Разумеется, мальчик, воспитанный в строгой ортодоксии или даже с тем акцентом на ритуале, который рекомендовал Якоб Шифф, не испытал бы такого замешательства. Джеймс Варбург продолжает: «От обоих моих родителей я вынес впечатление, что, независимо от того, что могут чувствовать другие люди, быть евреем — это повод для гордости. Почему это так, оставалось неясным. Очевидно, мои родители хотели, чтобы их сын чувствовал, что он стал наследником драгоценного наследия, но никто из них не мог и не хотел объяснить, что останется от этого наследия, если отбросить еврейскую религию. Мне казалось, что остается только неверие в божественность Иисуса Христа».
Столкнувшись с этими неопределенностями и имея родителей, которые, как шутили в толпе, были «немного евреями», Джеймс Варбург отреагировал так же, как и многие представители его поколения. Он решил, что если уж быть евреем «и терпеть все социальные и прочие неудобства, которые это может повлечь за собой», то он будет «настоящим евреем», как его дед Варбург. В возрасте десяти лет он объявил, что хочет изучать иврит, историю еврейской религии и пройти бар-мицву. Он также сообщил, что намерен стать раввином, и это известие «весьма удивило моих родителей — обрадовало или огорчило, я не могу сказать». (Впрочем, это можно себе представить).
В том, что раввинат не привлек Джеймса Варбурга и что его религиозное рвение было недолгим, можно винить его дядю Феликса, который с самого начала обладал безошибочным чутьем на то, что делает американец из высшего класса. Он позаботился о том, чтобы его собственные дети научились всем необходимым для высшего класса вещам — играли в теннис, хорошо ездили верхом, умели обращаться с парусной лодкой. Он сделал традицией для мальчиков Варбургов посещать Мидлсекс, одну из самых безупречных в социальном отношении школ Новой Англии, с безупречным в социальном отношении директором Фредериком Уинсором, жена которого была «бостонской Пейн», и где обязательными были ежедневная и воскресная христианская часовня.
Пол Варбург никогда не был уверен в том, как он относится к школам-интернатам Новой Англии — многие мальчики выходили из них, казалось, полностью утратив свое еврейство, но Феликс настаивал на том, что Мидлсекс — это то, что нужно для начинающего раввина Джеймса. Через четыре года Джеймс Варбург окончил Мидлсекс, не будучи даже дважды евреем; он был, по его словам, «деистом Джефферсона». Кроме того, он добавил, что «никогда не знал ни малейших следов антисемитизма среди учителей или мальчиков», как, впрочем, и антиджефферсонианства.
Однако другие сыновья толпы сталкивались с антисемитизмом, как скрытым, так и явным, в отличных школах для мальчиков, где «травля евреев» остается популярным видом спорта. Возможно, этот вид спорта сохраняется потому, что юный еврей так хорошо подготовлен к нему — оборонительный, вспыльчивый, быстро чувствующий упреки там, где их, возможно, и не было. Но зачастую они все же направлены. Не так давно в школе Hotchkiss сын одной из самых видных еврейских семей Нью-Йорка, яркий, активный и любимый мальчик, считался перспективным скульптором и получил право на индивидуальную выставку. На выставке было представлено несколько красивых голов, вылепленных из мягкой глины для лепки. Однажды утром обнаружилось, что кто-то ночью изуродовал каждую из голов, приделав ей большой семитский нос. Осквернение возмутило директора школы Джорджа Ван Сантворда, и он сделал это основой для захватывающей проповеди в часовне. Интереснее всего было отношение самого молодого скульптора, который просил забыть об этом и был настолько смущен тем, что стал предметом проповеди, что ему стало плохо.
Тем временем в колледже Уильямса племянника губернатора Герберта Лемана приняли в губернаторское братство Phi Gamma Delta, а затем вежливо сообщили, что он будет «последним из вашей семьи. Мы не можем принять слишком много вас, вы же знаете». Однако молодой человек решил остаться в братстве, хотя с тех пор сами братства исчезли из кампуса Уильямса.
Хотя антисемитизм не закончился с приходом Гитлера, говорят, что Вторая мировая война во многом способствовала устранению неприязни между немецкими евреями и более поздними выходцами из Восточной Европы. «Вторая мировая война сделала из американского еврейства одно целое», — не так давно сообщалось в еврейской прессе. Это, однако, вызывает некоторые сомнения. Когда старшая дочь миссис Джон Д. Гордан (она — Гудхарт, Уолтер и праправнучка Майера Лемана) рассматривала колледжи, она остановилась на Барнарде, «в основном из-за высокого процента еврейских девушек». Но когда мисс Гордан приехала в Барнард и рассказала о связях своей семьи с Леманами, Гудхартами, Уолтерами и храмом Эману-Эль, «все остальные девушки, — говорит ее мать, — сразу же решили, что она — самый худший сноб».
А в беспечных краях острова Файр-Айленд недавним летом между двумя соседними семьями — назовем их «А» и «Б» — сложилась ситуация, которая на несколько недель расколола общество. Все началось с того, что маленький мальчик миссис А. — назовем его Билли — появился у большого парадного окна миссис Б. и, по непонятным причинам, скорчил неприятную рожицу и плюнул на стекло. Миссис Б., увидевшая этот поступок, пришла в ярость. Она выскочила из дома, схватила маленького Билли и отшлепала его так сильно, что Билли прибежал домой, причитая, что миссис Б его «побила». Миссис А, возмущенная, подошла к телефону, и между двумя женщинами посыпались грубые слова. Вражда разгорелась до такой степени, что обе семьи обратились к своим адвокатам, и А. возбудили иск против Б. за жестокое обращение миссис Б. с Билли. В самый разгар разборок один из соседей полусерьезно заметил: «Ну, по крайней мере, никто не может сказать, что в этом есть антисемитизм», поскольку и А, и Б были евреями. «О, но ты совершенно не прав!» — воскликнул друг. «Вот что лежит в основе всего этого. Разве ты не знаешь? Пятерки — это белые евреи».
Продолжает существовать и классовый вопрос. Старое различие между немецким евреем из «верхнего города» и русским из «нижнего Ист-Сайда» превратилось в различие между «тихим, воспитанным типом с Уолл-стрит» и «шумным, напористым типом с Седьмой авеню» — которые смешиваются не легче, чем масло с водой. И из всего этого сложилось впечатление, что евреи «доминируют» в обеих этих сферах в городе.
Однако в исследовании Fortune, проведенном в 1936 году и посвященном разгулу антисемитизма как в Европе, так и в Америке, отмечалось, что еврейская община вовсе не монополизировала промышленность, как это часто утверждалось, хотя евреи и тяготели к определенным ее сегментам. В страховом бизнесе как тогда, так и сейчас было мало евреев, занимающих важные посты. Тем не менее, ликероводочный бизнес, который традиционно был прерогативой евреев в Польше (по одной причине — они не пили), в США в значительной степени находится в руках евреев (не немцев) и составляет около половины всех ликероводочных компаний. Реклама в Нью-Йорке — это, по сути, бизнес «белых англосаксонских протестантов», а вот телерадиовещание, которое так тесно с ней связано, можно сказать, наоборот, поскольку во главе крупнейших телесетей стоят евреи. В автомобилестроении евреев было мало, если они вообще были, хотя в дилерском и прокатном бизнесе их много; в тяжелой промышленности их мало, в транспорте и коммунальном хозяйстве их почти нет. Журнал отметил «склонность к скоплению людей и ярко выраженные психологические черты: клановость, племенные наклонности», а также заявил, что влияние и положение евреев «можно найти в тех областях промышленности, где встречаются производитель и торговец, отсюда и доминирование в розничной торговле».
В обзоре отмечались исторические случайности, в результате которых еврейские бизнесмены переходили из одной области в другую: из театра в киноиндустрию, из барахла, которое было таким легким началом для иммигранта без гроша в кармане, в металлолом. Журнал добавлял: «Где бы ни находились евреи, в промышленном, культурном, профессиональном или просто географическом плане, они всегда присутствуют в большом количестве и почти всегда как евреи». Но при этом отмечалось, что многие немецкие евреи, начинавшие свою карьеру в торговле сухими товарами и одеждой и обеспечивавшие работой многих прибывших позже восточных евреев, считали себя «переквалифицировавшимися» в банкиры и «передавшими» швейную промышленность грубым восточным евреям.
