Зовут его Руф, и наш сестерций пустился в путь вместе с ним. Куда они направляются? В Рим.

Возвращение на корабле длится несколько дней, по пути мы пересекаем знаменитый Коринфский перешеек. Узкий канал для прохода кораблей был прорыт лишь в 1892 году, раньше же расстояние от одного до другого берега перешейка преодолевали волоком. Руфу тоже пришлось идти пешком. Затем он сел на корабль, идущий курсом на Брундизий.

Прибыв в Брундизий, Руф пускается на север по Аппиевой дороге, южное, сокращающее путь от Брундизия до Бария ответвление которой только что закончено Траяном, и вскоре прибывает в Рим.

Когда у нас перед глазами вновь показались силуэты крыш, храмов, колонн со статуями, нас посетило ощущение замкнувшегося круга. Отсюда однажды ранним утром мы уехали, сюда возвращаемся в предвечерний час.

Улицы, переулки, царящая здесь атмосфера — все осталось прежним. Кажется, будто с момента нашего отъезда прошло несколько часов, а между тем пронеслось несколько лет…

Руф оставил коня в конюшне у ворот Рима. Улицы в этот час обезлюдели, народ разошелся по домам-инсулам. Окна инсул осветились слабым светом ламп. Это особенное зрелище, к которому мы, дети эпохи электрических лампочек, не привыкли. Оно напоминает вытянувшийся по вертикали гигантский рождественский вертеп. Эти громадные здания продолжают пульсировать жизнью. Доносятся голоса, смех, перебранки, но постепенно все затихает. Остается лишь шум из открытых таверн, в которых продолжается ночная жизнь любителей выпить, игроков и проституток.

Руфус вышел на широкую улицу с рядами закрытых лавок по обеим сторонам. Стоит нереальная тишина, слышится лишь журчание воды в квартальном фонтане с высеченным из мрамора лицом Меркурия: из его уст льется в раковину струя воды. Вдалеке, приглушаемый стенами зданий, слышен шум телег и голоса ночных развозчиков, доставляющих товары по городу. Где-то залаяла собака. Освещаемая луной сетка базальтовых плиток мостовой походит на панцирь черепахи.

Мы следуем вперед, перед нами перекресток, посередине которого стоит фигура, наблюдающая за нами с легкой улыбкой на устах. Светлая кожа, собранные волосы, лента обрамляет лоб. На плечо спускается прядь. Руки ее протянуты к нам. Взгляд устремлен в бесконечность, словно она погружена в раздумья… Постойте! Этот взгляд нам знаком: мы уже видели эту статую.

Мы встречали ее в нашей прогулке по улицам Рима в другой книге. Это Mater Matuta (Милостивая Матерь), богиня доброго начала, плодородия и утренней зари.

Руф подносит ладонь к губам, целует свои пальцы и касается ими стопы статуи, глядя ей прямо в глаза. Он благодарит ее за благополучное возвращение домой.

Затем он стучится в одну из входных дверей. Несколько секунд спустя голос за дверью спрашивает, кто это.

«Руф!» — восклицает он.

Гремят засовы, и дверь со скрипом отворяется.

Масляная лампа освещает лицо: это привратник дома. Он искренне рад видеть Руфа. Губы расплываются в улыбке, обнажая редкие зубы. Они словно немногие оставшиеся зрители в театре его жизни.

Кивком привратник указывает на его квартиру на верхнем этаже.

«Все в порядке», — заверяет он, подмигивая.

Когда Руф, поднявшись по лестнице, толкает дверь, то сразу окунается в густой пьянящий аромат. Он улыбается. Оставив мешок на полу, он ныряет в полумрак.

Посреди небольшой гостиной стоит женщина. Открытая балконная дверь безупречно обрамляет ее силуэт. Льющийся из окна лунный свет мягко освещает складки ее одеяний.

Вот одежда внезапно спадает с нее, обнажая прекрасное тело. Ее бедра, грудь ласкают лунные лучи, проникающие сквозь оконную решетку, рисуя светом на ее коже причудливые татуировки.

Мгновение — и в эту симфонию света вступят с сольной партией пальцы Руфа.

Ожидание, долгие недели разлуки, страх не увидеться вновь теперь уступают место чистой любовной энергии. На созданной игрой света и тени шахматной доске их тела сливаются воедино.

Теперь они отдыхают. Она обвила его голову руками. Мы замечаем, как что-то блеснуло на ее груди. Она подносит к груди руку и, словно цветок, бережно берет золотое кольцо с символом Афродиты.

Снова жаркая ночь. Влюбленные, обнявшись, пересекают комнату; при каждом шаге свет скользит по их коже, как покрывало, и провожает их до балкона. Здесь они, прижавшись друг к другу, надолго замирают, созерцая величественную панораму Рима.

Где-то там внизу, в жарких кузницах, сотрясается при каждом ударе решетка пола. Могучие рабы ударяют молотом по чеканам, которые сжимают щипцами их напарники. В этих инфернальных помещениях рождаются новые сестерции с ликом нового императора.

Завтра утром они будут разосланы с гонцами, как знать, быть может, с тем же преторианцем. Почти наверняка он устроил так, чтобы оказаться в числе курьеров. У него есть причина вернуться в Шотландию.

По пути этих сестерциев пересекутся между собой новые истории, и новые маршруты прочертят территорию империи, следуя по путям, которые мы можем только вообразить, — как мы и сделали в этой книге. Надо помнить, что все жители империи регулярно пользуются этой монетой. Даже нищие или рабы хотя бы раз в жизни прикоснутся к ней. И эти траектории будут повторяться месяцами, годами, поколениями и веками, даже спустя много времени после исчезновения империи, — если поверить в то, что сестерции были кое-где в ходу еще на протяжении всего XIX века.

Итак, сестерций до бесконечности продолжает свои странствия, пока по какой-либо причине не останавливается — например, его теряют или он оказывается под землей или на морском дне. Что же наш сестерций? А он как раз относится к категории тех, что закончили свой путь.

Три дня спустя Руф стоит перед безжизненным телом своего учителя, того, кто научил его всем тайнам ремесла аквариуса, то есть гидроинженера: несмотря на молодость лет, он уже высоко ценится в своих кругах за умение находить подземные источники и поддерживать уровень воды в акведуках.

Он всем обязан этому человеку, что лежит теперь в простом деревянном саркофаге, обернутый в сударий. Перед тем как опустится крышка саркофага, Руф замечает, что никто не положил внутрь монету — символическую плату Харону, перевозчику душ в потусторонний мир. Родные просто забыли об этом, сокрушенные горем.

Руф сует руку в кожаную сумочку на поясе и достает… наш сестерций! Аккуратно вложив его в рот учителю, он дает знак опускать крышку саркофага.

Ритуал прост, место погребения находится вдоль одной из консульских дорог на выезде из Рима. Когда церемония завершится и усопший упокоится в земле, все разойдутся.

Лишь Руф остается у могилы. Там внизу — часть его самого. Он последний раз прощается с учителем и удаляется. Вскоре он нагоняет женщину, красивую, статную, с утонченной внешностью. На ее пальце сверкает кольцо Афродиты. Теперь они могут смело появляться на людях. Бывший супруг — больше не помеха: он покинул этот мир.

Прошло тысяча восемьсот девяносто три года… на дворе 2010-й. Из надгробия Руфа и Домиции явствует, что они поженились и имели детей. Их молекулы ДНК пересекли столетия благодаря потомству, все больше перемешиваясь с другими. И сегодня, возможно, часть их присутствует в ком-то из вас, дорогие читатели.

Герои нашего повествования давно обратились в прах. Прахом стали и кони, на которых они скакали; корабли и повозки, в которых мы пересекли империю, тоже разрушены. Древний Рим, по улицам которого мы ходили, погребен под Римом новым… Исчезла с лица земли сама империя, первый великий образец глобализации. Но часть этого далекого прошлого неожиданно возвращается.

На земле склонилась над чем-то девушка. В руке ее кисть, которой она аккуратно смахивает землю, крупинка за крупинкой. Она археолог. Для нее это не просто работа, это страсть души. Иначе бы она не стала мириться с нищенскими трудовыми договорами, с пылью, болью в коленях и спине из-за того, что приходится работать в неудобном положении.