В то же мгновение, как я встал на ноги, погиб ещё один наш, бык воспользовался тем, что про него забыли. И тут ударила мама, она вложила все свои силы в тугую алую молнию, она будто сам мир на две части разрубила. Свет ударил ровно в бок волка, отбросив и вбив его в ствол дерева. Злые кусачие змейки маминой стихии весело заплясали по псевдошерсти, раздирая плоть чужого.

Казалось, что всё — чужой повержен, но через несколько секунд он просто исчез, будто в воздухе растворился, так же, как делал Амис. Стихия. Стихийный чужой. Бестия. Такие получаются, когда чужой съедает очень-очень сильного зверя. Не меньше ранга духа, чья плоть уже полностью состоит из стихии.

— Бестия, — тихо прорычала моя мама, пришедшая к тем же выводам, её волосы полностью погасли, она потратила всю свою стихию на две атаки. И, если бы ей не пришлось спасать нас от частички чужака, когда мы закричали, может быть, её сил хватило бы, чтобы убить бестию.

Теперь же мы были лишены и старшего разведчика, и старшего охотника, и моей мамы, которую тут многие считали едва ли не познавшей стихию. И против нас бестия. Мы обречены.

Папа отрицательно покивал головой, а потом он что-то сделал, отчего я резко ослаб и снова сполз по стене на землю, от слабости помутилось в глазах, накатила тошнота.

— Вот он! Бейте его всем, чем можете! Это просто невидимка! — закричал кто-то в толпе.

Невидимки — не бестии, просто очень развитые чужие, я даже мысленно расслабился, пусть и не мог пошевелить сейчас ни мускулом. Ярость куда-то вся вышла из меня, отец опять развеялся. Но я прекрасно видел, как из леса выбежал целый и невредимый Дрим, за которым следовал Амис. Через миг всё закончилось, Дрим резко ускорился и вдавил невидимого чужого, которого будто нарисовали белым мелком в воздухе, в землю одним мощным потоком огня, затем и вовсе обратился алым медведем, вызвав почти синхронный вздох удивления у всех, кто его видел в этот момент.

Дрим в обличье зверя, яростно рыча, разбрасывая во все стороны злые рыжие искры пламени, за считанные секунды разорвал на части всех оставшихся чужих. Это была победа! Такова сила осознавшего и пробудившего!

После боя люди устало разбрелись кто куда. Кто-то помогал баб Нине обрабатывать раны, кто-то уносил тела погибших. Все были подавлены, не смотря на победу в столь сложной битве.

Сегодня ночью в свете сияния погибло четверо наших. А всё из-за треклятого невидимки. Если бы не эта чужая тварь — мы бы справились вовсе без потерь. Я без сил лежал на кровати, принесённый сюда мамой. Мне было обидно до слёз, что был не просто бесполезен в драке, ещё и мешался всем. Мама была вынуждена обращаться со мной, как с грудничком, который ещё даже ползать не научился. Даже Феня была полезнее меня — она хотя бы бегала сама! А она младшая! Ей всего четыре весны! Какой же я бесполезный.

Лежал, и по щекам у меня текли слёзы обиды на самого себя. Мама, не понимая обуревавших меня чувств, просто погладила по волосам и ушла к себе, чтобы переодеться в траурную шкуру. Потом она переодела меня в мою. И какое-то время, как маленького, прижимала к себе, отчего мне было ещё более тошно от себя самого. Я уже взрослый, скоро возьму копьё! Но не смел даже пискнуть в её объятиях, чтобы не расстраивать, она и так сегодня натерпелась.

Потом мама взялась за вязание, решив доделать вторую перчатку Дрима. Я же продолжал лежать, борясь со слабостью. Сон не шёл совершенно, хотя я и пытался уснуть, но при этом и голова почти не работала. Тогда я стал делать единственное, что мог. Медитировать.

Вдох как будто через точку во лбу, представить, что воздух омывает её изнутри, потом выпустить уже пустой воздух наружу через рот. Очень кстати вспомнилась медитация на горе. И я стал представлять, как дымка вместе с воздухом проникает в мою голову. Неожиданно, дымка стала покалывать кожу изнутри, появилось чувство лёгкости и восторга, прямо как тогда на горе. Но тогда меня очень быстро выкинуло из медитации. А тут я уже начал дышать через горло, воображая, что дымка омывает его изнутри. И даже дошёл до сердца, на котором медитация снова очень грубо была прервана.

Прогудел погребальный рог. Его сухой, надломленный зов наполнил тело мистическим страхом, пробежался по коже колкими мурашками. И я встал на ноги вместе с мамой. Сам удивился, что снова могу двигаться — видимо, во время медитации слабость прошла.

Уже приближался рассвет, видимо, для похорон выбрали время восхода солнца. От былого алого сияния ничего не осталось, и даже Старшая Сестра стыдливо покинула небосклон к этому времени. Тонкий серп Младшей выглядывал над кромкой леса, будто она подглядывала за нами краешком глаза, хотя и смотрела сейчас в другую сторону.

Деревня высыпала на улицу почти одновременно. И люди потянулись к священному копью. Все выряжены в целые шкуры разнообразных зверей, на головы капюшонами накинуты их же морды. Я дёрнулся и тут же надел свой капюшон, чтобы не оскорблять договор.

В рассветных сумерках показалось, что не люди идут, а всамделишные звери шагают на задних лапах. Будто все люди научились обращаться в зверя, как это сделал Дрим ночью. Медведь. Надо же, как один из Великих. Воздушный Дракон, Морской Левиафан, Огненный Тигр, Живой Слон и Каменный Медведь. И вот, у нас есть свой медведь. По крайней мере он с нами, до конца лета, когда придёт сборщик познания, чтобы увести Дрима к провалу чужих. На бесконечную войну со злом.

Ручейки людей стеклись к большой вытоптанной площади, окружённой сплошным кольцом серого камня, которому уже сотни лет, но он всё ещё не оброс ни мхом, ни грязью. Даже вода от дождя неохотно на нём задерживалась. Минуты вяло потянулись в вязкой тишине. А потом охотники понесли обезображенные тела в круг. Прямо перед ограждением они останавливались, двое продолжали держать носилки, а третий перепрыгивал ограждение, касаться его было дурной приметой. Потом охотники сменялись, и следующий перепрыгивал. И так, пока все четыре тела не будут уложены головой к копью.

Все охотники вышли из кольца, остался только Дрим. Его голос обрушился на людей тяжёлыми бурными волнами, обдавая водой и пеной, проносясь дальше и дальше по всей деревне, казалось даже, что по лесу его голос проносился так же сильно и бурно.

— Сегодня мы прощаемся с четырьмя из нас. Они были нам верными братьями и сёстрами. Они были искренними и живыми. Теперь их нет, чужие снова пришли убивать и разрушать ради убийств и разрушения. Чужие — вне круга. Они — неразумное бессмысленное зло, которое можно только уничтожить. Они не способны договариваться. Сейчас же мы почтим договор с нашими предками и нашими потомками. Мы не враждуем со зверьми, мы находимся с ними в общей охоте. Они охотятся на нас и на себя. Мы охотимся на них. Мы чтим договор и не трогаем матерей с детьми и детей, не коснувшихся стихии. Они не заходят за границы деревни иначе, чем в круг копья. Мы отдаём им своих мёртвых, чтобы те могли переродиться в зверей, раз уж не успели сделать это при жизни.

Дрим резко, без предупреждения обратился в медведя. Его шерсть была будто соткана рыжего огня, а глаза горели углями, во все стороны посыпалась стихия жёлтыми искрами. Он яростно и громко заревел, широко разинув пасть полную чёрных клыков, из зева вместе с рёвом вырвалось пламя.

И мы подхватили его рёв. Мама тонко и дико визжала, я пытался ей подражать, но у меня получалось совсем по-другому, у меня получался теперь скорее высокий звонкий рык, хотя раньше я очень гордился тем, что мог подражать ей. Но я обрадовался переменам, похоже, мой внутренний зверь начал просыпаться.

После долгого рёва Дрим обратился обратно в человека и перепрыгнул кольцо. В следующее мгновение из леса прямо в каменный круг, начали запрыгивать дикие звери. Один, второй, третий, десятый, двадцатый. Разные, но все молодые, именно таким нужна стихия людей, чтобы легче было познать стихию в будущем.

Взрослые продолжили наблюдать за дикой трапезой. Я хотел тоже посмотреть, всё же я уже взрослый, но мама силой повернула меня спиной к этому, не давая глядеть на кровавый пир. Почему она не даёт мне посмотреть? Ведь мы едим их, они едят нас, всё как завещали предки. Звери произошли от людей, а люди произошли от зверей. У нас с ними общая война против чужих, так что нет ничего страшного в том, что мы отдаём им своих мёртвых. Мёртвый человек вскормит молодого зверя, мёртвый зверь вскормит человека, таков закон природы.