Я вертелась перед засиженным мухами зеркалом, когда в дверь постучали. На пороге стояла та самая бабища-соседка, но в этот раз она просто лучилась приветливостью и даже, кажется, подхихикивала:

— Ты, значит, Геля будешь?

— Буду, — кивнула я, понимая, что в этом платье я на улицу не выйду даже под конвоем. Вид был придурковатым, особенно на общий образ работал новый кружевной воротничок, всем своим видом вопивший: «Я был нижней юбкой! Хе-хо!»

— Тебе тут кавалер пакет передавал!

— Какой кавалер? — Мне почему-то вспомнился кавалер ордена, давешний начальник поезда, и я слегка смешалась.

— Эльдаром назвался. — Баба бросила на стол шуршащий оберточной бумагой сверток и прижала ладони к раскрасневшимся щекам. — Бойкий малый! Хват! Передайте, говорит, милейшая раскрасавица, эту вот посылочку барышне Геле да скажите, чтоб она в присутствие не опаздывала.

Тетка уселась на стул и обернулась ко мне:

— Ну давай, раскрывай. Посмотрим, что там.

Уходить она явно никуда не собиралась, и, хмыкнув, я потянула завязки пакета. Там был мундир! Настоящий черный суконный чиновничий мундир. Дамский! Длинный сюртук с двумя рядами латунных пуговок, кипенно-белая блуза с изящным жабо, длинная юбка и шляпка с небольшими полями и кокардой разбойного приказа справа на тулье.

Перфектно! Я чуть в пляс не пустилась и не расцеловала тетку во все четыре ее подбородка. Если таким образом господин Мамаев благодарил меня за помощь, он угадал.

Я быстро разделась, вовсе не стесняясь чужого присутствия. Сюртук был широковат в талии, зато грудь облегал как влитой.

— Сымай, — скомандовала тетка, слюня кончик нитки, — подошьем.

Я замялась.

— Не сумлевайся, барышня. Дело свое знаем, почитай, четверть века в швеях… Меня, кстати, Лукерья Павловна кличут, но ты меня можешь тетей Лушей звать.

Я послушно протянула тете Луше сюртук.

— И юбку скидавай, — командовала соседка. — И накинь чего-нибудь — сходи на кухню, скажи девкам, что от меня, пусть они нам чайку соберут и к чайку чего-нибудь.

Я оделась и спустилась вниз. На кухне на меня сперва попытались наорать, но, узнав, что я по повелению Лукерьи Павловны, быстро сменили гнев на милость. Да чего там на милость, на подобострастие, — тетя Луша оказалась нашей хозяйкой, владелицей меблированных комнат «Гортензия».

Через полчаса мою комнатенку было не узнать: здесь стало многолюдно и как-то по-домашнему суетливо, стол ломился от яств, пыхтел самовар, матово поблескивал в солнечных лучах настоящий фарфор чайного сервиза.

— Ковер ей сюда принесите, — командовала тетя Луша, уверенно накладывая стежок за стежком, — Манька пусть прибраться придет через часок, когда барышня в присутствие удалится, да скажите Гришке, чтоб на чердаке пошуровал, у меня там два кресла от гарнитура почти непользованные.

Я тихонько сидела и прихлебывала чай, боясь спугнуть нежданно свалившиеся на меня чудеса.

— А ты, барышня Геля, не удивляйся. Ты — чиновница, большой человек, и жить должна в приличиях. Манька! Сходи к Петровне, скажи, на чай ее приглашаю сегодня ближе к вечеру!

Я поняла, что милости мне придется отрабатывать, послужив заведению тети Луши в качестве завлекательной вывески.

И вот я, Евангелина Романовна Попович, новоиспеченная столичная чиновница, ступила на улицы Мокошь-града. В сопровождение мне был выделен посыльный Гришка, которому велено было меня до присутствия довести, ворон не ловить, по сторонам не глазеть.

Я предчувствовала начало новой жизни, и меня не смущал ни моросящий дождик, ни трущобная Мясоедская улица, ни подозрительные личности, ее населяющие. Я была счастлива. Заломив набок шляпку и поправив очки, я скомандовала Гришке:

— Веди!

Эльдар Мамаев с самым покаянным видом сидел в кабинете Крестовского. Ванечка отдыхал, заняв широкую лавку в арестантской, неклюд подремывал там же, неподалеку, разлучать его с чардеем, пока не развеется колдовство, было опасно для его же, неклюдского, здоровья. А Эльдар, бодрый, как летний жаворонок, уже успевший с утра провернуть несколько важных и неотложных дел, отдувался перед начальством за всю честную компанию.

— Стрельба, Эльдар! — Крестовский раздраженно бросил на стол шероховатый лист гербовой бумаги. — А если гнумы в негодовании соберутся жаловаться на нас в имперскую канцелярию?

— У нас не хватило бы сил обезвредить юного Бесника иным способом. Мы же не злодеев каких задерживать ехали, просто груз сопровождали.

— У вас не было амулетов?

— Только обереги. Но там же стекло везде, сквозь него особо не поколдуешь, представь — стеклянная перегородка, за ней неклюд. Если бы я открыл дверь, до нападения у меня были бы доли секунды. Я решил держать щит, дав тем самым Зорину уйти с поясом.

— А потом?

— А потом ты бы меня по кусочкам собирал, потому что Бесник в своей медвежьей ипостаси от меня одни лоскутки бы оставил. Но тут у нас дивная барышня Геля расстаралась. Представь, расстояние — ну аршина четыре, не боле, я б не рискнул, а она — три выстрела, и все в копеечку. Бесник на пол, она в обморок, я…

— Уволь меня от подробностей, — поморщился Крестовский. — Зная твое сверхчеловеческое женолюбие, ты кинулся благодарить отважную амазонку самым приятным для себя образом.

Эльдар склонил голову, бросив на собеседника хитрый взгляд исподлобья.

— Так, говоришь, гнумы угрожают?

— Да нет, — Крестовский отвечал уже без раздражения. — На удивление покладисты нынче наши гнумы. Даже предлагают нам какие-то билеты по новому чудесному сказочному маршруту вполцены.

— Это их Геля напугала, — решил Мамаев. — Огонь-барышня, я такого цирка с конями и не видел раньше. Представь…

— Погоди. Это не к спеху. У нас на сегодня более важные дела есть. — Крестовский полез в ящик стола. — Две недели назад труп обнаружили по нашему ведомству…

На столешницу легло мутноватое фото. Эльдар присвистнул.

— Чем его так?

— Не его, а ее. Это женщина. Явно работал мощный чародей, причем…

— Насколько мощный?

— Настолько, — рядом с карточкой лег разлинованный лист бумаги.

— Зорина можешь вычеркивать, он две недели назад у неклюдов был.

— Ты тоже? — Синие глаза Крестовского пытливо смотрели на собеседника.

— Ах, все равно узнаешь, — с улыбкой вздохнул Мамаев. — Меня там как раз не было. Пока наш Иван Иванович принимал непосредственное участие в неклюдском празднике и ожидал, когда барон нам пояс свой драгоценный передаст, я… был в другом месте. Семен, ты же знаешь, я не пью хмельного, мне все эти трапезы местные утомительны… Ну ладно, хорошо. Свидание у меня было, я на пару дней Ивана и оставил.

Крестовский молчал, Эльдар поднял на него веселые глаза, затем посерьезнел:

— В чем дело?

— Эта женщина зарегистрировалась под именем вдовы Жихаревой.

— И?

— Ее опознали только вчера: купец, у которого она была на содержании последние полтора года, в участок приходил. Говорит, поссорились они, он к ней три недели носа не казал, поэтому и спохватился поздно…

— Не томи.

— Анна Штольц, бывшая прима столичного театра. Имя тебе о чем-то говорит?

— Анечка?! — Эльдар побледнел. — Семен, я тебе честью клянусь, не виделся с госпожой Штольц уже с полгода как.

— С кем у тебя было свидание?

— Этого не скажу. Даже тебе, даже по дружбе.