На столе среди множества готовых инструментов лежат и весьма изощренные трепаны (по сути это цилиндр с зубчатым краем), которые вращаются с помощью гибкой дужки. Но речь идет не о трепанации черепа взрослого. У такого малыша стенки черепа очень тонкие, поэтому надо действовать с большей осторожностью.

Рука хирурга медленно перемещается над инструментами, разложенными на столе. Затем останавливается над скальпелем. Этот подойдет. Хирург берет его и чрезвычайно аккуратно накладывает на кость над виском. И начинает вырезать маленькую бороздку, будто строгает кость, снимая понемногу слой за слоем.

Работа медленно продвигается. Врач применяет принцип, который будет изложен несколько десятилетий спустя Галеном в трактате «De methodo medendi», а именно что, когда речь идет об операциях на тонких черепах, простой разрез гораздо безопаснее трепанации. Отец онемел от ужаса.

Впечатляет ловкость этого хирурга. За невероятно короткий промежуток времени он смог открыть «люк» пяти сантиметров в диаметре в черепе малыша. Он бросает зубило и молоток в небольшое ведерко с водой, которое один из двух ассистентов тут же выносит прочь, — так очищают и «стерилизуют» хирургические инструменты в римскую эпоху…

Теперь с помощью другого инструмента он цепляет и тянет костяной диск, который надо убрать, тот постепенно поддается. Мы видим первую из мозговых оболочек, защищающих головной мозг. Если приглядеться, можно заметить пульсацию крови в сосудах, расположенных ближе к поверхности. Ассистент хирурга придвигает лампу поближе, чтобы тот выровнял и зачистил края отверстия в кости, оно не должно травмировать менинги. Это «окошко» в черепе будет своего рода выпускным клапаном для снятия давления на мозг, вызванного опухолью. Если мальчик выживет, нарастет новая кость и отверстие затянется. Но выживет ли он?

Хирург в глубине души прекрасно знает, что не решил проблему: он лишь облегчил боль. В ту эпоху опухоли не лечили.

Рану закрывают лоскутом кожи и зашивают: засвидетельствовано применение костяных фибул для соединения лоскутов кожи. Для зашивания ран Гален рекомендовал использовать нити из кетгута, полученного из кишок животных. Другой способ — нити из кельтского льна. Накладываются также примочки и мази с целебными травами, ускоряющими заживление раны.

Из терракотового флакончика хирург накладывает на рану густую жидкость. Это наш дубровник,[89] который применяют для лечения порезов, абсцессов и язв: ведь его до сих пор используют в качестве полоскания для рта, промывания носовых пазух и чтобы противостоять распространению гангрены.

Тугая повязка обертывается вокруг головы мальчика, который начинает шевелиться, но действие оглушающих снадобий еще не прошло.

Операция заканчивается странным обрядом. Врач — один из лучших, но и ему не удается спасти всех. Многие смерти невозможно объяснить. Ни ему, ни другим врачам. Хирурги знают только, что в случае открытой раны у них есть всего сутки, а потом начинается инфекция. Причины этого неизвестны. Ведь никто незнаком с бактериями или вирусами, потому что никому не удалось их увидеть.

Не случайно поэтому врач окружает себя в своем кабинете амулетами, талисманами удачи и предметами, привлекающими расположение богов. Например, там есть маленькая бронзовая рука, связанная с культом Юпитера Долихена, божества, которое покровительствовало успеху военной организации: змея обвилась вокруг запястья и ползет вверх по большому пальцу, а на указательном — сосновая шишка. Рука закреплена на верхушке деревянного шеста, подобно некоему скипетру, и врач, произнося на греческом священные заклинания, водит ею над раной мальчика. Затем он смотрит на отца, улыбается и прикрывает глаза, давая ему понять, что все прошло хорошо. Знаком он показывает, что мальчика можно унести. Отец и один из ассистентов хирурга осторожно приподнимают маленького пациента и переносят в другую комнату, ножки безвольно свисают, как у тряпичной куклы.

Спасется ли мальчик? Будем надеяться, хотя мы так этого и не узнаем. Ведь нам скоро опять в путь, вслед за монетой.

Одно несомненно: археологи нашли скелет пяти-шестилетнего ребенка, жившего на рубеже I и II веков н. э., сына рабов (или отпущенников), занимавшихся сельским трудом. У него была опухоль мозга, которая привела к деформации черепа, и на той же стороне — отверстие, проделанное хирургом. Ребенок выжил после операции и более не страдал от невыносимой головной боли. Но прожил он недолго. К сожалению, болезнь унесла его спустя полтора месяца. Теперь его череп и останки хранятся в Музее истории медицины Римского университета Ла Сапиенца. С той лишь разницей по сравнению с нашим рассказом, что мальчик, череп которого нашли археологи, жил в предместье Рима, в Фиденах.

После операции нельзя сразу пускаться в путь. Мать, отец и сын находят приют у клиента своего хозяина, предоставившего им комнату в своем доме, в двух кварталах от кабинета врача. Ребенок должен оставаться в полном покое в течение нескольких дней, прежде чем вновь отправиться в путь домой на возке. Греческий врач несколько раз навещал его, приносил мази и лекарства, менял повязки, проверял рану. Хоть врач и привык каждый день видеть страдания больных, он искренне привязался к мальчику, который каждый раз ему улыбается (особенно если тот приносит какой-нибудь небольшой подарок) и с которым судьба обошлась столь сурово.

А Лузий получил время и возможность осуществить свою мечту. Открыть для себя море и упасть в объятия Венеры. Та самая девушка и привела его на пляж, где умирают волны. Раб нерешительно улыбнулся, потом прикоснулся к воде, вошел по щиколотку. Оглядел морской простор, цвета, меняющиеся по мере того, как взгляд удаляется от берега, мощь волн. Он никогда прежде не видел столько воды и не думал, что такое возможно. И он не выдержал, стащил тунику и погрузился в воду, крича от восторга, но при этом стараясь не терять дно, ведь плавать он, разумеется, не умеет.

Пляж в Римини во времена Римской империи сильно отличается от того, который знаем мы: берег заходит глубже, чем сейчас, и побережье пустынно… Никакого массового туризма. А значит, никаких зонтиков, кабинок, купален, аниматоров и, разумеется… никаких спасателей и северных красоток. Пляж — это просто граница, ничейная земля между двумя мирами, суровая и неприветливая, как пустыня. Так к ней и относятся: никто не мечтает расстелить полотенце, позагорать, искупаться или провести там отпуск. Можно встретить лишь немногочисленных рыбаков и порой ребятишек, играющих с волнами. Море и пляжи не входят в число римских развлечений.

Позже, когда звезды усеяли небо светящимися точками, Лузий и девушка ложатся за брошенной лодкой, вдали от всех и от всего. Песок и звезды долго ласкают их обнявшиеся тела. Глаза девушки будто похищают все звезды с неба, затем закрываются, и на лице сияет лишь улыбка.

Утром перед отъездом Лузий расплатился за свой ночлег в скромном трактире. Там наш сестерций и сменил хозяина, оказавшись в деревянном ящике под замком у трактирщика вместе со своими собратьями.

Но вскоре ему предстоит вновь отправиться в путь. Из того же трактира, через две комнаты от хорошо одетого раба, выходит крепкий мужчина с суровым взором. У него массивная шея, решительный вид и военная походка: при каждом шаге его сандалии «очередями» звякают по полу. Несомненно, на его ногах калиги, подбитые металлическими клепками. Этот человек — солдат, батав из отряда, сопровождающего Гая Нония Цепиана, знаменитого военачальника при Траяне и позднее при Адриане. Он был с ним много лет, во время всех военных операций в Дакии. И теперь, когда тот руководит элитным подразделением всадников.

Когда он расплачивался, монета попала к нему вместе со сдачей. Он на секунду задержал на ней взгляд, улыбнувшись изображению императора, потом сунул в кошелек, спрятанный под поясом, сел на коня и направился к южным воротам города Римини. Проезжая под большой аркой Августа, он миновал пару влюбленных, обнявшихся на прощание. Лузия он не заметил и проехал мимо, а выбравшись из города, по обыкновению, пустил коня галопом. И вот он уже превратился в еле заметную точку на Фламиниевой дороге. Направление — юг.