Однако даже в финансовой сфере позиции евреев ограничивались определенными видами банковской деятельности. В 1930-е годы из 420 директоров Нью-Йоркской клиринговой палаты только тридцать были евреями. В крупнейших коммерческих банках практически не было и нет еврейских служащих. В инвестиционном банкинге евреи занимали сильные, но не подавляющие позиции. Kuhn, Loeb стал крупнейшим еврейским домом, за ним следовали Seligmans, Speyers, Ladenburg-Thalmann и Lehman Brothers, но ни один из них не был так велик, как Дом Моргана, а в совокупности их легко перевешивали нееврейские дома, включая Dillon, Read, который можно назвать полуеврейским домом[65]. В сфере иностранных кредитов Морган занимал 20% бизнеса, за ним следовали National City Bank и Dillon, Bead с 12% на каждого. Однако во внутреннем бизнесе Kuhn, Loeb и Morgan шли почти вровень, что несколько опровергало представления о «международном» аспекте еврейского банкинга. Из 252 членов Нью-Йоркской фондовой биржи только сорок шесть были евреями.
С созданием Комиссии по ценным бумагам и биржам и целой сети законов, контролирующих фондовый рынок, банковское дело на Уолл-стрит утратило былую изюминку и, по мнению многих людей, романтику и веселье. На смену былому вольному азарту — шуму и гаму, достопримечательностям и звукам, которые так привлекали первых братьев Селигман, — на Уолл-стрит пришла новая трезвость; дни лихачества прошли, и на смену им пришло новое настроение осторожности, новый акцент на конформизме и рутине. Рукопожатное соглашение, равно как и двойной обман, стали менее популярны в эпоху счётных машин, бумажной работы и юристов. Инвестиционный банкинг и биржевой брокерский бизнес стали, по словам одного человека с Уолл-стрит, «меньше игрой и больше бизнесом». В то же время все существенные различия между деятельностью немецких банкиров-евреев, которые раньше во многом опирались на дружеские и родственные связи, и их коллег из языческих семей стали размываться и исчезать. И, по иронии судьбы, по мере того как Уолл-стрит, эта пресловутая нарисованная дама, становилась респектабельной, немецкие евреи в третьем и четвертом поколении во многих случаях переходили к более «респектабельным» видам деятельности, чем банковское дело, — к преподаванию, медицине, юриспруденции, издательскому делу. Вскоре не осталось ни одного так называемого «еврейского дома», который не имел бы партнеров-неевреев, и лишь некоторые из них сегодня возглавляются членами семей-основателей. Среди них Kuhn, Loeb, старшими партнерами которой сегодня являются Джон М. Шифф и Фредерик М. Варбург, правнуки Соломона Лоеба, а также Гилберт В. Кан, сын Отто Кана, который через свою мать является внуком другого основателя, Абрахама Вольфа. Lehman Brothers также возглавляет внук Эмануэля Лемана, Роберт Леман. Но другие, такие как Goldman, Sachs и J. & W. Seligman & Company, вышли «из толпы».
Есть один молодой еврейский дом, который продемонстрировал, что многого можно добиться старым способом — путем разумного сочетания браков, сыновей, слияний и денег. Карл Моррис Лоеб родился во Франкфурте, сын торговца сухими товарами, и, как это уже стало традиционным, в юности сбежал из семейного торгового бизнеса, чтобы работать конторщиком в одной из ведущих немецких металлообрабатывающих фирм — Metallgesellschaft. В 1892 г., когда Лоебу было семнадцать лет, фирма направила его на работу в Сент-Луис в офис своего филиала в США — Американской металлической компании. Он обладал удивительным «чутьем» на товарные ценности и уже через три года стал управляющим офиса в Сент-Луисе.
В этот момент молодой Лоеб попал в поле зрения президента American Metal Якоба Лангелота. Но еще более важным с точки зрения будущей карьеры стал выбор жены Карла Лоеба. Ею стала Аделина Мозес, дочь Альфреда Хьюджера Мозеса, главы одной из самых известных еврейских семей Юга.[66] Семья Мозес была торговым банкиром в Монтгомери, и, хотя отец Аделины пережил тяжелые времена на Юге после Гражданской войны, что объясняет его присутствие в Сент-Луисе в сфере недвижимости, он обладал и другими важными качествами. Братья Леманы, Майер и Эмануэль, были его лучшими друзьями в Монтгомери.
Якоб Лангелот привез Карла Лоеба в Нью-Йорк в возрасте тридцати лет на должность вице-президента компании American Metal, и там — хотя, как все отмечали, это были не «настоящие» Лоебы — связь Аделины с Леманами оказалась полезной в социальном плане. Новые Лоебы стали частью немецкой еврейской тусовки, и через десять лет Карл М. Лоеб стал президентом American Metal Company. Это было его удачное положение, когда во время Первой мировой войны American Metal отделилась от своей немецкой материнской компании Metallgesellschaft, и в одной из самых коротких историй успеха Карл Лоеб оказался во главе американской компании.
Вскоре, однако, Карл Лоеб рассорился с советом директоров, который счел своего президента слишком диктаторским. Летом 1929 года Лоеб подал заявление об отставке, и оно было принято. И снова он выбрал, как ни странно, самый благоприятный момент. Частью соглашения об отставке была продажа принадлежащих ему восьмидесяти тысяч акций American Metal по значительно завышенной рыночной цене. Он так и сделал, а через полгода акции American Metal упали на 50% в результате великого краха. В 1930 г. Карл Лоеб остался без работы, но был очень богат.
Он был красивым, властным мужчиной, жена которого никогда не называла его иначе, чем уважительно «мистер Лоеб». В Нью-Йорке супруги занимали так называемую «квартиру для себя» — огромную квартиру, расположенную в таком большом здании, что их спальни находились ровно в квартале друг от друга. Любимым средством общения г-на Лоеба на этой большой территории были рукописные меморандумы с подписью «C.M.L.». Он любил роскошно развлекаться и перед важным званым ужином устраивал полную генеральную репетицию предстоящего ужина за одну ночь до его начала, во всех деталях, включая запасных гостей, которые заменяли гостей, ожидаемых на следующий вечер.[67] Иногда, как это часто бывает в шоу-бизнесе, репетиции проходили лучше, чем само представление, как это случилось, когда Лоеб развлекал приезжего бельгийского финансиста, на которого он особенно хотел произвести впечатление. Ужин прошел катастрофически. Миссис Лоеб удалилась в свою спальню, когда услышала шаги мужа, приближающегося по длинному коридору, разделявшему две квартиры. Затаив дыхание, она ждала его сердитого стука, но вместо этого увидела подсунутый под дверь меморандум. В ней было написано следующее: «Уволить кухарку. К.М.Л.».
Аделина Лоеб была для публики миссис Малапроп, любимой за ее промахи на языке, а иногда, казалось, и за промахи в голове. Впервые встретившись с Отто Каном, она, как говорят, воскликнула: «Я знаю вашего отца, Ага!». Когда ей рассказали историю о том, как Оскар Левант, чья бывшая жена вышла замуж за Артура Лоеба, злобно позвонил молодоженам в их брачную ночь и спросил: «Что идет в Loew's State?». Миссис Лоеб терпеливо ждала развязки и, когда ее не последовало, спросила: «А что же было?». В другой раз, когда один из ее сыновей подрался в Century Country Club и она упрекнула его, он сказал: «Но мама, он же назвал меня сукиным сыном!». Миссис Лоеб ответила: «Смешно. Он меня даже не знает».
Некоторое время после ухода из American Metal Карл Лоеб занимался собой как джентльмен на отдыхе, вместе с женой он отправился в кругосветное путешествие. Но он был беспокойным и амбициозным человеком, и вскоре Аделина Лоеб обратилась к своему сыну Джону со словами: «Сделай что-нибудь со своим отцом. Я готова на все, лишь бы он ушел из дома». Решение Джона Лоеба было простым и прямым. Он предложил отцу купить место на Нью-Йоркской фондовой бирже. Карл задал сыну один вопрос: «Как ты думаешь, сможешь ли ты управлять инвестиционно-банковским домом?».
Джон ответил, что, по его мнению, сможет. Он уже усвоил определенные уроки, полученные от предыдущих поколений банкиров, и среди них — важность удачной женитьбы. Как Леманы обеспечили себе положение, женившись на Гудхартах и Льюисонах, так и Джон Л. Лоеб обеспечил себе положение, женившись на Леман — младшей дочери Артура Лемана, Фрэнсис, которую всегда называли «Питер», потому что, по мнению одних, она в детстве была похожа на Питера Кролика. Другие говорят, что ее отец, по старинному обычаю, всегда хотел мальчика. Когда Джон и Питер Лоеб поженились, говорили, что он был авантюристом и женился на ней ради денег, хотя огромное состояние, которое она могла унаследовать от своего деда, Адольфа Льюисона, так и не было реализовано благодаря трудолюбивой трате последнего. Больше, чем деньги, она обладала положением в обществе и, конечно, связями в банковской сфере. Одна сестра была замужем за Ричардом Бернхардом, партнером компании Wertheim & Company. Другая вышла замуж за Бенджамина Баттенвизера, по-прежнему одного из самых важных партнеров Kuhn, Loeb.
