В 1906 году небольшая группа самых важных людей из еврейской банковской среды Германии собралась в доме Якоба Шиффа, чтобы обсудить один насущный вопрос. Их беспокоил антисемитизм. Дело Дрейфуса еще не было решено, и угли кишиневских погромов не остыли. Шиффу стало казаться, что все завоевания, которых евреи добились за последние сто лет, находятся под угрозой и вскоре могут быть потеряны. В результате встречи возник Американский еврейский комитет — организация, призванная защищать права и улучшать положение евреев во всем мире. В своем роде это была инновация, поскольку AJC предлагал объединить традиционную еврейскую общинную помощь с методами таких американских зарубежных благотворительных организаций, как Красный Крест.

На первых порах AJC был организацией, спонсируемой горсткой чрезвычайно богатых людей. В действительности все было в семье и «в толпе», и вскоре стало ясно, что для выполнения поставленной перед AJC задачи потребуется менее свободная структура, более крупная, более официальная и всеобъемлющая организация. По мере приближения 1914 года — «запятой в двадцатом веке» — проблема помощи евреям в Восточной Европе стала гораздо более насущной, чем проблема евреев Нижнего Ист-Сайда. В России и Румынии государственной политикой стало принуждение евреев к эмиграции, но куда их девать? Трущобы Нью-Йорка и Лондона были переполнены и, казалось, не могли вместить больше ни одного человека, в то время как миллионы просили принять их. В салонах Парижа, Берлина и Вены становились модными антисемитские разговоры, и даже некоторые политики в Вашингтоне и Лондоне делали расистские намеки, используя в качестве мишени карикатуру на бедного восточноевропейского еврея, попавшего в Нижний Ист-Сайд или в Уайтчепел. Последствия того, с чем евреям придется столкнуться в течение следующего полувека, начали проясняться, когда на всем европейском континенте начали гаснуть огни.

Во время войны от 600 до 700 тыс. евреев бежали на восток из Польши и стран Балтии, а еще 100 тыс. из Галиции и Буковины. Другие бежали на запад — полмиллиона в Австрию, возможно, 100 тыс. в Германию. Миграция была пугающей и неустойчивой, поскольку никто не знал, куда он направляется, разрешат ли ему остаться и на какой срок. Около тридцати тысяч еврейских беженцев расположились лагерем без крова в русском лесу. Когда Турция вступила в войну на стороне Германии, еврейские общины в Палестине оказались в отчаянном положении. Многие евреи на Святой Земле бежали из царской России, и теперь их подозревали как вражеских иностранцев. В конце августа 1914 г. Генри Моргентау, занимавший пост посла США в Турции, направил Якобу Шиффу письмо с просьбой о немедленной помощи в размере 50 тыс. долл. Американский еврейский комитет выделил из этой суммы 25 тыс. долларов, Шифф лично — 12,5 тыс. долларов, а Временный сионистский комитет — еще 12,5 тыс. долларов. Но по мере распространения войны и исчезновения надежд на скорый мир Шиффу стало ясно, что работа по оказанию помощи Европе выходит за рамки возможностей AJC.

Американские евреи, конечно, были разделены. AJC был лишь еще одним символом этого разделения. В кризисе, с которым столкнулись все евреи, нельзя было найти решение на основе фракций. Все евреи Америки должны были каким-то образом объединить свои усилия.

В то время в США существовали сотни еврейских благотворительных организаций. В октябре 1914 г. Шифф попросил представителей сорока крупнейших из них встретиться с его AJC. На этой встрече комитету, состоящему из Оскара С. Страуса, Джулиана В. Мака, Луиса Д. Брандейса, Гарри Фишеля и Мейера Лондона, который «пользовался уважением всех элементов», было предложено выбрать сто ведущих американских евреев для создания Американского еврейского комитета помощи. «Всем евреям, — торжественно объявил Шифф, — всех оттенков мышления, независимо от страны их рождения, рекомендуется внести свой вклад с максимальной щедростью». Президентом этой новой организации должен был стать Луи Маршалл, а казначеем — Якоб Шифф. Однако Шифф попросил предоставить эту честь своему зятю, Феликсу Варбургу.

Работая в тесном контакте с Шиффом, Феликс решил, что главной задачей казначея будет создание расходного агентства, через которое американские средства можно будет направлять в Европу. Для этой цели, которая поначалу казалась простой, но впоследствии приобрела такое ошеломляющее значение, что полностью затмила свою головную организацию, Феликс провел 27 ноября 1914 г. первое заседание Объединенного распределительного комитета американских фондов помощи еврейским жертвам войны (Joint Distribution Committee of American Funds for the Relief of Jewish War Sufferers). Это был знаменитый Объединенный распределительный комитет, доход которого к концу войны достигал 16,4 млн. долл. в год.

В основе деятельности Объединенного комитета лежало простое предположение: евреи имеют право либо жить там, где они живут, либо эмигрировать; Объединенный комитет был создан для того, чтобы облегчить любую из этих альтернатив. Как сказал Оскар Хэндлин, «историческая программа «Джойнта» предлагала всем евреям основу для единства действий. Ее американский принцип «предоставления всем равных возможностей для выживания и творческой жизни» был обогащен «библейской концепцией социального долга и милосердия». Поэтому она могла подняться над всеми фракционными разногласиями». Стефан Цвейг сказал о «Джойнте»: «Позже, в будущем, мы снова будем с удовольствием и страстью обсуждать, кем должны быть евреи — сионистами, ревизионистами, территориалистами или ассимиляторами; мы будем обсуждать вопрос о том, кто мы — нация, религия, народ или раса. Все эти трудоемкие теоретические дискуссии могут подождать. Сейчас мы должны сделать только одно — оказать помощь».

В течение последующих пятидесяти лет Джойнт продолжал оказывать свое объединяющее воздействие на спорное, расколотое еврейство Америки. В то время как молодой Отто Кан стильно помогал военным, Якоб Шифф в свои сумерки тихонько добавлял к своему имени еще больше славы.

Становился понятен масштаб того, что называли «сложной восточной натурой» Шиффа. Задолго до того, как у американских миллионеров вошло в моду проявлять гуманитарные инстинкты, он выступал в защиту негров, за бесплатное государственное образование, за поправку о детском труде, за права профсоюзов. В нем жила неизменная идеалистическая вера в Отцовство Бога и братство людей. Неудивительно, что вплоть до самой своей смерти он всегда считал, что Объединение — это сугубо временная организация. Он всегда ожидал — и, по сути, предвидел — тот день, когда несправедливость, которую призвано было разрешить Объединение, исчезнет, когда необходимость в нем отпадет, и его можно будет распустить.

В 1900 г. компания Lehman Brothers, несмотря на свой успех, все еще считалась, по сути, товарной брокерской конторой. По престижности и значимости она была настолько ниже Kuhn, Loeb, что ее даже не рассматривали в том же бизнесе. Леманы не обладали ни социальным влиянием Селигманов, ни богатством Шиффов, Варбургов или Отто Кана.

Однако Леманы были далеко не бедны. От хлопкового брокера они перешли к подпольным товарам, в частности, к нефти, и Майер с Эмануэлем упоминались во всех списках богатейших людей города. Одним из самых впечатляющих молодых людей в классе 1899 года в колледже Уильямса был Герберт Х. Леман. Среди компаний, которые приобрели его отец и дядя, а также П. А. Б. Виденер и Джон Джейкоб Астор, были Electric Vehicle Company, один из первых производителей автомобилей, и Rubber Tire Wheel Company из Спрингфилда, штат Огайо, первый американский производитель пневматических шин. Молодой Герберт приехал в университетский городок Уильямс не только на собственном автомобиле — что само по себе редкость, — но и с собственным шофером. Периодически водитель Герберта красил номерной знак автомобиля маслом, в результате чего дорожная пыль затушевывала цифры на номере, и молодого денди было трудно опознать полиции, когда он мчался по окрестностям. Трудно было поверить, что этот человек, ведущий разгульный образ жизни, впоследствии станет одним из самых щепетильных губернаторов Нью-Йорка, настолько заботившимся о сохранении своего личного достоинства, что в течение многих лет пребывания в Олбани он отказывался обедать в своем любимом ресторане Keeler's, опасаясь, что это «не будет выглядеть правильно, если губернатора увидят обедающим в общественном ресторане», а на одном из демократических мероприятий в Нью-Йорке вышел, когда ему показалось, что его неправильно усадили за банкетный стол.