Похоже, в этом городе лужи — вечная и неразрешимая проблема. Главные улицы вымощены камнем и имеют посередине «горбик», чтобы дождевая вода стекала с них, но часто и они «сдаются», заваленные горами мусора (разбитых корзин, тряпья, объедков), которые образуют настоящие плотины. Вдоль тротуаров разливаются целые озера. Лавочники и население постоянно жалуются, но у городских властей слишком много других забот. В переулках дела обстоят хуже, ведь они не замощены, поэтому, когда идет дождь, там непролазная грязь, как в болоте.

Монета сейчас находится в руках высокого худощавого мужчины с острой бородкой, сидевшего вчера за соседним с преторианцем столиком. По одежде не сказать, что он богат. На плаще заплаты, светлая туника залоснилась во многих местах. Однако он не похож и на бедняка или раба. Есть в нем нечто странное. Он торопливо шагает по улице, шлепая сандалиями по лужам, словно опаздывает на встречу. Грязная вода, попавшая в них, вытекает обратно между ремнями и пальцами ног, но ему, похоже, не до этого. Голова его занята другим, взгляд беспокойный. Что такое? Куда он спешит?

Свернув за угол, он вдруг прижимается к какой-то двери. Его едва не сбила мчащаяся тяжелая телега, неожиданно появившаяся из темноты.

Телега эта — одна из тех, что каждую ночь развозят товары по римским лавкам, ведь днем, как мы знаем, проезд им запрещен. Правда, на улицах днем тоже оживленно, но при этом движется людской поток, а не транспорт. Пройти по главной улице днем — все равно что пересечь вестибюль станции метро в час пик… Тебя постоянно толкают, по прямой двигаться невозможно, приходится постоянно обходить рабов, тучных мужчин, болтающих кумушек, носилки… А ночью улицы свободны. Но при этом, как мы видели, они могут быть опасными.

Мужчина сильно испугался, он слишком погрузился в свои мысли, а возничий, наоборот, на перекрестке прибавил ходу, сыпля проклятиями. Обижаться на этого «уличного пирата» бессмысленно: такие типы всегда готовы ввязаться в драку или перебранку. Вот он скрылся во тьме за следующим перекрестком, испустив протяжный боевой клич. А спешит он так потому, что, если не уберется из города до рассвета, ему грозит крупный штраф, а возможно, даже конфискация телеги.

Мужчина переводит дух и снова пускается в путь. Если бы на него налетела телега, никто бы не помог. Никто бы не остановил ее. С рассветом на улице нашли бы еще одно мертвое тело среди прочих: кого зарезали грабители, кто погиб в пьяной драке, кто — в потасовке нищих, с кем-то расправились молодые бездельники, кто-то умер от голода, а кто-то — от холода… Ночь в Риме подобна ночи в саванне: хищники затаились, выжидая добычу.

Настает рассвет, небо светлеет, мужчина почти добрался до места. Скоро мы узнаем, почему он так беспокоился.

Он замедлил шаг. По мере его продвижения на улице становится все больше людей: будто он пересекает галактику из человеческих существ. Вся толпа движется в одном направлении: куда-то на другой конец улицы. Необычная, почти библейская сцена.

Улица не такая темная, как переулки по пути сюда. Наоборот: еще не рассвело, а все лавки уже открыты — над входами качаются зажженные фонари, образуя длинную цепочку светящихся точек, уходящую вдаль до самого конца улицы.

И харчевни-попины уже открылись. При тусклом свете ламп, подвешенных к потолку, у стоек можно разглядеть клиентов, поглощающих ароматные жареные колбаски и макающих в мед свежевыпеченные лепешки.

Служанка разливает в терракотовые стаканы какую-то дымящуюся жидкость — нам сразу приходит в голову мысль о кофе, в такую-то рань. Но ведь в римскую эпоху с кофе еще незнакомы.

Действительно, кофе, который в наше время стал всемирным символом итальянского стиля жизни, благодаря эспрессо и капучино, в 117 году н. э. — всего лишь одно из диких растений эфиопских нагорий. Пройдет полторы тысячи лет, прежде чем он доберется до римских улиц: официальной датой, когда венецианские купцы впервые привезли кофе в Европу, является 1615 год, причем в мусульманском мире и в Йемене его начали пить почти на пару столетий раньше. Любопытный факт: слово «кофе» заключает в себе всю его долгую историю. Оно происходит от турецкого «кахве» (kahve), в свою очередь идущего от арабского «кяуа» (qahwa), которым обозначали горький напиток из кофейных зерен, обладавший столь возбуждающим эффектом, что его использовали в качестве лечебного средства!

Напиток, разлитый женщиной по стаканчикам, подносят к губам четверо мужчин. Он обжигающе горяч: на лицах гримаса боли, они молча прихлебывают маленькими глотками. А раз это не кофе, то что? Мы подходим поближе. Аромат проникает в ноздри, давая ответ: это вино… Никто из нас не стал бы пить горячее вино до рассвета. Не говоря уже о специях, полностью искажающих его вкус…

Правда, вино, которое пьют римляне, сильно отличается от нашего. Мы постоянно в этом убеждаемся во время нашего долгого путешествия по Римской империи.

Но задерживаться некогда. Наш человек проходит мимо всех, протискиваясь во все более плотной толпе, вызывая недовольные возгласы. Ароматы в этой давке неописуемые. Одежда пропиталась запахами помещений, где каждый из этих людей находился, прежде чем пришел сюда. Тут и лампадное масло, и жареные колбаски, конский пот, горелые дрова, луковый душок, промокшая под дождем шерстяная накидка… И само собой, пахнет немытыми, потными телами: с утра в термы никто не ходит…

Все торопятся пройти вперед. Да, но куда же? Мы поднимаем глаза: над толпой высится монументальное здание Большого цирка.

Огромные арки Большого цирка кажутся бесчисленными разинутыми пастями монстра, пожирающего людей. У этого монстра есть и «глаза», делающие его укусы еще более страшными, — это множество квадратных окон двух верхних этажей.

В предрассветной мгле цвета еще не вполне различимы. Все приобретает призрачный вид… Проступает лишь массивный силуэт Большого цирка, с безостановочной чередой темных арок и светлых пилястров, тянущейся более полукилометра. Мы, очевидно, вышли к полукруглой оконечности конструкции, и перед нашими глазами ее прямая сторона, похожая на огромное административное здание.

В такое верится с трудом. Как удалось человеку возвести постройку столь огромных размеров? Ведь на дворе античная эпоха, а это — самый большой «стадион», или, если хотите, здание, предназначенное для проведения самых важных спортивных состязаний, из когда-либо построенных. Даже в наше время не удалось построить что-либо столь же огромное.

Большой цирк тесно связан с историей Рима. Хотите знать, где случилось похищение сабинянок? На этом самом месте. Согласно традиции, Ромул, первый царь Рима, организовал состязания колесниц и пригласил сабинян с единственной целью — отвлечь их, а затем похитил их женщин… Само собой разумеется, это лишь легенда, но реально увлечение состязаниями колесниц в Риме с самого начала его истории. В глазах первых римлян эта широкая и длинная низина между Палатином и Авентином (называемая valle Murcia) выглядела как дар богов, идеальная площадка для состязаний. Достаточно было прочертить дорожку. Но была и проблема: местность пересекал небольшой ручей. Решение было найдено около 600 года до н. э. Тарквинием Древним, пятым царем Рима, который заключил ручей в трубу и построил первый цирк для состязаний колесниц и лошадиных бегов.

Любопытный факт: от этого канала был отведен тот, что бежал вдоль дорожки, подобно рву в средневековом замке. Он был три метра в ширину и столько же в глубину. Для чего он был нужен? Чтобы дикие звери не могли броситься на императора. Ведь первоначально Большой цирк использовали для различных зрелищ: не только для состязаний колесниц, но и для гладиаторских боев, схваток с дикими зверями, театральных представлений и т. д.

Когда еще не существовало Колизея и других крупных развлекательных сооружений, Большой цирк представлял собой просторную площадку для любых массовых зрелищ. По сути та же многофункциональность в наших современных городах свойственна стадионам, где проводятся соревнования по легкой атлетике, футбольные матчи, рок-концерты, спектакли, митинги…