Чуть в стороне, за хлипкой деревенской оградой, на вытоптанной поколениями детей поляне ребята гоняли выбеленную временем и ногами кость. Игра заключалась в том, чтобы загнать её в специальную лунку пинком, особым шиком считалось, если удалось заставить её бежать по земле, переворачиваясь раз за разом, а потом воткнуться в лунку. Как раз сейчас Дрек смог сделать особо ловкий пинок, и дети громко кричали, считая её обороты, но на пяти раздался хор расстроенных голосов — кость легла на лунку.

Я тяжело вздохнул, но продолжил выполнять упражнение раз за разом, заставляя руки вращаться и растягивать суставы. Это уже пятый цикл тренировочного комплекса за сегодня, нужно успеть сделать семь до ужина, а потом помогать маме.

Вращение локтями, сначала в одну сторону, потом в другую. Раз, два, три… Ребята снова начали громко считать обороты кости, и я сбился со своего счёта. Не важно, сделаю ещё пять. Дети дружно заорали: "Гоол", — кажется, на десятом обороте! Золото? И я замер, вглядываясь в лунку, но тут же мысленно обругал себя за остановку и продолжил. С локтей переключился на кулаки, потом на пальцы. Всё в точности так, как описано в книге отца.

Я стану сильным, у меня будет идеальная основа для познания, пап!

Закрыл глаза и постарался отрешиться. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю. Я — тело, и мне нужен только комплекс упражнений.

— Мама! У меня получилось, я про… — фантазии прочь, я — тело, мне нужен только комплекс упражнений.

Ко мне подошёл папа и стал внимательно следить за моими движениями, горло сдавило горьким комом, но я лишь сжал зубы и продолжил тренировку. Такую же делали все дети в деревне, и только я, как одержимый, повторял её больше одного цикла за день.

Я — тело… Я — тело…

Отец ушёл, не дождавшись окончания. Болезненный ком в горле пропал чуть раньше, на поворотах головы. Я же продолжил, стараясь перестать думать. Говорят, что ребёнок становится готов к познанию стихии, когда сможет в первый раз провести весь комплекс с пустой головой. Именно так будут заложены идеальные основы для будущего развития. Но этим все пренебрегают.

Сама тренировка направлена на чувство собственного тела, растяжку, баланс. Ещё она составлена именно так, как проще всего достичь пустоты в голове. Ничего сложного, ничего, что может сбить будущее понимание Зверя. Ничего, что может повлиять на Технику. Папа записал в своей книге собственное понимание тренировки, куда подробнее того, что было написано на священном копье.

Глаза невольно скользнули в сторону от деревни, где неведомым предком была отпечатана в земле арена. В центре той было пяткой воткнуто в камень священное копьё — тот, кто решится его взять, вызовет на бой своего первого зверя. Копьё может взять только тот, кто уже получил первое прозрение. И только один раз за жизнь. Тот, кто убьёт зверя в честном бою этим тяжёлым и неудобным (со слов отца) оружием, будет награждён предками. И отец написал, что эта награда крайне важна для познания.

Я услышал крик мамы, зовущей меня на ужин, тяжело вздохнул — не успел совсем чуть-чуть до конца седьмого цикла. Но нельзя доделывать, чтобы знать свои возможности. Да и вечерний костёр меня манил обещанием новых рассказов старших. Сегодня очередь рассказывать историю была у Дрима — старшего охотника, который уже почти познал свою Стихию. Обычно из этого огромного бородатого мужика было и пары слов не вытянуть, но вечер у костра был традицией, и раз в несколько месяцев даже Дрим заставлял себя скупо рассказать молодняку об охоте, и совсем редко он рассказывал о чужих.

Последний раз грустно взглянув на пустующую площадку для игр, я вздохнул и припустил домой. Как обычно, мама уже поела и, тихо напевая себе под нос, вязала что-то. Когда я зашёл, она подняла голову и вопросительно на меня посмотрела. Печально покачал головой ей в ответ, и она улыбнулась с облегчением. Двенадцатая весна уже совсем рядом, цветочные бутоны уже набухли, пройдёт совсем немного времени, и они распустятся. Мама ещё в прошлом году взяла с меня обещание, что до прозрения и пустой головы я не притронусь к копью. И с тех пор у нас был свой ритуал: мама поднимала бровь, я качал головой.

Мы оба понимали, что это скоро закончится, но если мама хотела оттянуть этот момент, то я, наоборот, всячески пытался приблизить его. Я должен. Я обещал папе, что стану сильным, что познаю стихию быстрее всех!

В горле встал горький ком от взгляда отца, но я, пересиливая себя, быстро съел простую кашу из мяса и прошлогодних овощей со свежими травами. И побежал к костру. Там Лима и Дрек уже притащили небольшую горстку ветоши, а Дора разжигала костёр — всё в точности с очерёдностью, значит, в сегодняшней игре никто не смог сделать золотую кость — попасть в лунку после десяти оборотов. Впрочем, ребята в такой ситуации кричат так, что я услышал бы и с пустой головой.

— Что, опять не вышло, чемпион? — с звонкой издёвкой спросил Алем. Ему тоже скоро будет двенадцать, так что он был моим соперником. Три золотых кости говорили за него — он талантлив, но тоже ещё не достиг ни пустой головы, ни прозрения.

— У тебя тоже? — вернул я ему шпильку, но неожиданно Алем разулыбался в ответ.

— Огонь, я видел чистый огонь сегодня!

Ничего не ответил, только набычился и сел к костру. Огонь — это сила. Его легко познать, как и остальные первоосновы. Говорят, что чистые стихии познают очень быстро: чуть больше, чем за год. Вот только чистый огонь Алем мог бы увидеть, только если Великий Тигр погиб. Так что брешет, но даже какой-нибудь очень сложный огонь куда лучше, чем какая-то непонятная стихия, особенно связанная с жизнью.

— Ха, Алем, а то, что огонь — золотистый, ты ему не скажешь, да? — рассмеялась Дора.

Теперь набычился наш рыжий. Как я и думал, чистый огонь — удел Великих, вышедших из самой первостихии. Людям чистые могут только в детских снах присниться.

— Я же тебе по секрету сказал! Трепло — ты, Дора!

— А я пальчики скрестила!

— Ну и что, что золотистое? Основа-то — огонь, с таким я точно смогу стать зверем на второй же год!

На второй год — это он тоже загнул. В лучшем случае познает за три года, а скорее всего вовсе к восемнадцати вёснам, что тоже считалось хорошим результатом.

— Ага, тигром сразу, — рассмеялся Дрек, и его звонко поддержала его сестра-близнец Лима.

— Идут, — шепнул Вол, подошедший у меня со спины, и все тут же замолкли.

И правда, обернувшись, я увидел тяжело шагающего Дрима, за которым тихонько шли остальные ребята. Старший охотник подошёл к костру, придирчиво осмотрел сложенный из веток шалаш, глянул на розжиг и щелчком пальцев выпустил искру. У него тоже была стихия огня, но какая-то очень замудрёная, раз уж он никак не мог её познать к своим двадцати годам. Уже и техники основные все разучил, а последний шаг к стихии никак не мог сделать.

Если во время его рассказа хоть кто-то произнесёт хоть звук, охотник всегда прекращал говорить и уходил. Потому никто не раскрывал рта, а того, кто хоть слово вякнет, будут колотить все. Леве держал своего младшего брата на коленях, крепко держа ему рот двумя руками, и можно быть уверенным, что во рту у него ещё и кляп из сладкой вяжущей травы. Потом пару дней ещё будет плеваться от неё, болтун.

Будто по волшебству, огонь стал разгораться, а небо с ним стало темнеть. Момент был выбран идеально.

— Это было прошлой зимой, в самое сияние Старшей Сестры.

Кто-то восторженно пропищал, но ему тут же заткнули рот. В тот раз к деревне подобрался чужой, так что и рассказ, скорее всего, будет о нём.

— Я тогда возвращался с охоты, набрал много трав и нёс с собой огненную ящерицу, — голос у него был похож на озёрную волну, когда начинался летний ливень, шипящий пеной и одновременно звонкий. Так говорил только Дрим, и мама считала, что это из-за того, что он уже близок к своей стихии. — Шумел ветер, и я был сосредоточен на мыслях о своей стихии, надеясь, что сердце ящерицы поможет мне прорваться, наконец. Уже спускался с горы, когда мне навстречу вышел чужой. На три головы выше меня, он подражал какому-то зверю и уже покрылся серой псевдошерстью. Очевидно, он тоже был чем-то занят, потому не сразу заметил меня. Но стоило мне сбросить ящера с плеча, как чужой вздыбился и рванул ко мне.