Та вещь, от которой тянулись нити силы, та вещь, к которой тянулось намерение дома – была здесь. Но где? Над его головой? На чердаке? Почему нет.

Юрий бесшумно приподнялся. Джинсы и рубашку надевать не стал. Накинул хозяйский безразмерный халат. Чей он был? Покойного отца Андрея и Валентины – родного внука Геллы? Неважно.

До приезда наследников дом никого не пускал. Теперь все изменилось. Юрий отстаненно размышлял, как поступить, если бдительный юный Андрей сейчас вырастет у него на пути? Сломать шею? Почему нет.

Задача должна быть выполнена любой ценой.

Что-то смущало? Нет. Разве что сама Валентина. Почти черные с вишневыми искорками глаза. Заплаканные. С мокрыми ресницами.

Как эти глаза посмотрят на убийцу брата? Сколько продлится этот взгляд? Очень недолго, да. Но Юрий будет вспоминать о нем. Видеть во сне.

Возможно даже искать похожих на нее, среди случайных девок.

Юрий остановился перед нижней ступенькой лестницы, ведущей к цели. Справа, через приоткрытый дверной проем он видел спящую Валю. Белую кожу, почти черные волосы, залитые лунным светом.

Она не занавесила окно.

И не закрыла дверь.

Мимолетное воспоминание о чадящей зеленой свече коснулось сознания Юрия и развеялось.

Валентина была очень красива. Так почему нет?

Даже если она останется только воспоминанием с заплаканными глазами. Смотрящими с мольбой. Или с ненавистью.

Кто знает, когда и как старая Гелла с того света разбудит ее дар? Сколько у него есть времени?

“Эта ночь у меня точно есть”, решил Юрий. И сделал шаг от лестницы к приоткрытой двери.

Морщинка пересекала ее красивый белый лоб даже во сне. Что тебе пришлось пережить, маленькая? А что еще придется?

Сколько тебе отмерено, наследница великой Геллы Рерих?

Каждый шаг по этой земле приближает тебя к отверстой пасти могилы.

Юрий опустился на одно колено у изголовья кровати, нежно обхватил Валину выброшенную вперед руку за изящное запястье. Коснулся кисти губами.

Ему необходимо еще одно воспоминание о ней. Без слез. Без боли.

Она не просыпалась. И не проснется. До утра. Как и остальные. Андрей – может. Но вряд ли. Дольше всех проспит Ольга – у нее аппетит был лучше остальных. Ожидаемо.

Юрий рассчитал дозу снотворного идеально. И теперь сам не понимал, почему не пользуется случаем. Не идет на чердак. Не переворачивает дом вверх дном в поисках гримуара старой ведьмы.

Не может. Все что он может – стоять на коленях у кровати и держать эту прекрасную руку. Пока не испустит дух. Пока…

Валя сжала его руку в ответ. Не просыпаясь. Юрий не удержался – соблазн войти в ее сны был слишком велик.

В безвременье не было времен суток и времен года.

Валя лежала нигде в открытом саркофаге у подножия Каменного Ангела. На постаменте значилось “Здесь покоится Валентина Рерих. Чужая.” Лицо Вали Юрий едва мог рассмотреть за многими слоями невесомой серой паутины.

Он разорвал их в одно движение. Валя открыла глаза. Еще движение – он поднял ее из гроба и понес на руках, увязая в илистой грязи.

Низкое небо было полно серой грозы и хотело упасть им на головы. В безвременье небо всегда такое.

– Какой странный сон, – сказала Валя, не размыкая губ.

В безвременье всегда говорили не размыкая губ.

– Это не совсем сон. – пояснил Юрий, гладя бледную щеку. Рука цеплялась за красные ягоды и белые жемчужины, многими рядами оплетающие шею и лоб Вали. Кроме бесконечных красных и белых бусин, стекающих с тела подобно ритуальному одеянию древних жриц – на ней не было ничего.

Небо стягивалось воронкой над их головами. Хоботок новорожденного смерча готовился сойти на землю.

– Мне страшно, – Валя прижалась к Юрию. Красные ягоды между ними начали лопаться, высвобождая бордовый пахучий сок. Пихта и полынь. Смола и рябина.

Юрий лишь хотел заглянуть в ее сны. Насладиться ею.

Он не рассчитывал войти в безвременье. Откуда ему было знать, что наследница Геллы уже сюда вхожа.

Пальцы Юрия прошли сквозь воздух. Вали в его руках больше не было.

Смерч не достиг земли. Он опустился на ладонь женщины, очень похожей на Валю. Только более взрослой, статной. С изрезанным суровыми морщинами лицом.

– Гелла, – Юрий попытался выйти из безвременья. Вернуться в дом. В комнату. Куда угодно.

Но старуха не отпускала.

– Это самый великий дар на свете, волчонок. И я жалую его тебе.

Юрий услышал перестук своего сердца. Частые удары слились в монотонный гул. А потом Истина превысила его возможности, и он пал.

А Гелла спустила с ладони смерч, и вихрь затянул Юрия. Охлестывая лицо, задувая в глаза, забираясь под кожу. Потом вколотил в землю.

Точнее в пол.

Юрий упал с грохотом и разбудил Валю. Она резко подскочила на кровати. Их руки разомкнулись. Но еще хранили тепло друг друга.

Валя с недоумением переводила сонный взгляд с лежащего на полу Юрия на свое запястье, все в подсохших каплях темно-зеленого пахучего воска. Его рука пестрела такими же потеками.

Мерно тикали напольные часы. Первые лучи рассвета золотили комнату. Все остальные в доме по-прежнему спали.

В тесной раздевалке перед секционной светло-голубой кафель стен был идеально вычищен. Полы вымыты с хлоркой. Но запах тел, лежащих в дальнем конце коридора на каталках, все равно разрывал Вале легкие.

Все студенты из группы уже облачились в форму и вышли. Валя и Ольга оставались последними.

Валя уже третий раз пыталась завязать одноразовый халат поверх своего хирургического костюма. Пальцы слушались плохо. Воск с кожи рук она отмыла еще утром. А вот красные отметины ожогов, повторяющие форму воскового узора, остались.

– Да чего ты? – Ольга взялась за завязки Валиного костюма и ловко зафиксировала. – Что случилось, можешь нормально сказать? Я при Андрюхе приставать не стала, но… Почему когда мы проснулись, Юрик с пёселем уже свалили? Вы что с ним?..

– Нет, – шепнула Валя, – не было ничего. Даже не целовались. Просто…

– Ладно, потом расскажешь. Вон чешет наш экспЭрт. Сейчас пойдем на вскрытие, – Ольга кивнула на забранное двойным стеклом, наглухо закрытое окно раздевалки.

Действительно, по мощеной дорожке к зданию приближался Юрий. Как ни в чем не бывало. Он был все в том же светло-голубом костюме. Но без халата.

Валя сделала глубокий вдох и тут же пожалела об этом. Подступила легкая тошнота.

Стук ампутационного ножа о металлический бортик секционного стола ничем в Вале не отзывался. Как и вывернутый галстуком через разрез на шее язык пожилого мужчины. Как и его подсыхающие приоткрытые глаза. И даже блестящая розовая изнанка скальпа. Или неестественные острые кукольные черты. Как будто это шутка. Как будто они нарисованные.

С прабабушкой Геллой все было не так. Когда её отпевали – она казалась спящей. Отца хоронили в закрытом гробу. Там после аварии было особо нечего собирать. Так что труп в учебной секционной был для Вали первым.

Запах достиг той степени густоты, что воздух вокруг начал вибрировать. И Валя утратила его как запах со своего внутреннего радара. Как бывает с очень громкими звуками или сильной болью. Теряешь понимание, это очень громко или вовсе никакого звука нет. Это запредельно больно, или внутри тебя вакуум.

Валя выпрямилась и перестала подпирать кафельную стену. Даже сделала шаг к столу, поравнялась с другими студентами.

Юрий бросил на нее быстрый взгляд и тут же вернулся к работе. Преподаватель перемежал пояснения с вопросами. Валя не ответила уже на два.

Ее отвлекала вибрация воздуха, пришедшая на смену запахам. Она сгущалась и скручивалась пока не сжалась в звуковую волну.

“Золотая”, – выдохнула Вале в лицо волна. Этот звук напоминал шепот. Пожилого человека. Шелестящий, бестелесный.

Он исходил из недр распахнутого на столе тела. Труп. Говорил.

Что-то изменилось в Валином лице. Юрий с тревогой посмотрел на нее. Опустил окровавленный ампутационный нож.