Брак замялся, не зная что сказать. С одной стороны, если за Расконом действительно охотились убийцы с островов, оставлять одного из них в живых было бы верхом глупости. С другой, было в этом что-то глубоко неправильное. Не настолько, как с теми двумя парнями на лодке, которые всего лишь не вовремя решили сменить унылый быт плотовиков на работу курьерами, но все равно неправильное, царапающее где-то там, внутри.

– Если у тебя есть цель, которая значительно превышает возможности, – понял его затруднение фальдиец, – То отвлекаться на такие мелочи, как мораль, неуверенность и сделки с совестью тебе нельзя. Это не значит, что надо быть бесчувственной сволочью, которой наплевать на окружающих…

– Со стороны выглядит именно так, – заметил Брак.

– Зависит от того, с какого берега смотреть, – парировал Раскон. – За пять синек фигурку продашь?

Вопрос прозвучал внезапно и калека едва не ответил привычным отказом, но задумался и неожиданно для самого себя ответил:

– За кри не продам. Но готов обменять.

Брак запомнил расположение пары крохотных фиолетовых пятнышек и убрал окуляр. Сверил направление по компасу, добавил на листок пометку, перепачкав углем задубевшие пальцы. Свернутая бумажка с подвешенной к ней железкой отправилась вниз, шустро скользя по веревочной петле вдоль паутинки, а калека откинулся в кресле, распрямляя затекшую спину. Метель закончилась и проснувшееся солнце уже вовсю принялось за работу, очищая верхушки деревьев и беспощадно уничтожая островки добравшегося до земли снега. Брак прибавил тепла от нагревателя и сунул руки под одеяло, против воли улыбнувшись своим мыслям. Копаться в воспоминаниях и самом себе, болтаясь в одиночестве на огромной высоте, оказалось восхитительно приятно, особенно, после двух месяцев на горже, где об уединении можно было только мечтать.

Удивительно все же, насколько сильно может поменяться мнение о чем-то, стоит лишь узнать об этом получше. Неважно, касается это людей, вещей или местности, под которую на картах приходится выделять здоровенный свободный участок со скромной пометкой “глухие леса”.

Кандар вот, по первому впечатлению, казался легкомысленным, безалаберным гулякой, невесть как освоившим азы механики и пролезший в экипаж хорошей горжи. Острый на язык и на редкость дурной, когда на него накатывала эта самая безалаберность. Хотя с такими людьми приятно общаться и здорово проводить время – ведь они вызывают подсознательную приязнь и излучают обаяние – подпускать их к себе близко не стоит. Но после попойки в Лингоре, длившейся двое суток и заметно опустошившей кошельки обоих механиков, Брак по-новому взглянул на сероглазого, вплоть до того, что даже мог называть его другом.

За время путешествия на юг они здорово сблизились, распили не один бочонок пива и до рваных дыр затерли дурацкий путеводитель, споря о преимуществах различных гигатраков и особенностях их конструкции. Кандар вот считал, что чем больше колес – тем лучше, а Брак с пеной у рта доказывал, что больше четырех ставят только полные кретины. Кандар болел душой за огромные баданги – Брак парировал, что скрапперы практичнее. Аргументов у обоих хватало, а особую пикантность ситуации придавало то, что ни один, ни второй в гигатраках толком не разбирались. Сероглазый за время рабства ни разу не бывал внутри, хотя снаружи насмотрелся вдоволь, а Брак выше второй палубы поднимался всего пару раз в жизни. Но спорить им это ни капли не мешало. Калека даже тайком выдрал и упер страницу с рисунком “Мамаши” – грубым, во многом неточным, но тем не менее отправившимся в потаенный отсек протеза. Благо, сделать это незаметно было проще простого – книга уже через пару недель окончательно утратила товарный вид и пестрела пятнами смазки.

Да и кроме гигантских машин тем для разговора им хватало. Встреченные по пути горжи, лодочки курьеров, местная живность, странные названия поселков, вдохновенная ругать вечно во все лезущих островных сараков… Кандар был идеалистом, из раза в раз возвращаясь к теме объединенного запада, союза с кочевниками, каких-то справедливых единых законов и прочей возвышенной ерунде. Брак во многом с ним не соглашался, но разговоры поддерживал – на плоту сероглазому попросту не с кем было об этом поговорить и найдя свежие, покорно развешенные уши, он явно отыгрывался за месяцы страданий.

А вот с Расконом вышло интереснее. Чванливый, высокомерный толстяк в шутовском наряде на поверку оказался расчетливой, умной и совершенно безжалостной тварью. Вроде крохотных, шумных пичуг, встреченных на юге – те привлекали внимание насекомых яркой расцветкой, схожей с местными цветами, а подманив поближе – безжалостно жрали. Да и добычу покрупнее, навроде вездесущих визжиков и крупных птиц, они тоже жрали – яда в крохотных коготках хватало, чтобы свалить с лап здоровенного шатуна, а радужный зобик скрывал в себе удивительно злой эйнос, выделяющий едкую синюю жидкость, растворявшую даже плотную древесину. Местные лесовики прозвали их цвитлейками и вели с птицами настоящую войну – мелкие летучие твари успешно истребляли скотину, травили людей и портили жилища, выжигая каверны под свои гнезда. Этакие гразги в миниатюре, только летающие, горластые и на диво злобные.

Вот Раскон был как раз из таких. Цветастый, опасный и на диво злой. Брак понял это далеко не сразу – поначалу фальдиец не выходил за условия сделки, степенно рассказывая о всяком отстраненном – как подбирать надежных людей, с кем и как говорить, чтобы тебя услышали, куда вкладывать кри… А потом калека предложил помериться силами в забойке, чтобы скрасить однообразное путешествие по великой реке – и фальдиец согласился.

Играть с ним Брак ненавидел, во всяком случае поначалу. В отличие от Часовщика, толстяк совершенно не собирался подыгрывать или что-либо объяснять – просто раз за разом громил построения калеки десятками разных способов, усмехаясь в усы в ответ на робкие попытки сопротивления. Брак пыхтел, злился и сдавленно ругался, когда Раскон в очередной раз ломал его коварные планы, попыхивая трубкой и задумчиво разглагольствуя о преимуществах письменных договоров над устными. На третий день, устав биться об эту непробиваемую стену, калека начал задавать вопросы по игре – и внезапно начал получать в ответ то, ради чего и сменял фигурку горжи.

Как строить надежные планы, чтобы удар в спину вышел максимально внезапным и неизбежным. Как сломать построение противника, всего лишь вовремя занеся пальцы над фигуркой и заставив его сомневаться. Как провести крохотный скиммер по самому краю поля, уведя с вражеской половины доски ценную добычу… Раскон постепенно становился словоохотливее, а видя неподдельный интерес Брака – еще и начал подкреплять свои объяснения историями из жизни. Не своей, конечно, имен он не упоминал, как и названий мест – но внимательному слушателю они и не нужны, достаточно наблюдать и сопоставлять. А калека именно этим и занимался, жадно впитывая азы островной науки побеждать до объявления войны. Планы мести Котам, до того весьма расплывчатые, постепенно обрастали скелетом, мясом и кожей.

Раскон прекрасно видел нездоровый интерес Брака, но лишних вопросов не задавал. Лишь гмыкал и усмехался, когда собеседник в очередной раз лез за крохотным металлическим блокнотом и стилом, чтобы внести новые пометки. Когда место для записей у калеки закончилось, фальдиец сходил в подсобку и принес толстый бумажный журнал в неприметном сером переплете, призывно белеющий чистыми страницами.

– Не доверяй свои мысли металлу, – он протянул книгу Браку, сжимая ее толстыми пальцами, – Бумага горит быстрее. А лучше вообще пиши своими закорючками, если сможешь их потом разобрать.

– Спасибо? – вопросительно поднял бровь калека, не пытаясь забрать журнал.

– Две зеленухи, – удовлетворенно кивнул Раскон. – Я сам потом вычту из платы.

Совет оказался хорош – даже любопытный Кандар, вечно сующий свой нос во все интересное на плоту, лишь пролистал исчерканные рисунками страницы и разочарованно выдохнул.