— Выпь, — сказала, наклоняясь и осторожно хватая пастуха за рукава старой куртки, — ты так много для меня сделал. Не знаю, что я без тебя… Спасибо.

— Будь осторожна, — пастух приобнял Серебрянку.

Чешуя сухо шуршала, легко отделялась, липла к рукам. Пришел черед новой шкуры.

— Дай знать, как доберешься, — бросил Юга и замер от неожиданности, когда девчонка порывисто заключила его в короткое, крепкое объятие, — ай, мелочь, что творишь…

— Вы, двое, берегите себя.

— Скорее, берегитесь друг друга, — хмыкнул Юга, толкая в бок хмурого Выпь.

Серебрянка в последний раз задержала взгляд на своих спутниках и нырнула в заряженную на долгую дорогу лодку. Молчаливые работники запечатали капсулу. Канатная дорога, шелестя, уволокла ношу в туман Сухого Моря.

— Вот и славно, — Гаер хлопнул парней по спинам, — не раскисать, дел по горло. Ха, кто знает, может, свидитесь еще.

Маркировщику, честно признаться, ребята были симпатичны, но чудом подвернувшаяся личинка корабеллы в лице лысой девчонки изящно дополняла этот куш.

И уже скоро она будет исключительно его правом.

***

После того что произошло… Точнее, о том произошедшем они не разговаривали.

Было — и было. Случилось — так случилось.

Все.

У Выпь скребло на сердце и в горле, так хотелось сказать нужное, вытянуть — хоть что-то.

А с другой стороны — в висках начинало звенеть и колко леденеть от страха, стоило вспомнить, стоило лишь вообразить себе — себя.

Юга внешне не переменился нисколько, лишь волосы стали гуще и длиннее. И живее. Теперь совершенно точно, и оба со смешанным чувством были вынуждены это признать.

— С этим надо что-то делать, — сказал Выпь, когда коса обвила ему руку и едва не выдернула плечо.

— Рявкни на них, не стесняйся, — Юга без жалости, стянул волосы как можно туже, переплел.

— Они твои. Ты и воспитывай.

— Ай, думаешь, будут слушаться?

— Будут, — тяжело припечатал Выпь.

Он был уверен, имей волосы глаза, они глядели бы на него с лютой злобой. Перспектива быть удавленным во сне не радовала. Выпь не обольщался по поводу их способности покрывать расстояние, от одной стены до другой они растекались с поразительной, ужасной скоростью.

Слова, прежде ему неведомые, вспыхивали в голове точно твари Провала в темноте, сами оказывались на языке. Выпь понимал их значение, и знал, что это открылось ему после короткой смерти, им пережитой.

— Это потому, что ты Второй, — объяснял Гаер, и Выпь хотелось проехаться на тахи по его разноцветным глазам.

— Это потому, что ты Третий, — смеялся Гаер, и Юга мечталось подвесить его на своих косах, как не-людь.

— Вы привыкнете друг к другу, научитесь сосуществовать вместе, и они привыкнут тоже. У шерла не будет иного пути.

— Ох, «иного пути»! — раздраженно щелкнул языком Юга, закатывая глаза.

Иногда Гаер срывался на высокопарный стиль, и это то смешило, то раздражало его.

Но веселый маркировщик с рыжими волосами и цветными лентами, пропечатанными на коже предплечий, был на их стороне. Собирались быстро.

Выпь больше не вернулся под сень Дома, где умер и возродился в самый первый раз. Тиа Плюм-Бум Юга ни о чем не спрашивала и ничего не требовала, просто обняла на прощание, стиснув куда опытнее Серебрянки, хлопнула по заднице и пожелала ей удачи. Куда бы ни занесло.

Касьян напоследок, на подарок, показал Выпь тройку коронных приемов (выламывающих челюсти вместе с коронками) и просил по возможности их в беседе не употреблять.

— Ты парень хороший, способный, — глядя на шейные обручи, непроизвольно тер ладонью кадык, — все рады будут в семью взять. Да только ты сам не стайный, одиночкой так и промаешься… Парень твой тоже небесталанный, да больно жгучий, себя не любит и других не жалует-не жалеет. Тебе решать, вместе идти или разойтись.

У султаны, Тысячеглазой, Выпь тоже больше не появился. За овдо переживал, но уходить следовало без промедления.

Про другой Хом Гаер объяснил так:

— Хом Кинтары к странникам привычен, Князь местный вас не спросит-не упрекнет. Главное не светитесь, голосом или волосами. В Лут особо не заглядывайте. Схоронитесь где-нибудь, через пару месяцев я вас отыщу. Да, важное: с Ивановыми, людьми с Востока, не пейте, дружбы с ними не водите.

Здесь Гаер почему-то рассмеялся, перебив весельем весь наказ.

Не ленился, проговорил все особенности пути до тайного причала корабеллы. Сокрушался только, что подопечные беспечно-безграмотны: с прописанной схемой, по его мнению, всяко надежнее было бы.

В дорогу собирал быстро. Подогнал двух тахи, молодых, длинных и крепких. Выпь даже не стал выпытывать клейма, и так ясно было, что если и водились у особых хозяева, то давно и недолго.

— Править умеете? — спросил рыжий.

— Умеем, — вылез Юга прежде, чем Выпь успел открыть рот.

— Вот и славно. Городец вас выпустит, а дальше дорогу знаете. Или повторить?

— Мы не дети тупенькие, чтобы по десять раз одно и то же талдычить. Сориентируемся.

Облюдок смело говорил за двоих, но понимал, что на дикой местности находился он неважно. В Городце как душка в Провале порхал, а за градой уже на Выпь надеялся.

— И вот еще, — Гаер с ухмылкой вытянул из сумки глухую, без блеска и звука, цепь.

Протянул облюдку.

— Это зачем? — подобрался тот.

— Затем, что ты, рапцис морено, своим косичкам покамест не хозяин-не указ, а шлем я тебе здесь не достану. До поры связывай, иначе или Второму ребра вытянут, или самому тебе башку открутят. Так себе варианты, не?

Юга искоса глянул на Выпь, без особой радости принял дар. Взвесил — волосы, предчувствуя, слабо зашевелились.

— Спасибо.

— Не на чем пока, — хмыкнул маркировщик, скрещивая на груди разрисованные руки, — гарантию не даю, живыми оба доберетесь, тогда и рассчитаемся. А уж я-то ваш отход прикрою фейерверком.

Договорились выйти в веко, под темным Пологом. Долго возились с тахи, приучая к себе. Особые, вопреки здравому опасению пастуха, больно не злобились, не артачились. В седле Выпь чувствовал себя препаршиво.

Когда от не-людей уходили, и то, кажется, легче было держаться.

— Повод не рви, чучело, — терпеливо наставлял Гаер, — он чуткий, рук хорошо слушается. Ногами правь. Про посадку не забывай, движения корпуса тахи тоже считывает, за указания принимает.

— Не знал, что это такая хитрая наука.

— Ай, брось, не хитрее блядовства, — Юга держался как влитой, тахи под ним и взбрыкнуть не смел, — уж сколько я верхом проскакал…

Гаер все ухмылялся, обменивался неприличными замечаниями с облюдком. Тянул за косу, будто в шутку крутил себе на предплечье. Юга на эту вольность вроде и злился не шибко, чем удивлял Выпь, привыкшего к брыкливому, самолюбивому его норову.

Пожалуй, признался он себе, рыжий Гаер ему не нравился.

Маркировщик подозвал его, когда Юга рядом не было. Велел протянуть руку и на запястье изобразил какой-то палочкой закорючку. Закорючка та втаяла, целиком ушла под кожу, не оставив по себе памятки.

Выпь потер руку, нахмурился:

— Что это?

— Маркер, братец. Чтобы в случае чего я тебя-вас нашел, — и подмигнул зеленым глазом.

Выпь слова эти, с подмигом, не понравились. Но спорить не приходилось, не в том они были положении.

В темноту покинули Городец.

Дорога верхом показалась Выпь тяжелее и муторнее. К пешим переходам он был куда как привычен, а здесь смаялся. Ехали всю оставшуюся темноту, к светлому Пологу мышцы окаменели. Волосы под глухо-матовым шлемом взмокли, неприятно липли ко лбу. Щипало глаза.

Юга все оглядывался через плечо, а потом решился и повернул своего тахи с главной дороги. Особый пастуха, не спрашиваясь седока, последовал его примеру.

— Тяжко? — спросил облюдок с короткой усмешкой.

Шлема ему не досталось — на такую массу волос ни один рассчитан не был.

Только глаза прикрыли узкой плотной конструкцией из стекла, кожи и дерева.