Всё это было одной из причин, по которой он был так удивлён, когда прибыл сюда и обнаружил, что, по-видимому, он был не единственным, кто подумал об этом.

Сейчас он снова сунул руку во внутренний карман сутаны и вытащил письмо.

Он не знал, кто его отправил, и не узнал почерк. Он предположил, что вполне возможно, оно было отправлено ему по приказу Клинтана как средство, способное спровоцировать его на ложный шаг, дабы помочь оправдать его собственный арест, когда придёт время, но это казалось маловероятным. Степень тонкости, которую подразумевала такая стратегия, выходила далеко за рамки всего, что Клинтан или Инквизиция когда-либо прежде тратили на него.

Кроме того, Великому Инквизитору не было необходимости выдумывать или провоцировать какие-либо самообвиняющие действия со стороны Кахнира. У него были полномочия приказать арестовать Кахнира, когда бы он ни захотел, и он всегда мог рассчитывать на мастерство и энергию своих инквизиторов, чтобы представить любые «доказательства», которые, по его мнению, ему требовались. Учитывая это и учитывая презрение, с которым он так явно относился к Кахниру, расставлять какую-то сложную, тонкую ловушку было бы совершенно не в его характере.

Что оставляло маловразумительный вопрос о том, кто ещё мог отправить это письмо.

Он был уверен, что это не от Уилсинна. Во-первых, потому, что письмо ждало его здесь, когда он прибыл. Если бы Уилсинн захотел сообщить ему его содержание, он мог бы просто поговорить с ним с глазу на глаз, напрямую, без защитной уклончивости письма, прежде чем он покинул Зион. Во-вторых, если бы Уилсинн по какой-то причине действительно отправил его после того, как Кахнир покинул Зион, он отправил бы его зашифрованным и не потратил бы так много времени на то, чтобы говорить загадками.

Потому Кахнир развернул его, и его глаза сузились, когда он ещё раз перечитал страницу.

{i}Ваше Высокопреосвященство, я понимаю, что в настоящее время у вас есть причины для беспокойства, и я понимаю от общего друга, почему это так. Я также понимаю, что вы понятия не имеете, кто я такой, и я бы не стал винить вас, если бы вы немедленно просто сожгли это письмо. На самом деле, сжечь его вполне может быть для вас лучшим выбором, хотя мне хотелось бы думать, что сначала вы прочтёте его полностью. Но наш общий друг поделился со мной своими опасениями. Я верю, что он был готов сделать это, потому что я, можно сказать, никогда не входил в его ближайшее окружение. Тем не менее, я осведомлён о ваших надеждах и чаяниях… и о ваших нынешних трудностях. Возможно, я смогу оказать некоторую помощь в преодолении этих трудностей.{i}

{i}Я беру на себя смелость предложить несколько альтернатив. Степень, в которой любая из них может быть применима, конечно, будет зависеть от многих факторов, которые я не могу должным образом оценить в настоящее время с такого расстояния. А тот факт, что я не могу дать вам обратного адреса, лишит вас возможности сообщить мне, какие из предложенных мной альтернатив, если они вообще имеются, покажутся вам наиболее приемлемыми.{i}

{i}Из-за этого я также взял на себя смелость сделать несколько определённых распоряжений. Критический момент, Ваше Высокопреосвященство, заключается в том, что любые успешные планы поездок, потребуют с вашей стороны, чтобы вы находились в одном из трёх мест в течение определённого периода времени. Если вы сумеете добраться до одного из этих мест в нужное время, я верю, что вы найдёте там дружеское лицо, ожидающее вас. То, как именно всё может развиваться дальше — это больше, чем я осмеливаюсь писать в настоящее время. В этом мы можем уповать только на Бога. Кто-то может сказать, что это кажется бесполезным доверием, учитывая тьму, с которой вы — и все мы — я полагаю, сталкиваемся. И всё же, несмотря на эту нынешнюю Тьму, всегда есть гораздо больший Свет, готовый принять нас. Храня его в наших сердцах, как можем мы не рисковать небольшой потерей в этом мире, если это должно быть ценой того, что мы возьмёмся за работу, которую, как мы знаем, приготовил для нас Господь?{i}

В письме не было второй или третьей страницы. Или, скорее, там больше не было ни второй, ни третьей страницы. По крайней мере, Кахнир проникся советом своего таинственного корреспондента насчёт этого. Но он сохранил первую страницу. Это был его талисман. Более того, это был физический аватар надежды. Надежды, этого самого хрупкого и самого замечательного из товаров. Если автор этого письма написал правду — а, несмотря на добросовестное усилие оставаться скептиком, Кахнир верил, что так оно и было — то в Божьем мире всё ещё оставались люди, готовые действовать так, как, по их мнению, Он хотел, чтобы они поступали. Всё ещё готовые взяться за эту задачу, даже зная, что с ними может сделать Клинтан и извращённая сила Инквизиции.

Вот почему он хранил этот единственный листок бумаги, написанный неизвестной рукой, и почему носил его в кармане сутаны, близко к сердцу. Потому что он напомнил ему, вернул ему надежду, что Свет сильнее Тьмы. И причина, по которой Свет был сильнее, заключалась в том, что он обитал в человеческом сердце, в человеческой душе и в человеческой готовности рискнуть всем, чтобы поступить правильно.

«И пока проблеск этой готовности горит хоть в одном сердце, освещает одну душу, Тьма не может победить», — ещё раз подумал Жасин Кахнир, складывая этот единственный бесценный лист и почти благоговейно кладя его обратно в карман рядом со своим сердцем.

.I.

Кабинет герцога Колмана, Город Йитрия, Залив Яраса, Деснерийская Империя

— Проклятье!

Дейвин Бейрат, герцог Колман и старший советник императора Мариса IV по Флоту Деснерийской Империи, смял лист бумаги в комок и швырнул его в мусорную корзину. Аэродинамические качества импровизированного снаряда оставляли желать лучшего, и он приземлился на ковёр его кабинета, дважды подпрыгнул и закатился под книжный шкаф.

— Дерьмо, — с отвращением пробормотал герцог, затем откинулся на спинку стула за своим столом и сердито посмотрел на человека, сидящего в кресле перед ним.

Его гость — сэр Арвин Халтар, барон Ярас — был невысоким, плотного телосложения мужчиной с каштановыми волосами, поседевшими на висках. В отличие от более высокого, седовласого Колмана, у него была пышная борода, а не аккуратно подстриженные усы, как у герцога. Кроме того, он был более чем на десять лет моложе, с гораздо более обветренным обликом.

И, что не особенно его утешало в данный момент, он был Адмирал-Генералом Флота Деснерийской Империи. Это было великолепно звучащее звание. К сожалению, это также была должность, на которой ни у одного деснерийца не было никакого предшествующего опыта, поскольку раньше в ней никогда не было необходимости. Деснерийский Флот никогда не был особенно «имперским» до недавних неприятностей между Королевством Черис и Рыцарями Храмовых Земель. На самом деле, он никогда не мог похвастаться более чем сорока кораблями в свои самые лучшие времена. Хуже того, этот несколько менее высокий уровень мощи был достигнут почти семьдесят лет назад; численность Флота на момент Битвы при Проливе Даркос составляла всего двенадцать кораблей, и все они были куплены где-то в другом месте, а не построены на какой-либо деснерийской верфи. Несмотря на великолепные гавани Залива Ярас, Деснейр никогда не был морской державой — особенно за последние примерно полтора столетия его соперничества с такой же ориентированной на сушу Республикой Сиддармарк.

Барон Ярас, однако, был чем-то странным для деснерийского дворянина. Он служил — достойно, если не сказать выдающимся образом — в Имперской Армии, как и ожидалось от любого высокопоставленного аристократа, но его семья была в торговле гораздо более активной, чем большинство родовитых деснерийцев. На самом деле, они были даже более активны, чем готовы были признаться большинству своих знатных родственников и коллег. Ярас, фактически, контролировал крупнейший торговый дом во всей Деснерийской Империи, и (какой бы сомнительной репутацией это ни было для настоящего дворянина) этот торговый дом владел флотом не менее чем из тридцати одного торгового галеона.