Ответить Серафима не успела. Горничная, появившаяся на пороге, сообщила:

— Барышня Попович к Серафиме Карповне.

Геля ворвалась в гостиную морозным рыжим вихрем:

— Добрый вечерочек! — завопила она, бросаясь с объятиями и поцелуями к Натали. — Евангелина Романовна я, а вы, стало быть, кузина Серафимочкина будете?

Шубка на Попович была лисья, чернобурая, и чернобурая же папаха с лихим заломом на макушке. Зорину она кивнула: «Виделись!», а перед князем исполнила такой глубокий реверанс, что подняться из него без помощи не смогла.

— Вот такая у меня подруга, — хихикнула Серафима, подхватив Гелю по руку, — веселая.

Кошкину рыжая девица понравилась, глаза его хищно блеснули.

— За какими же горами таких красавиц сыскать можно?

— Вольские мы, — куражилась Геля, — у нас гор-то не сыщешь, а вот красавиц…

— Тоже не осталось, — повеселевшая барышня Абызова подхватила игру. — Все столицу покорять отправились. Евангелина Романовна, ваше сиятельство, надворная советница, чиновница не из последних…

И как-то сразу все завертелось и пошло кувырком. Барышни, брюнетка и рыжая, с двух сторон увлекли князя Кошкина из гостиной. Наталья Наумовна семенила следом, отдавая распоряжения жавшейся к стенам прислуге. А Зорин почувствовал прилив уверенности. Что бы ни задумала его блаженная Серафима, теперь она своего добьется.

На дворе выяснилось, что в санях места для всех не хватит. Его не хватило бы в любом случае, об этом явно позаботился Анатоль.

— Сухов, каналья, — возмущался он фальшиво, — обещал же на четверых прислать!

— Веселитесь, молодежь, — грустно напутствовала Наталья Наумовна. — А уж мы тут вас будем дожидаться. Только, Фимочка, как же ты без дуэньи?

— А я на что? — Евангелина уселась в сани, потянув к себе подругу. — Я на целый год старше и на сто умнее. Ваше сиятельство, а неклюды будут?

Она подобрала поводья, собираясь править, князь едва успел запрыгнуть на облучок и забрал поводья себе.

— Как пожелают прекрасные дамы.

Тройка унеслась, барышня Бобынина, потоптавшись сиротливо, пригласила Ивана в дом:

— Отужинаем, Ванечка.

— Вынужден отказаться, — поклонился Зорин.

Проводить еще один безрадостный вечер в компании кроткой голубицы ни смысла, ни желания не было.

Наутро Попович со всей деловитостью отчитывалась Зорину о прошедшем вечере. Барышня Абызова телефонировала в приказ за три четверти часа до конца присутственного времени, надворная советница, памятуя, что дело подменной няньки поручено ей, сразу же отправилась в костюмерную.

— Я подумала, что называться чужим именем не стану. В прессе уже писали про сыскную чиновницу, так что его сиятельству те заметки вполне могли на глаза попадаться. Поэтому решила представиться собою, только… поаппетитнее.

Иван Иванович, накануне аппетитность сию оценивший самолично, кивнул.

— Задача стояла следующая — втереться в доверие князю Кошкину, чтоб мое присутствие в дальнейшем при его невесте казалось само собою разумеющимся.

— Втерлась?

Геля пожала плечами:

— Прочь никто не гнал, и слава богу. Серафима подыграла перфектно, будто действительно задушевную подругу во мне видит. Отвезли нас к речной резиденции, но внутрь не пригласили, развлекали прямо на берегу. Столы с постными закусками, горячее вино и пиво. Когда Серафима заявила, что мы с нею хмельное не пьем, организовали чай. Каток небольшой, прямо на Мокоши с полверсты от снега очистили. Из публики — Князева свита, в основном вояки, кое-кто с женами либо сестрами. То есть, понятно, приличное общество ради невесты его сиятельство собрал. А еще неклюдский ансамбль был. Но это уже мои капризы удовлетворяли. Катались до десяти где-то. Серафима на коньках хороша, не то что я. Уж ей, бедняжке, со мной помучиться пришлось. Ни минуты с Анатолем побыть не смогла, все меня за руку водила, что ослицу в поводу. После адъютант нас на Голубую улицу сопроводил. Все, пожалуй.

— Немного.

Евангелина улыбнулась:

— Это на будущее задел. В столицах, знаешь ли, у девушек свобод не в пример меньше, чем на курортах новомодных. Барышне Абызовой дуэнья надобна, а няньке своей она довериться не может. Мне бы, Иван Иванович, распоряжением для костюмеров разжиться на ближайшую декаду.

— Напишу, — пообещал Зорин.

— Серафима вчера все князя к приглашению подталкивала, желает его основную резиденцию обыскать. До идеи с телом-исходником она и без нас додумалась, хочет к княжеским слугам присмотреться.

— И чем же у нее князь подозрения вызывает?

— Князь — ничем. — Геля сморщила носик, передразнив гримасу отвращения подруги. — Она его ничтожеством считает и в расчет не берет. Но, мне кажется, зря.

Зорин его сиятельство слабым противником не мнил, но у него на то веские причины имелись: подслушанный разговор князя с адъютантом, поэтому заинтересованно переспросил Гелю:

— Почему зря?

— Мутный он, — ответила девушка с готовностью. — Лицедей первостатейный, такой, знаешь ли, развеселый Повеса, а у самого в глазах вся скорбь мира. И Серафимой, кажется, увлечен не на шутку, как синяк ее рассмотрел, в лице переменился.

— Какой еще синяк?

Попович одарила коллегу удивленным взглядом:

— На скуле. Ты разве не заметил ничего? Барышня Абызова таким слоем белил его скрыть пыталась…

— Кто посмел?

— Так Бобынин! Иван! Они же подрались перед обедом, Аркадий Наумович руки распустил, Серафима его огнем на сдачу шарахнула. Запах гари в гостиной стоял первостатейный.

Иван Иванович до боли сжал челюсти. Болван! Вместо того чтоб о подробностях саму Серафиму расспросить, объяснениями Натальи удовлетворился. А белила вообще на желание привлечь князя списал. Ревнивый дурак!

Зорин медленно поднялся из-за стола:

— Прогуляюсь я, Гелюшка.

Дверь кабинета распахнулась.

— Катастрофа! — Мамаев в мундире морского ведомства стоял на пороге. — Бобынин убит.

Вызвать себе в помощь надворную советницу Попович было великолепным решением. Я поняла это сразу же, как Геля появилась в доме Бобыниных. Она умела то, чего никогда не удавалось мне, — играть роль с куражом и удовольствием. Она даже к выбору наряда подошла с выдумкой. Лисица! Геля — лисица рыжая, и будь ее шуба тоже рыжей, маскарад стал бы излишне явным. Какую чудесную дурочку она разыграла перед Анатолем! Не вульгарную, но веселую, оставшись в рамках благопристойности, но всячески намекая, что может за эти рамки перейти. Неудивительно, что князь ею очаровался. Задача, которую я успела обрисовать, телефонируя в приказ, была нечеткой. Кошкин примется за мною ухаживать, то есть докучать своим обществом каждый божий день. Мне необходим был буфер между мною и женихом, отвлекающий маневр. В лице Евангелины Романовны я получила дуэнью и наперсницу, партнершу в проказах и блюстительницу приличий.