Многочисленные семьи

14. Родство по восходящей или нисходящей линии,

два домовых хозяйства — 11,28

три домовых хозяйства или больше — 2,11

15. Родство по боковой линии (девери, шурины)

два домовых хозяйства — 3,55

три домовых хозяйства или больше — 1,69

Тексты сообщают также, что в сеньории Шуазеля в конце XV века дети, становящиеся взрослыми, «не держат домовых хозяйств, но находятся у отца или родственников».

Домовое хозяйство может соответствовать расширенной семье патриархального типа либо сообществу двух свояков или двух женатых братьев, которые объединяют свои рабочие руки, свое богатство, свои запасы, чтобы есть одну еду, вести одно хозяйство, жить в одном сельском доме или «жилище». «Bibendo unum vinum, comedendo unum panem»[153], как записано в заверенных нотариусом контрактах, устанавливающих «братство», l’affreramentum. Или просто два друга, никак не связанные кровными узами, объединяются, «дабы иметь общий хлеб, вино, пищу, для совместной жизни и питания». Такие истории, характерные по крайней мере для XII–XIX веков, неожиданно стали особенно популярными в конце Средневековья в одном из регионов Франции, может быть, по причине ежедневных трудностей. Расширение домового хозяйства — таков был один из ответов южной гористой Франции на резкое снижение демографии, спровоцированное смертностью, на смутное ощущение опасности, порожденное Столетней войной, и на трудности восстановления сельского хозяйства, ставшего основой возвращения мира.

Но и Северная Франция полностью не игнорировала эту Тенденцию. Жан Меррей, земледелец, умер в Шуазеля (Верхняя Марна) вскоре после Пасхи в 1494 году. Он оставил вдову (которая еще в 1500 году держала хозяйство) и по крайней мере двоих сыновей. Один, по имени Жан, с 1494 года живет в соседней деревне Сен–Реми; в 1502 году он все еще там. Другой, Николя, на момент Пасхи 1496 года — глава дома в Шуазеле. «Здесь три домовых хозяйства заменяют, по меньшей мере на два года, то, которое держал при жизни отец» (Элен Оллан). Аналогичные ситуации описаны даже в Западной Франции. В Карнаке в 1475 году насчитывалось 173 хозяйства. Из них 131 можно квалифицировать как нуклеарный дом (пара с детьми) и 42 — как большой дом (с хозяйством из 19 человек) (Ж. Галле).

Мы далеки от того, чтобы преувеличивать масштаб этого явления. Различные документы, в частности завещания, в действительности наводят на мысль о преобладании довольно–таки маленьких домовых хозяйств в течение 1350–1450 годов, то есть в период, когда средняя продолжительность жизни была самая короткая, а рождаемость — самая низкая. Напротив, в начале XIV века и вновь в конце XV века высокий процент выживших детей в семье мог повлечь за собой появление еще одного или даже двух хозяйств. Естественно, речь идет о средних величинах, потому что, когда источники позволяют, мы замечаем, что достаточно крупную группу составляют хозяйства, насчитывающие от 1 до 12 человек и даже гораздо больше. Рекордом для Тосканы 1427 года было хозяйство Лоренцо ди Джакопо в предместье Флоренции, включающее десять простых семей: 47 человек, объединивших четыре поколения.

Вернемся к французскому пространству. В 1306 году в городке Акса (территория нынешнего департамента Од) хозяйство соответствует в среднем 4,9 человека, в деревне Караманли (Восточные Пиренеи) — 5,6. В Реймсе в 1422 году размер хозяйства составляет: в приходе Сен–Пьер — 3,6 человека, в приходе Сен–Гилер — 3,8. Два жилища Ипра в 1412 году имеют хозяйства размером 3,4 и 3,2 человека, в 1437‑м — 3,7 и 3,6. В период наивысшего демографического подъема размер хозяйства в Карпантрасе достигает 5,1 человека (1473), в Ипре — 4,3 (1491).

Недостаточно установить абсолютное преобладание з конце Средневековья маленьких или небольших хозяйств. Нужно также знать, каждому ли из этих хозяйств соответствовало жилище отдельное, индивидуальное, скажем, дом. Есть множество примеров, свидетельствующих о том, что разнообразные маноры, поместья, замки, даже городские особняки, принадлежавшие среднему и высшему дворянству, не были заселены и, следовательно, по крайней мере часть года пустовали. Правда, нельзя сказать, что они были полностью безлюдны. Арендатор, привратник, консьерж, или скорее кастелян, капитан наблюдали за этим местом и в случае необходимости обеспечивали защиту. В результате демографического кризиса также были брошены многие дома как в укрепленных городах, так и в сельских поселениях. Этот уход спровоцировал заметное и иногда непоправимое разрушение недвижимого имущества: предоставленные непогоде и грабежам, жилища быстро превращались в настоящие руины.

Напротив, в крупных городах, особенно наиболее активных, наблюдаются признаки перенаселения. Естественно, мы имеем в виду Париж до начала XV века, с его жилищами, ограниченными одной или двумя комнатами, жильцами на этажах, дворами, переполненными конурами, лачугами и пристройками. В таких городах, как Лион и даже Камбре, испытавших проблемы перенаселенности, недвижимость пришлось делить между несколькими жильцами, удовлетворив каждого, в силу обстоятельств и минимума пространства. В бретонских городах «по мере того, как мы приближаемся к концу XV века, скопление усиливается. Во всяком случае, выплата ренты и обещания верности сеньору чаще всего ведут к присутствию двух и даже трех семей под одной крышей. Эта ситуация делает неизбежным обустройство двух или трех чердаков, дополнительных комнат или верхних этажей дома» (Жан–Пьер Легей). В Шамбери в конце XIV века каждый дом делили два или три хозяйства, а в 306 учтенных домах, возможно, проживало 3000 жителей.

Трудно установить баланс между домами, занятыми несколькими хозяйствами, в собственном и переносном смысле и строениями, либо просто очищенными от случайных и паразитических элементов, либо брошенными и превратившимися в пустыри, заросшие дикими травами, где лишь груда камней и черепицы да несколько бревен напоминали о недавнем здании. Почему наличие пустынных мест несовместимо с избытком населения в соседних, еще стоящих домах? При этом во многих деревнях, а также во многих городах равнозначность между хозяйством и домом (каковы бы ни были размеры того и другого) можно принять за правило. В Ренне, например, в середине XV века в 453 домах одного из приходов проживали 460 налогоплательщиков, из них 189 собственников и 271 наниматель.

В Порентрюи в 1518–1520 годах 251 семейство владело 280 домами и амбарами. Город Монбельяр в середине XVI века насчитывал 375 зданий (из которых 82 вспомогательные: амбары и конюшни); на городских военных смотрах присутствовали 267 буржуа и других жителей. «Это значит, что в доме Монбельяра размещалась в среднем только одна семья» (Пьер Пежо).

С этой точки зрения будем считать достаточно типичным реймсский дом конца Средневековья — одноэтажный, с чердаком, небольшой жилой площади. Конечно, в городе, где находится резиденция архиепископа, дома могут состоять более чем из одного хозяйства, но это тогда, «когда рядом с главным жилищем они предлагают одну или две спальни внаем» (Пьер Депорт). В них могут временно проживать родители или друзья, пришедшие укрыться за стенами в связи с угрозой войны. В виде исключения некоторые жилища были разделены поровну между двумя наследниками. Но чаще в Реймсе в одном доме жили четверо или пятеро человек, то есть это было одно домовое хозяйство. Только позднее, в конце Старого порядка и в XIX веке, положение меняется по причине перенаселения, обнищания, а также в связи с глубокими переменами в структуре внутреннего пространства (количество этажей и т. д.). Тогда численность жителей одного дома легко достигает 7 и даже 10 человек. Даже в Туре в 1836–1840 годах, внутри пояса укреплений XIV века, 1750 домов вмещали 4511 семей, или 13 939 человек: 3 человека в хозяйстве, 2,5 хозяйства или семьи в доме.

Наконец, известны примеры сельских домов, имевших больше одного хозяйства. Так, один из домов в Драси, в Бургундии, был, по–видимому, разделен надвое в начале XIV века. В лотарингских деревнях конца XV века арендаторов части дома называли chambriers[154]; их появление повлекло сложные проблемы сервитута, потому что им также было необходимо пользоваться колодцем, сараем, амбаром, хлевом.