Даже будучи вовлеченным в водоворот жизни большого дома, каждый находил в нем свое «личное место»: оригинальная форма частной жизни существовала во дворцах, замках и простых дворянских домах зрелого Средневековья. Бесполезно непрестанно искать в ней отличие от нашего времени или рассматривать ее как далекую прелюдию. Эмиль Маль материализовал идеалы или реалии своего времени, а это позволяет мне подчеркнуть, что «общительность», описанная на страницах данной книги Жоржем Дюби и ставшая предметом особого интереса фундаментальной этнологии, гораздо лучше отвечает задачам археологии. Мы хорошо видим, в частности, что во всех жилищах — от Кастельпера до Гента — мужские и женские половины смотрят друг на друга, взаимно зачарованные и напуганные, и, случайно соединяясь, украдкой проникают друг к другу. Но важен, в конце концов, точный план помещений, поскольку структура «домов» достаточно независима в вариациях внутренней топографии.

Что касается «ужасной тоски», мы перестаем в это верить. Многие тексты, напротив, демонстрируют нам «варварский вкус» светской аристократии — сам социальный состав которой продолжает социологию конца Раннего Средневековья — к нательным украшениям, предпочитаемым украшениям настенным, и к предметам из звонкого металла, более транспортабельным, чем скульптурные шедевры в камне. Я бы сказал, что знать того времени всего–навсего соединяет две эти сферы, предметную и монументальную, не отказываясь от одной ради другой. Находясь в замке своей сестры Морганы, король Артур входит в красивый зал, где его встречают богато одетые люди. На стенах висят гербы и шелковые ткани. Все это освещает пламя свечей. Затем он направляется в спальню, заставленную роскошной посудой из золота и серебра, потом в другую, соседнюю, наполненную всемогущими аккордами великолепной музыки, наконец в последнюю… Мне скажут: разве это не сцены сна? Вовсе нет. Единственно преувеличение того, что «позитивные» фрагменты позволяют распознать. Они дают нам возможность представить странный и непринужденный праздник. Это о нем можно мечтать.

Во Франции конца Средних веков, когда власти главным образом в фискальных целях проводили переписи населения, подсчет велся не по количеству людей, домов или глав семьи, но по числу домовых хозяйств (очагов, feux). Это традиционное представление (понятие) о проживающих было бы очень неосторожно рассматривать как изобретение непосредственно христианского Средневековья. Уже Гораций в одном из своих «Посланий» говорит о «маленькой области», «деревушке из пяти хозяйств» (agellus habitatus quinque focis). В полиптике Эрменонвиля, составленной в IX веке, упоминаются многочисленные восстановленные villae, имеющие столько–то домовых хозяйств (foci), свободных и зависимых. Однако кажется, что словосочетание «домовое хозяйство» особенно распространяется с XII века (например, с появлением в Нормандии нового Налога, обещавшего прекрасное будущее, — подымной подати (focagium), взимаемой с каждого домового хозяйства) и остается в обиходе по крайней мере до конца XVIII века. Этьен Буало в «Книге ремесел» (середина XIII века) напоминает, что «никто не может взять ученика, если он не хозяин жилища, то есть не держит дом и хозяйство». «Держать дом и хозяйство», «поддерживать огонь», «заботиться о наследственном поместье»: эти и другие выражения широко применяются в конце Средневековья.

Появлялись и другие, конкурирующие выражения, особенно на юге, — la beluge или belugue (этимологически: искра). Например, поднимая все три сословия жителей земли Ажене на осаду крепости, граф д’Арманьяк должен был обещать «для каждой belugue одного золотого барана». В тот же период (се редина XV века) некая важная особа предприняла «посещение домовых хозяйств и beluges <…> нижних и верхних земель Оверни».

Менее распространенный термин «домашнее хозяйство» (menage) имеет то же значение, как показывает отрывок бургиньонского документа 1375 года: «Найти и описать домовые и домашние хозяйства всех жителей».

Также встречается, прежде всего в словарях Восточной Франции, слово «труба» (conduit), вероятно, в значении «труба камина». В документах XIV века, касавшихся городов Бар-ле-Дюка и Баруа, говорится: «Десять каминов или домашних хозяйств, каждый камин или домашнее хозяйство состояло из трех человек». «Тридцать шесть каминов, хранящих огонь в упомянутом городе».

В течение долгого времени историки населения, а также историю! семьи спрашивали себя о размере домового хозяйства. Конечно, все признают, что хозяйства были богатые, бедные и нищие, небольшие и крупные. Но сколько в среднем человек насчитывало одно домовое хозяйство, «управление» или beluge? (Уже Вольтер в статье «Население» «Философского словаря» критикует автора, который сокращает каждое домовое хозяйство до трех человек: «Согласно подсчету, который я сделал во всех землях, где побывал, и в той, в которой живу, я полагаю, что на хозяйство приходится четыре с половиной человека».

Цифры, приведенные Вольтером, хотя и правдоподобны, но не применимы ни к XIV, ни в XV веку. Возможно все–таки, что домовое хозяйство этого периода и даже гораздо более раннего соответствовало нуклеарной семье, состоявшей только из отца, матери и детей до их женитьбы или самостоятельного обустройства.

Особый пример — флорентийский catasto 1427 года. В этом исключительном документе перечислено 59 770 хозяйств, объединявших 246 210 человек. Среднее значение 4,42 человека на домовое хозяйство, с ощутимой разницей между городом (где средняя величина только 3,91 человека) и деревней (где она доходит до 4,74).

В домовом хозяйстве той эпохи нельзя полностью исключить присутствия родственников по восходящей или боковой линии: племянника, племянницы, брата или сестры, тети, дедушки, бабушки. Это относится, например, к 23% хозяйств церковного прихода Сен–Пьер в Реймсе (1422). В 1409 году актом, надлежаще зарегистрированным в нотариальной конторе Руана, Жан ле Монье и Жанна, его жена, уступили Тассену ле Монье, их сыну, и Перетте ла Моньер, их невестке, все свое имущество, ничего себе не оставив, при условии, что они будут обеспечены «хорошо и в достаточном количестве всем необходимым для питья, еды, сна, дабы просыпаться и ложиться спать, мытья; одеждой, очагом, кроватью и кровом». Условия контракта касались, в частности, их повседневного содержания: двадцать турских денье в неделю, «дабы иметь хлеб или что они пожелают», галлон пива ежедневно, достаточно мяса в Добрые и худые дни «либо сельди, яиц, или другой пищи». Воскресенье отмечается более обильным обедом, включающим, между прочим, пирог за пять турских денье. Вместе со своим юным сыном Жанненом они будут жить «в верхней спальне или задней комнате первого этажа» с камином н в соседней комнате. Они получат, таким образом, какое–то небольшое помещение, обогреваемое или отапливаемое, более или менее независимое, но принимать пищу все будут вместе. Тассен будет сам звать своего отца, говоря ему каждый раз: «Сударь, извольте садиться». Отец обладает правом первым садиться за стол, а подниматься последним, «если пожелает».

Состав тосканских семей в 1427 году

(по Д. Херлихи и К. Клапишу), %

Одинокие

1. Вдовы — 6,66

2. Вдовцы — 0,10

3. Холостяки — 0,84

4. Неизвестные — 6,01

Родственники из разных семей

5. Кузены — 1,60

6. Люди без прямых родственных связей — 0,69

Простая семья

7. Бездетные пары — 10,26

8. Пары с ребенком (детьми) — 36,35

9. Вдовцы с ребенком (детьми) — 1,83

10. Вдовы с ребенком (детьми) — 6,36

Расширенная семья

11. Родство по восходящей линии (родители, дедушка и бабушка, дядя, тетя) — 10,64

12. Родство по нисходящей линии (внуки, племянник, племянница) — 9,44

13. Родство по боковой линии (брат, сестра, кузен…) или комбинация случаев 11, 12 и 13 — 1,20