Нарезав четыре круга вокруг избушки, я-таки решился заговорить с мамой и зашёл внутрь.

— Мам, мы вчера с Дримом нашли кровавый плод и принесли его в деревню, — я замолк, не зная, что ещё добавить.

— Я знаю, вся деревня только о нём и говорит, последний такой добыли аж двадцать вёсен назад, вы — большие молодцы, — мама оторвала взгляд от вязания и тепло мне улыбнулась.

Замялся. Я не так давно один на один убил чужака, но вот что сейчас сказать маме, я не знал.

— Мам…

— Что, сынок? — потом она тяжело вздохнула. — Нет, Арен, ещё рано. Если я выпью сейчас зелье из кровавого плода, то, наверняка, познаю стихию и пробужу зверя. Возможно даже, что Вира познает стихию без помощи зелья до следующего года. Но, сын, где гарантии, что ты познаешь стихию за три года и нас не разлучит сборщик познания?

— Я смогу, — горячо выпалил я, а потом сам устыдился своих слов.

— Нет, Арен. Я бы согласилась, пройди ты хотя бы первые шаги… Да и… Сын, — мама потупилась, на какое-то время отвлёкшись на вязание. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что тебе нельзя такое говорить никому. Но…

— Что, мама? — она снова потупилась, вернувшись к вязанию, и я поторопил её. — Что ты хочешь сказать? Я никому и никогда не выдам твой секрет!

На какое-то время тишина разбавлялась только стуком спиц да шуршанием пряжи в маминых руках. Но потом она поняла, что так от проблемы не спрятаться, и горячим шёпотом выпалила:

— Я уже три года, как познала стихию.

Она сказала это так внезапно, быстро и тихо, что я сначала даже не понял и замолк, пытаясь расшифровать набор звуков, попавших мне в уши. Потом мои глаза стали расширяться, и я чуть было не закричал от удивления, но мама вовремя среагировала, просто закинув мне в рот клубок шерсти.

Мне понадобилось минут пять просто для того, чтобы понять всё, что стояло за этими словами. Мама, познавшая стихию! Она три года скрывает это, чтобы её не забрали сборщики. Но как? Сборщики же умеют видеть познание! Ещё минут десять мне понадобилось на то, чтобы понять: мама умеет скрывать своё познание. Потом до меня дошло, что она уже три года борется с пробуждением зверя, которое уже невозможно будет скрыть от деревенских. Ещё полчаса я отупевшим взглядом глядел на вяжущую маму. И понимал, почему она так боится любых перепадов настроения, постоянно прячась в вязание. Не могу представить себе уровень её самообладания в тот момент, когда на нас напали чужие.

Кивнул маме, потом ещё раз кивнул и сел в позу смирения, подложив локти под лоб. Так я показал, что всё понял и даже случайно не расскажу об этом никому. Даже ей. Никто не должен знать. Никто. Даже она. Поднявшись на ноги, я вышел прочь, голова кружилась от свалившегося на меня озарения. Таким меня и нашёл Дирк — младший брат Дрима. Он хлопнул меня по плечу, чуть не уронив, но сам же и поймал.

— Что-то ты хлипковат для стихийного, — беззаботно рассмеялся своей неловкой шутке он, а меня прямо резануло страхом, он понял!

Я в ужасе повернул к нему глаза, но он беззаботно улыбался мне, будто ничего страшного сейчас не говорил.

— Идём со мной, Дрим сказал, что тебя уже можно вести к нам, — и он пошёл в сторону медвежьей берлоги, закинув руки за голову и что-то насвистывая. Дирк был полной противоположностью своего старшего брата — вечно расслабленный и даже весёлый.

Я же недоумевал, куда он может меня вести? К остальным охотникам, которые уже знают, что у меня нет горшочка, что я гнилой? Или, что ещё хуже, что они знают о познании мамы и собираются нас обоих изгнать? Я аж покрылся холодным потом. За вечным весельем Дирка невозможно понять, о чём он думает на самом деле. Может, он меня так на казнь ведёт?

Мы добрались до примятой ограды, за которой был спрятан вход в секретное детское логово. Дирк легко перепрыгнул его, будто даже перелетел. Я попытался повторить — но задел пальцами ног ограду и с шумом врезался лбом в мягкую землю. Дирк рассмеялся надо мной, чем вогнал в ещё больший ужас, помог мне встать и повёл дальше, мимо берлоги.

Ноги у меня онемели от страха, и я двигался как на костылях, готовый к чему угодно.

В конце концов, ну изгонят нас с позором — мама познавшая, мы сможем выжить и в лесу.

На эту мысль в животе всё скрутилось тугим узлом, но я всё равно шёл вперёд. Вскоре впереди стало слышно звуки борьбы, крики. Ну, точно, меня ведут на суд, где всё вскроется.

Лес расступился, и я увидел большое поле, на котором стояли разнообразные снаряды. Здесь было довольно много людей — почти все деревенские охотники. Когда мы вышли из леса — постепенно наступила тишина, охотники один за другим оборачивались на нас, прекращая делать то, чем занимались. Все взгляды устремились на меня.

Меня сковал такой ужас, какого ни в одном кошмаре не снилось. Даже в бою с чужаком мне не было страшно, а здесь я застыл, как статуя, даже вздохнуть не мог. Только сердце и билось в груди, норовя вырваться и спастись бегством.

— Лёгкого познания! — одновременно проорала сотня глоток.

На ногах устоял лишь чудом, слабость прокатилась по телу волной, забралась в каждый уголочек, будто проверяя на прочность. Потом шибанула в голову, крутанулась и исчезла. Я поднял руку в приветствии познающих, умело сплёл пальцы:

— Сильного зверя! — голос сорвался и дал знатного петуха.

И всё, все потеряли ко мне интерес тут же. Кроме Дирка, он с силой хлопнул меня по спине, так что я-таки грохнулся.

— Хаха, а ты не робкого десятка, я помню, как грохнулся в обморок от этого рёва, — Дирк как всегда был беззаботен. — А ты вон даже ответить смог внятно, хахах.

Упал в обморок? Он-то чего боялся? Тоже тайны хранит?

Я даже недоверчиво на него покосился.

— Чего? — Дирк аж смутился от моего взгляда, но тут же сам себе придумал ответ. — А, пытаешься понять, зачем я тебя сюда привёл? Дык это полигон для тренировки стихии. Вместе оно лучше, значит. Начни с простой разминки, но старайся заполнить пустую голову стихией. Ты же умеешь входить в состояние пустой головы?

— Ага, — я кивнул ватной головой.

— Тогда иди вон на ту площадку в центре и давай — это твоя основная задача, пока не сможешь заполнить голову стихией — дальше лучше не лезть, — Дирк в очередной раз хлопнул меня по спине, но уже не так сильно, чтобы не свалить на землю ещё раз.

Но прежде чем выполнять, я обернулся к Дирку и спросил его:

— А где Вира и Дрим?

— Что? Ахахаха! Вира и Дрим? — Дирк заржал так, что на поле снова воцарилась тишина, и только его хохот разносился вокруг. Отсмеялся он не сразу, но люди скоро перестали на него обращать внимание, Дирк часто ржал по поводу и без. — Не, конечно, может быть, но вообще Вира ещё неделю будет переваривать зелье, а старший братец не любит тренироваться здесь. Ему больше нравится в одиночестве, но он регулярно приходит, чтобы дать совет.

Я был и сам не рад своему вопросу, не понимая, что именно так развеселило этого хохотуна. А вот то, что мой плод женили без меня, я запомнил. Так здесь не принято было делать. Но потом до меня дошло, что пока я был без сознания, мама могла решить всё за меня.

Тяжело вздохнув, начал тренировку, пытаясь достичь состояния пустой головы. Но мысли так и лезли в голову, сбивая с ритма, разрушая вязь движений. События скакали, будто табун антилоп, я просто не успевал пережить одно, как на меня тут же сваливалось что-то другое. Безумно захотелось спокойствия и стабильности. Ещё недавно я мечтал обо всём этом, а теперь готов отдать руку за то, чтобы всё остановилось.

Нет горшочка? Хм, но ведь стихии во мне становится всё больше, я это чувствую. Без стихии я бы не смог выдержать тот забег. Я бы не смог победить чужака без стихии. Без неё мы бы не получили кровавый плод. Так где же мой горшочек? Неужели я действительно порченный, и с этим уже ничего не сделать? Или у меня просто особый путь познания? У кого спросить? Где взять хоть толику ответов на эти вопросы?