Богатая буржуазия, наиболее преуспевшие нотабли явно старались усвоить аристократические обычаи, но в то же время их особняки в общих чертах сохраняли приметы их профессиональной деятельности. Так было с руанским домом Пьера Сюро, главного сборщика налогов Нормандии времен ланкастерской монархии. В доме находились две конторы, одна на первом этаже, около входной двери, где работали финансовые клерки, другая на втором этаже. О последней в посмертной описи имущества сообщается как о «личной конторе вышеупомянутого покойного» (1435). Пьер Лежандр, казначей военного ведомства, затем казначей Франции, видный финансовый чиновник на службе Людовика XI, Карла VIII и Людовика XII, был связан с самыми благоденствующими семьями королевства (такими, как Брисоне), возведен в дворянство и даже посвящен в рыцари королем. Он владел несколькими сеньориями в Вексене и, естественно, стремился войти в круги самой высшей знати. Опись его движимого имущества в 1525 году оправдывает эту амбицию лишь чрезвычайным изобилием гобеленов. Впрочем, особняк Лежандра на улице Бурдоне в Париже выглядел так, что вплоть до совсем недавнего времени, до исследований Андре Шателя, его принимали за особняк де ла Тремуйя, подлинно и чисто аристократический. В этом особняке были не только домовая церковь и зал, но и три конторы, иными словами, три комнаты для профессиональной деятельности.

Хроника прокурора Дове, составленная во время процесса Жака Кёра, включает описания многих домов, принадлежавших казначею Карла VII или его компаньонам. Конторы и лавочки в Лионе и в Руане напоминают нам о природе занятий обвиняемого. Что касается большого дома в Бурже, предмета гордости своего владельца, «хотя незаконченный к моменту процесса, [он] показывает, что хороший вкус не был несовместим с любовью выскочки к комфорту» (Мишель Моля). Башни, домовая церковь, гербы, высеченные в камне, галереи и балконы: все было сделано для того, чтобы подчеркнуть царственную пышность этого дворянского жилища. Добавим еще четыре зала (рекорд для жилища такого рода) и амбициозные названия, присвоенные некоторым комнатам: комната Кораблей, Галерея, палата Епископов, комната Ангелов, зал Времен года. И, однако, в этом аристократическом особняке велась работа, приносившая доход его владельцу; в некотором смысле он занимался «недостойной деятельностью», на это указывают многочисленные конторские помещения с деревянными бюро; обтянутые, как было принято, зеленым сукном, они позволяли с удобством, внимательно изучать финансовые и торговые бумаги.

Это только в записках чисто литературного характера буржуазные особняки преодолевают последние преграды, которые мешают им ассимилироваться с чисто патрицианскими резиденциями. Не без задней мысли Жильбер де Мез в своем описании Парижа начала XV века той же силой воображения объединяет «особняки епископов и прелатов» с особняками «господ из парламента, господ из счетной палаты, шевалье, буржуа и различных чиновников». Он помещает в особняк на улице Веррери, принадлежащий «сиру Милю Байе», представителю старой парижской буржуазии (который был менялой, затем должностным лицом при Карле V и Карле VI в палате податей, на монетном дворе, в счетной палате), часовню, «где каждый день происходило богослужение», и особо подчеркивает два уровня в жилище — зимний и летний: «У него там внизу были залы, спальни и канцелярии [автор остерегается говорить о конторах, tablier, и даже о делопроизводстве в мастерской], чтобы летом жить на первом этаже, и точно так же наверху, где он жил зимой».

Еще более убедителен пример особняка Жака Дюшье (или де Дюсси), главы счетной палаты, который умер в 1412 году. Здесь также речь идет о жилище, расположенном на правом берегу Сены, в деловом квартале, точнее, на улице Прувер. В своем описании Жильбер де Мез умышленно акцентирует внимание на военной атрибутике особняка (имевшего настоящий оружейный зал), на его удобстве и комфортабельности, на отказе от того, что могло показаться строго утилитарным (по двору гуляли райские птицы и павлины, а не курицы или утки). Подчеркивается утонченный вкус владельца, его истинное чувство культуры, аристократическая любовь к светским играм и музыке, где он проявлял себя не только как меломан, но и как музыкант: «На дворе были павлины и другие райские птицы. Первый зал украшали развешанные по стенам картины с прикрепленными разъяснительными надписями. Другой зал заполняли всевозможные арфы, органы, виолы, гитары, псалтерионы и прочие инструменты, на всех них умел играть упомянутый майстр Жак. В третьем зале были столы, шахматные доски и другие виды игр в большом количестве [две эти комнаты были предвестниками игровых и музыкальных салонов XVIII века]. Кроме того, здесь была прекрасная часовня с аналоями чудесной работы, чтобы положить книги. От них можно было пройти к местам для сидения, ближним и дальним, расположенным справа и слева. Кроме того, здесь также был кабинет, стены которого покрывали драгоценные камни и ароматные травы. Кроме того, спальня, где хранились разнообразные меха. Некоторые прочие спальни были заставлены резными кроватями и столами, покрытыми богатым сукном и золочеными скатертями. В другой верхней спальне было множество арбалетов, часть которых украшали красивые эмблемы, а также штандарты, знамена, стяги, луки, пики, мечи с изогнутым лезвием, секиры, гизармы[161], павезы, тарчи, экю[162], сплетенные из железа и свинца, пушки и другие орудия с полным вооружением. Короче говоря, там имелось все, что предназначалось для войны. Также в этой спальне было окно, сделанное с необыкновенным искусством, сквозь его раму проходила полая железная труба, через которую при необходимости можно было наблюдать за тем, что происходит снаружи, и разговаривать с теми, кто там находится, без излишнего обнаружения себя. На самом верху располагалась квадратная комната с окнами по всему периметру, чтобы смотреть на город сверху. И когда там ели, вино и пищу поднимали с помощью блока, потому что было очень высоко их нести. Пинакли особняка украшали прекрасные позолоченные изображения».

Изучение городского жилища неизбежно ведет к дворцам, о которых можно сказать, что в ту эпоху они почти всегда располагались в городе. Кроме того, выражение «дворец» в действительности не обозначает некий тип жилища в архитектурном смысле, но скорее адресуется к статусу или рангу его обладателя. Так, некоторые тексты предлагают квалифицировать Венсенский замок как дворец, когда речь идет о королевской резиденции. В любом случае в пространственном отношении невозможно строго противопоставить дворец (как дворец короля в парижском сите) резиденциям (как резиденция Сен–Поль, также в Париже, особое жилище Карла V и Карла VI) и собственно замкам (как Лувр). На самом деле не так важны внешний вид, наличие или отсутствие укреплений, а вот внутреннее расположение, планировка комнат подчиняется и в том, и в другом случае общим правилам. Мы отмечаем тот же тип комнат в особняке Сен–Поль и в деревянном донжоне Венсена. И пример папского дворца в Авиньоне, к которому мы теперь обратимся как к одному из наиболее примечательных, подходит не только для других дворцов духовного или светского характера, но также для замков, при условии что они имеют те же размеры и назначение.

Известно, что Бертран де Гот, архиепископ Бордо, ставший папой Климентом V в 1305 году, принял негласное решение жить по эту сторону Альп и не отправляться ни в Рим, ни даже в Италию. После долгих переездов он в 1309 году обосновался в Авиньоне, а затем там жили его преемники на протяжении более полувека.

Иоанн XXII, епископ Авиньона, после избрания папой продолжал жить в своем епископском дворце, расположенном внутри городской стены XII–XIII веков на северной окраине города, в непосредственной близости от собора Нотр–Дам–де–Дом.

Изменения, произошедшие во дворце во время его понтификата (1316–1334), были незначительны. Бенедикт XII (1334–1342) приказал разрушить ансамбль и возвести на его месте резиденцию, соответствующую масштабу и значительности власти и престижа папы римского. За десять лет, с 1335 по 1345 год, во время его правления и в течение первых двух–трех лет правления Климента VI (1342–1352), появился «величественный дворец», по выражению хрониста того времени, «со стенами и башнями необыкновенной красоты и чрезвычайной мощи», возведенный под руководством Пьера Пуассона, а затем Жана де Лувра. Именно это сооружение, называемое Старым дворцом с тех пор, когда Климент VI начал возводить Новый дворец (novum opus, palatium novum), будет рассмотрено здесь по состоянию на 1345 год, запечатленное в достаточно точных и очень внимательно изученных эрудитами источниках.