не руководить патриотическими восстаниями.

— Так же, как и я, — сказал Каменная Наковальня. — Хотя есть часть меня, которая предпочла бы делать именно это — возглавлять патриотическое восстание, я имею в виду, — вместо того, что я делаю.

Никто не отреагировал на это конкретное замечание, и через мгновение граф пожал плечами.

— Хорошо, Рейминд, — сказал он. — Теперь, когда у Корина есть свои войска, готовые к развёртыванию, я полагаю, пришло время нам выяснить, как мы собираемся им платить, не так ли? — Его улыбка была ледяной. — Я уверен, что это тоже будет очень весело.

.IV.

КЕВ «Ракурай», 46, Залив Горат, Королевство Долар, и КЕВ «Разрушение», 54, Королевская Гавань, Остров Хелен, Королевство Старая Черис

Свежий послеполуденный ветер дразняще хлестал по тёмно-синей поверхности воды, взъерошивая её двухфутовыми волнами. Тут и там почти игриво вздымались гребни белой пены, а кусачий ветерок гудел в снастях. Залив Горат был хорошо защищённой якорной стоянкой, и здесь круглый год никогда не было льда. Но сегодня температура воздуха была едва выше нуля, и требовался совсем небольшой порыв ветра, чтобы заставить человека вздрогнуть, когда он проносился по обширной, лишённой деревьев арене залива.

Доларские моряки, собравшиеся на палубе КЕВ «Ракураи», безусловно, испытывали свою долю дрожи, стоя в ожидании приказов.

— Спустить брам-стеньги!

Голос капитана Рейсандо раздался со шканцев переоборудованного торгового судна в официальном предварительном приказе, и старшины бросили на свои рабочие группы предупреждающие взгляды. Сегодня днём «Ракураи» решил почтить своим присутствием граф Тирск, и всем на борту было совершенно ясно, что сегодня будет очень плохой день, если порядок на борту не будет идеальным.

— Марсовые команды, наверх!

По палубе застучали ноги и приписанные к марсам матросы хлынули вверх по вантам. Они поднимались по ним, как обезьяно-ящерицы, фонтанируя вверх по такелажу, но нежные тона в голосах старшин мягко поощряли их быть ещё быстрее.

— Марсовые, вверх на реи брамселей!

Новая команда прозвучала почти сразу же, как они добрались до марсов, и заставила их взмыть ещё выше, забравшись до уровня стень-эзельгофта.

— Стоять по брам- и грот-топенантам!

Ещё больше моряков побежали на свои места на палубе, занимая места у канатов, проходящих через направляющие блоки на палубе, затем через блоки, прикреплённые к одной из сторон каждого стень-эзельгофта, и вниз через бронзовые шкивы, установленные в квадратных шпорах брам-стеньг. Затем каждый стень-вынтреп снова поднимался по мачте, к другой стороне стень-эзельгофта и закреплялся рым-болтом. В результате получался канат, протянутый через пятку брам-стеньги, предназначенный для поддержки веса мачты, когда она опускается сверху, и контролируемый палубной командой, назначенной на каждую мачту. Другие матросы ослабили штаг стеньги и ванты, слегка отпустив их, и затем прозвучала следующая команда.

— Выбрать слабину!

Стень-вынтрепы натянулись, и офицеры, отвечающие за каждую мачту, критически осмотрели свои зоны ответственности, а затем подняли руки, сигнализируя о готовности.

— Поднять стеньгу, вынуть шлагтов!

Моряки ещё сильнее натянули стень-вынтрепы, и высоко над палубой каждая стеньга слегка приподнялась, когда канат, проходящий через её шпор, приподнял её. Её пятка поднималась достаточно далеко через квадратное отверстие (едва достаточное, чтобы пятка могла двигаться в нём) в брусьях лонг-салинга стеньги, чтобы ожидающая рука извлекла шлагтов — заострённый штифт из твёрдой древесины, который обычно проходил через шлагову дыру в пятке стеньги и опирался на брусья лонг-салингов, чтобы выдержать вес брамселя и зафиксировать его на месте.

— Опускай!

Стеньги плавно, грациозно скользнули вниз почти в идеальном унисоне, когда люди на стень-вынтрепах повиновались команде. Талрепы и стень-вынтрепы одновременно направляли и удерживали мачты, хотя якорная стоянка была достаточно защищена, даже от сильного бриза, так что реальной опасности того, что рей собьётся с пути, не было.

Цель упражнения состояла не в том, чтобы спустить стеньги на палубу и уложить их, и потому их продвижение вниз закончилось, когда их шпоры достигли точки чуть выше чикс на соответствующих нижних мачтах. В то же самое время, когда рангоутное дерево спустилось вниз, марсовые занялись верхним такелажем. Они осторожно ослабили штаги и бакштаги, когда стеньги опустились, затем закрепили их на стень-эзельгофтах. Если бы цель состояла в том, чтобы оставить брам-стеньги закреплёнными в таком виде в течение какого-либо периода времени, через закреплённые штаги была бы продета вымбовка и закреплена на месте, чтобы помочь держать ситуацию под контролем. Однако сегодня днём никто не озаботился этим особым уточнением. В этом не было особого смысла, так как все участники знали, что им предстоит получить удовольствие от повторения этого манёвра по крайней мере ещё три раза, прежде чем закончится день.

— Спуститься!

Приказ заставил марсовых спуститься вниз, даже когда через шлагову дыру была пропущена тяжёлая привязь и закреплена вокруг стеньги, чтобы удержать её на месте. Корабль выглядел усечённым с его стеньгами и брам-стеньгами, спаренными таким образом, но стеньга была надёжно закреплена таким образом, что высота корабельного такелажа уменьшилась почти на треть. Результатом было уменьшение парусности на высоте и уменьшение центра тяжести оснастки, что вполне могло бы доказать разницу между выживанием и погибелью в зубах зимнего шторма.

Последний трос был закреплён, последняя верёвка завязана, и теперь все матросы напряжённо наблюдали, как капитан и адмирал осматривают дело их рук. Это был момент напряжённой тишины, своего рода притихшей насторожённости, приправленной звуками ветра и волн, свистом виверн и криками чаек. Затем граф Тирск посмотрел на Рейсандо и серьёзно кивнул.

Никто не был настолько глуп, чтобы порадоваться свидетельству удовлетворения адмирала. Даже принудительно завербованные в экипаж корабля, пробыли на борту достаточно долго, чтобы научиться чему-то большему. Но тут и там сверкали широкие ухмылки, рождённые сочетанием облегчения (никто из них не хотел думать о том, как отреагировал бы капитан, если бы они оконфузили его перед адмиралом) и гордости, осознания того, что они хорошо поработали. Завершение подобного манёвра в гавани было детской забавой по сравнению с выполнением его в море, в темноте, на качающемся, рыщущем судне. Большинство из них знали это — некоторые, относительно небольшое число опытных моряков, рассеянных среди них, по крайне неприятному личному опыту — но они также знали, что это то, что им рано или поздно придётся делать. Никто из них не был очарован идеей потеть ради потения больше, чем любой другой человек, но большинство из них предпочли овладеть необходимыми навыками здесь, а не пытаться овладеть ими в последнюю минуту перед лицом потенциально чрезвычайной ситуации, связанной с жизнью или смертью в море.

Это, во многих отношениях, было необычное настроение, особенно для экипажей, в которых был такой большой процент неопытных сухопутчиков. Матросы, которых против воли схватили вербовочные отряды, как правило, возмущались тем, что их утаскивают из их уютных домов на берегу — а так же от жён и детей, которые зависели от их поддержки. Учитывая риски боя, не говоря уже о превратностях болезни или несчастного случая, шансы на то, что они когда-нибудь снова увидят этих жён и детей, были не очень высоки. Этого было достаточно, чтобы разбить сердце любому мужу или отцу, но при этом даже не учитывался тот факт, что их принудительная вербовка, как правило, в одночасье обездолила их семьи. Не было никакой гарантии, что те, кого они любили, сумеют выжить в отсутствие своих мужчин, и даже если бы они это сделали, трудности и голод были почти гарантированы большинству из них. В сложившихся обстоятельствах едва ли было удивительно, что принудительно завербованных людей чаще всего приходилось заставлять выполнять свои задачи, часто с расчётливой жестокостью, пока они не сливались в сплочённый корабельный экипаж. Иногда они вообще никогда не достигали этой сплочённости, и даже многим из тех, кто в конечном итоге нашёл бы своё место, просто не хватало опыта — по крайней мере, до сих пор — чтобы понять, почему неустанная подготовка была важна для них, а не просто для их настойчивых, требовательных офицеров и упрямых старшин. Это было не то отношение, которое обычно вызывало жизнерадостное стремление подниматься и спускаться по мачтам в ледяной полдень, когда они могли бы быть под палубами, подальше от пронизывающего ветра.