Проснувшись, я несколько минут лежал, вслушиваясь в тишину. Ни тебе грохота канонады, ни стрельбы, как у Могилёва; знай, пичужка какая-то свои трели выводит… Вот зараза, разбудила. Ишь, как надрывается. Сев, я откинул полу одеяла и хмуро взглянул на ветви берёзы над собой, но птичку не заметил, лишь Взор показал мне, где она сидела. Осмотрелся. На горизонте пыль стоит и доносится гул моторов: там дорога, по которой я ехал ночью, специально подальше от неё лагерем встал. Посмотрел на трофейные, дорогие швейцарские часы, определив время как полдвенадцатого. Нормально поспал, где-то часов семь.
Сегодня горячего захотелось, поэтому, свернув лежанку, я выкопал ямку, развёл бездымный костерок из сухих веточек и поставил на него обычный армейский котелок с водой. Ушицы захотелось, черноморской. Достал кефаль (живую, билась в руке) быстро почистил её, разделал и бросил в кипящую воду. Нарезал на разделочной доске овощи и, когда рыба была почти готова, бросил их в котелок. Вскоре вокруг стал распространяться аромат ухи. Я съел половину армейского котелка, остальное оставил на вечер. Обедать решил пельменями, ну или макароны по-флотски сделаю, ещё не решил. Попил чаю с мёдом и, собравшись, задумался.
У меня было два способа добраться до Москвы: железной дорогой или своим ходом, благо техники теперь было более чем достаточно. У обоих способов передвижения были свои плюсы и свои минусы. Стоит подумать, что выбрать. Подумал и выбрал личный мотоцикл, тот, что в Минске купил. Пофиг, что до Москвы почти пятьсот километров, доеду. Документы на себя и на него у меня есть, скажу, что в столицу еду, пусть попробуют что-нибудь сделать. Мотоцикл не отберут, его только по месту жительства могут забрать, да и то выдав справку о том, что он направлен на нужды армии, с возвратом или заменой (в случае утери) после войны.
Достал я мотоцикл, обслужил, заправил, канистру запасную проверил, надел защитный кожаный доспех, опустил на глаза очки и, запустив движок и стронувшись с места, покатил к дороге. Та была забита, как, впрочем, и ночью, но чем дальше я удалялся от фронта, тем свободнее становилось. Ближе к трём часам дня заметил налёт вражеской авиации, те обстреливали дорогу. Далеко от нас, но дымы в той стороне дали понять, что налёт был успешным.
А где-то к пяти часам вечера, поднявшись на холм, я остановил мотоцикл. Внизу, на перекрёстке, находился пост, причём не армейский (их я уже три видел, меня не останавливали, хоть и провожали глазами), а НКВД. Достав бинокль, я под урчание мотора, удерживая машину на тормозах, педаль под ногой, стал изучать пост, отметив, что там изучают в бинокль уже меня. Вот один с жезлом повелительно махнул рукой, приказывая спускаться. Что-то я стремаюсь. Это не зашуганные армейцы, с этими не договоришься.
И не свалишь: зенитный счетверённый пулемёт на одной из двух полуторок направлен на меня, между нами метров девятьсот будет, пулемёт достанет. Чёрт. Убрав бинокль, я отпустил тормоз и стал самокатом катиться вниз, притормаживая. Взор у меня работал уже на восьмистах шестидесяти. Это точно не наши. Хотя пост выглядел как обычно. Одна полуторка стоит с открытым кузовом, там боец с пулемётом ДП, сошки на крыше кабины стоят, ствол на меня направлен, метрах в двадцати ещё один грузовик, но уже с зениткой. Там два бойца расчёта. Десяток бойцов, один командир… и два трупа, прикопанных неподалёку. Ещё девять диверсантов, укрытых в норах вокруг, с двумя пулемётами и двумя снайперскими винтовками. Снимут легко. Я им не опасен, пока ничего не подозреваю.
А ведь как сыграли на психологии. Ладно, форма госбезопасности, сейчас им в таких делах не особо доверяют: не то наши, не то немцы. Но открытое поле вокруг, не спрятаться – это и вызывает доверие и уверенность, что засаду тут не устроить. Я мог бы предположить, что те двое были дезертирами или диверсантами, которых шлёпнули на месте. Только ведь такие вещи суд решает. Конечно, время военное, но тут не передовая. В общем, тухло всё это пахнет, а пост всё ближе. Катил я уже неторопливо и судорожно искал возможность выбраться из этой западни.
– Надо было на поезде ехать, – бормотал я сам себе. – Думай голова, думай, шапку куплю.
Идея пришла не сразу, но пришла. На грани фола. Если получится, живых мне оставлять нельзя, свидетелей обычно убирают. Я успел прикинуть, проанализировать и понять, как немцы работают. Несколько нор, в которых засадники лежали (наверное, ночью рыли), были пусты. Думаю, пост работает тихо, без выстрелов. В ножи и внезапно, или берут под прицел, разоружают и тоже в ножи. Тела в машину грузят, и один из тех, чья лёжка сейчас пустой осталась, перегоняет технику. Думаю, в тот лесок, что тёмной полоской на горизонте виднеется. Почему эти два трупа тут, в одной из лёжек, не знаю, но могу предположить, что места в машине не хватило. Или в мотоцикле, что тоже вероятно. Ещё одно: у тех, кто в засаде сидел, было не только наше оружие. Оба пулемёта – это МГ. Что тоже свидетельствует о том, что это немцы.
Когда до поста оставалось метров двести, я начал действовать, другого шанса всё равно не будет. У поста меня положат быстро. В общем, я переключил мотоцикл на нейтраль и хлопнул по баку ладонью, отправляя его в Хранилище, сам ушёл в управляемый перекат, а рядом со мной появился трёхглавый стальной бронированный монстр. Кормой к немцам и передком ко мне. Да, идея была такая: раз тут чистое открытое поле и укрыться негде, нужно достать своё укрытие, а из всех танков у меня только один был готов к бою, я на нём ранее даже покатался. Этот танк был брошен без топлива, со снятыми пулемётами. Пулемёты я вернул, боекомплект пополнил, заправил, покатался и убрал. Теперь он мне пригодится.
Т-28 стоял во всей своей красе. Я вскочил на ноги и, рванув, мигом преодолев два метра, рыбкой нырнул в открытый люк мехвода. Несколько пуль запоздало ударили по броне с визгом рикошетов, по ноге как палкой врубили (достали всё же), но я был уже в танке. Похоже, мне перебило кость. Подволакивая ногу, я закрыл люк и запустил Исцеление. По броне длинными очередями била зенитка, но танк экранированный, ему пофиг. Кость срослась полностью, но заряд закончился, и кровь хлестала. Отвлекаться времени не было, у танка все люки стрелков были открыты (хорошо, башня закрыта), так что, закрыв их, я вернулся на место мехвода и, запустив двигатель, погнал прочь. Ко мне бежали немцы, один грузовик стронулся с места, со второго ещё зенитка стреляла, а я, убедившись, что танк катит к холму, от которого я приехал, наконец дотянулся и накинул ремень выше раны, в виде жгута, и стянул, чтобы остановить кровотечение.
Танк как раз карабкаться на холм начал. По мне стреляли, потом зенитка замолчала (боезапас закончился), работал только ручной пулемёт. Меня уже не преследовали, немцы спешно грузились в машины, явно собираясь бежать. Остановив танк, я, работая рычагами и педалями, развернул его и полез в башню. Устроившись на месте наводчика, прицелился в уже начавшую двигаться полуторку, в которую на ходу взбирались последние немцы, и выстрелил.
Снаряд рванул прямо под передком грузовичка, отчего его подбросило и положило на бок, колёсами ко мне. Возиться с перезарядкой я не стал и второй грузовик расстрелял из спаренного с орудием пулемёта. Перезарядить зенитку немцы не успели, а двигатель я сразу достал снарядом, так что никуда они не уедут. Остатком диска прошёлся по начавшим дымиться обломкам первого грузовика, особенно в районе кузова. Видел, как разлетались человеческие фигурки после разрыва. Пулемёт замолк: диск закончился, а он тут объёмный, на шестьдесят три патрона. Я снял отстрелянный и, достав из ниши снаряжённый, на его место убрал пустой, а новый поставил, взвёл затвор и продолжил прицельный огонь. На границе Взора я видел, что выжили четверо, один тащил раненого. Зная, куда расползается противник, прочесать те места из пулемёта было нетрудно, что я и сделал. Вот и всё, метки живых погасли.
Перезарядив пушку и пользуясь тем, что места здесь было побольше, чем у мехвода, решил наложить повязку.
