Процесс одевания — первая возможность встретиться: это касается и детей, чье одевание должно происходить под надзором матери (как велит Джованни Доминичи), и взрослых, которые не всегда могут одеться без посторонней помощи и не всегда делают это только утром. Считается нормальным, чтобы жена помогала мужу умываться. Дамы просят служанок одевать их, а также наносить румяна и мыть (во всяком случае, ноги); среди дам и супружеских пар Равенны распространен обычай вычесывать друг у друга вшей, так что в XIII веке пришлось даже издать распоряжение, запрещающее предаваться этому занятию публично, в аркадах зданий.
Менее интимна обстановка за обедом, во время которого (иногда — еще до его начала) члены семьи встречаются. Один источник бегло обрисовывает детей хозяйки, собирающихся вокруг нее, пока она хлопочет над супом (Фьезоле, июль 1338 года): дочку пятнадцати лет, сидящую на низком сундуке с шитьем в руках, ее старшую сестру, притулившуюся у порога с прижатым к коленкам подбородком и высматривающую кавалера, их братишку, который бесцельно слоняется, не зная, чем себя занять. Затем каждый садится на свое место за столом. Семейный обед — это одновременно и идеал (к которому призывает Альберти), и реальность, в которой он воплощается. Все флорентийские семьи — и богатые, и бедные — имеют по крайней мере один стол (а то и несколько): он может быть или прямоугольным (с особыми ножками, сбитыми крест-накрест, как козлы) или круглым: в последнем случае он используется исключительно во время трапезы, что нашло отражение даже в некоторых описях имущества («стол круглый обеденный»). Источники представляют нам как обыденное явление присутствие за столом жены наравне с мужем, равно как, с определенного возраста, и их детей. За исключением, быть может, некоторых сельских районов и отдельных семей со средним достатком, мы не увидим за столом слуг.
Наконец, начинаются вечерние бдения, достигающие своего пика после ужина, когда семья собирается вместе. Находится немало совместных дел: повседневные домашние заботы (лущение, скобление, штопка, чистка, починка и т. д.), разные виды женской работы и многое другое в этом роде. Все это обычно сопровождается разговорами. Мужа и жену беспокоят повседневные дела, они говорят об «овцах, зерне, постройках, о привычных для супругов вещах», как передает свидетель беседы сельской пары. В который раз обсуждаются различные планы (за кого выдать замуж дочь) и проблемы (налоговый гнет, рождение все новых детей, «умеющих только есть»), о которых мы можем судить по налоговым декларациям, запечатлевшим людские страдания и семейные ссоры. Если муж и жена принадлежат к числу испольщиков, разговор крутится вокруг приданого, материальных интересов, отношений с собственником или патроном. Моралисты сетуют на непристойность частных разговоров. Впрочем, бывает, что разговор касается и религии. Даже в самых богобоязненных и благочинных семьях порой случаются приступы гнева, когда каждый «изливает желчь в бурных речах», по выражению биографа святой Екатерины Сиенской применительно к ее жизни. В иных случаях старики вспоминают детство или рассказывают историю рода (едва ли полностью достоверную). С возмущением обсуждают местные скандалы (двоеженство, убийства, разврат священников и т. д.). Диапазон тем, который мы привели на основании различных тосканских документов XIV века, естественно, расширится, если от крестьян и людей среднего достатка мы перейдем к городской буржуазии и гуманистам. В их домах тоже ведутся разговоры, в которых повседневные темы не всегда обходятся стороной. Альберти превозносит прелесть безмятежных бесед о «говядине, шерсти, виноградниках и посевах» — обо всем, к чему располагает жизнь за городом. Но, как известно, подобные беседы могут подниматься на совершенно иную высоту. По словам Альберти, у его дяди «было в обычае никогда не говорить о вещах пустых, но всегда о чем–то возвышенном». Что касается речей гуманистов, их диалогов, действительных или предполагаемых, разговор поднимается до высот истинной эрудиции и просветительства; к их идеям мы еще вернемся.
От разговоров переходят к играм: игре в кости (но это не так легко обнаружить в источниках), шахматы (часто упоминаемые в качестве предмета обстановки буржуазного дома), позднее — к картам. Иногда зовут детей, чтобы исподволь научить их грамоте (Пальмиери); когда они подрастают, родители устраивают для них ежевечерние чтения, как это делает, например, достойный и благочестивый нотариус из Прато Лаппо Мадзеи, читавший своим детям все зимние вечера напролет «Цветочки святого Франциска Ассизского» (1390). Через сто лет (1485) дядя юного гуманиста (ребенка–вундеркинда) Микеле Верини после обеда читает своему племяннику Евангелие (а для затравки Евклида).
Сама структура домов, где не все помещения полностью обставлены и не все хорошо отапливаются (равно как и проветриваются), способствует этим собраниям и коллективным бдениям. Летом принято вместе дышать свежим воздухом у входа в дом, или в саду, или в разного рода loggie. Зима объединяет домочадцев вокруг очага в sala: жена занята пряжей, хозяин дома перемешивает угли и разговаривает, дети внимают ему, застыв в разных позах на своих табуретках. Этот излюбленный сюжет повторяется на многочисленных миниатюрах. Другие обстоятельства (роды, болезни) собирают всех членов семьи в спальне. Но пуристы видят в этом вторжение на территорию, принадлежащую исключительно женщине или супружеской паре, тогда как центром семейного взаимодействия в полном смысле слова является, на их взгляд, гостиная. Последняя, безусловно, играет свою роль. Но муж, жена и их дети (так называемая «супружеская» семья) предпочтут гостиной спальню, где больше интимности и уюта. Вместительная гостиная буржуазного дома обычно принимает широкий круг родственников и знакомых, и в то же время служит неким фильтром, пропускающим в спальню лишь избранных.
«Paterfamilias» [70]
Семьей приходится управлять. Каждый день необходимо принимать решения. Две категории вопросов более других требуют распределения обязанностей: имущество и дети. О последних приходится заботиться с раннего детства до вступления в брак. Таким образом, они зависят от двух линьяжей и двух традиций, представленных соответственно отцом и матерью. Чье влияние окажется в итоге преобладающим? То же самое касается родового имущества. Все итальянские семьи, вплоть до тех, кто в налоговых документах назван nihil habentes (неимущими), владеют определенной собственностью, будь то предметы мебели или же скот. Но родовое имущество не однотипно. Оно объединяет наследственное имущество з строгом смысле слова, полученное от отца, собственные приобретения семьи, приданое жены (а иногда также и невестки), peculia сыновей (имущество, перешедшее к ним посредством дарения или покупки). Но и само приданое не представляет собой единого целого: юристы разделяют его на учтенное, то есть включенное рачительными хозяевами в опись имущества, и неучтенное — предметы мебели или обстановки, используемые в повседневной жизни. Таким образом, в формирование семейного имущества вносят свой вклад отец, жена и взрослые дети главы семьи. Нужно распределить обязанности, другими словами, делегировать их разным членам семьи. И еще вопрос — кто этим займется?
По давней итальянской традиции власть полностью и безоговорочно принадлежит отцу семейства. Уподобляя отцовскую власть королевской, юристы (особенно болонской школы) в XII- XIII веках немало способствовали ее укреплению, так что к XIII веку пословица «У себя дома каждый король» («Quilibet, in domo sua, dicitur rex») повсюду была очень популярна. Эту власть, patria potestas, отец, будучи ее единственным носителем, распространяет на детей; как пишет юрист Азо, «ни сама мать, ни родственники с материнской стороны не имеют власти (potestas) над детьми». Отцовской власти подчиняются и другие родственники по нисходящей линии, прежде всего внуки, в каком бы возрасте ни находился pater familias — пусть ему даже шестьдесят лет (etiam sexagenarius) — и сколько бы ни было лет его сыновьям. Эта максима, выведенная юристами, не остается мертвой буквой. Возникнув как ответ на вопросы, поставленные жизнью, она находит применение в быту через статуты и кутюмы, которыми итальянские города обзаводятся на протяжении XIII–XIV веков (статуты, среди прочего, регулируют частную жизнь), и с помощью них еще глубже проникает в жизнь семьи.
