– В одном он прав, – неожиданно серьезно сказал Кандар, отцепляя протез. – Про примитивный разум местных жителей. Да и клановых заодно. Что те, что другие сидят по своим делянкам и тихо друг друга презирают за чужие обычаи. Не понимая, что если все продолжится как есть – лет через пятнадцать не останется ни тех, ни других.

– Вымрут, как собаки на Талензе? – криво улыбнулся Брак. В ушах шумело от выпитого. – Не заметно.

– Уже вымирают. – почесал культю сероглазый. – Слышал, как недавно целый клан погиб?

Сердце у калеки ухнуло вниз, а по телу волной прокатилось что-то холодное и липкое. Стараясь не показать своего состояния, он уткнулся в кружку и большими глотками пил ставшее вдруг безвкусным пиво.

– Слышал, – ровным голосом ответил он, – Собаки грязные или вроде того.

– Пылевые Гиены, – поправил его Кандар. – Не самый крупный клан, но один из самых традиционных и сильных. Ни шагу от устоявшихся правил, все по заветам предков… Исчезли за одну ночь, прямо на своем сборище.

– Туда им и дорога, – сжал зубы Брак, не поднимая глаз. – Вместе с остальными кланами.

Сероглазый помрачнел, задумался, явно что-то вспоминая, и тоже присосался в пиву. Утер пену рукавом и мрачно сказал:

– Согласен. Прости, что напомнил. Я слышал поговорку, что жизнь вольника похожа на ходьбу босиком по кишащей гразгами траве. Рано или поздно заканчивается твоя удача, а затем – ноги.

– А затем – жопа, – буркнул Брак.

Он уже пришел в себя и теперь старательно дышал, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и перезвон колокольчиков. Второй раз за последнее время он слышал название родного клана и вот уже во второй раз его корежило воспоминаниями и страхом, будто жалкий скиммер, ненароком угодивший под колеса гигатрака. Вот только здесь разговор и не думал заканчиваться и сбежать в уютный лодочный сарай не выйдет.

– Знаешь, что такое Поиск? – тем временем спросил Кандар, – Клановый молодняк отправляется во внешний мир, лет на пять. Живут, зарабатывают, набираются знаний и опыта, обычно тайком. Думаешь, чего Раскон на тебя так взъелся тогда? У многих на Гардаше есть к степнякам счета длиною в свиток республиканской поэзии, из самых нудных.

– Его тоже клановые покусали?

– До задницы точно не добрались, – усмехнулся сероглазый. – Больно жирная. Так вот, шарг с ним, с Поиском. Интереснее, что происходит потом. Вот этот молодняк, кипя новыми идеями, знаниями и стремлениями что-то улучшить у себя в семьях, возвращается домой. Праздник, церемонии идиотские, в небо из баданг херачат…

– Прямо из баданг? – с сомнением протянул Брак. Он такого бреда не помнил – снаряды для тяжелых орудий стоили, как не самый херовый скиммер. Даже с пустым стволом выходило с пяток зеленух только на эйр.

– Из баданг, – кивнул Кандар. – Все радуются, обнимаются, меняются подарками. А затем новым членам клана пробивают уши, нанося метки. Сначала одну, а затем – все больше. Потом, к старости, их можно использовать как решето.

– Слышал, – кивнул калека, чтобы поддержать разговор.

– Знаешь, зачем это делают? Все считают, что метки означают твои достижения в клане, вроде республиканских медалей, чтобы точно знать, кто стоит перед тобой. Честный способ, не скрою. Вот только все это – шаргова брехня. Метки на ушах ставят, чтобы вернувшийся в клан уже точно его никогда не покинул. Там, где молодняк может заявиться в Нью-Арк без кри в кармане, спрятавшись за слезливой историей, а потом сойти за своего – клановый с пробитыми ушами проживет в лучшем случае пару дней. Обязательно найдется тот, у кого какие-нибудь Скорпионы убили любимую бабулю, а потом скормили ее ручным люторогам. Выходит, что молодой, умный парень, вернувшись из Поиска, оказывается в подчинении у старых пердунов, которые не видят дальше своего носа и срать хотели на все его идеи. Они – старшие, он – пустырник под их колесами. К моменту, когда он заработает достаточно меток на ушах, чтобы что-то менять – ему самому на все будет насрать, сядет на самом верху и будет брюзжать про величие Семьи или еще какую дичь, пихаясь жопами за столом с такими же старыми ублюдками за возможность пробить ухо очередному вернувшемуся. И из этого дерьма никуда не сбежать, поверь мне. Рабы знают про хозяев многое, а умные рабы – знают все.

Кандар раскраснелся, повысил голос, жестикулируя полупустой кружкой с пивом. Кто-то за дальним столом приподнял голову, проморгался и снова ее уронил. Младший Жердан бубнил про стену пламени и ящик итлийского трехсолодового, а за окном стало ощутимо светлее.

– Разве не этим сильны кланы? – возразил Брак, которому передалась горячечность собутыльника. Да и тема его задела за живое. – Такая привязанность к своим гарантирует сплоченность, что весь клан поднимется на защиту, как одно целое. Старые – да, но мудрые. Они видели в жизни достаточно дерьма, чтобы понимать, куда не стоит лезть, они достаточно опытны, чтобы избежать ошибок. А этот твой молодой кретин с горящими глазами, дай ему в руки рычаги гигатрака – и он убьется об соседний клан или доминионскую крепость на следующий же день.

– Да, убьется. Но не потому, что он молод и глуп, как распоследний джорк. Просто кланы настолько сосредоточены на себе, что не видят дальше собственного капота. И не хотят видеть. – возразил Кандар. – Они не знают, что в доминионской крепости стоят новые баданги, а соседний клан давно подготовил ловушку для зарвавшегося новичка и уже греет скрапперы. Но речь вообще не об этом.

Сероглазый шумно выдохнул, прошел к стойке и ловко выудил из под дрыхнущего кабатчика початую бутылку "Горных Слез" и два крохотных стакана.

– Давай по-другому, – он разлил пойло и опрокинул жидкость в себя, даже не поморщившись. – Сбоку зайдем. Ты видел, сколько здесь стоят гравки?

– До такой-то гразговой матери, – повторил его жест Брак. – Я не понимаю, как в лесу вообще хоть что-то летает, с такими-то ценами. Толкатели тоже…

– А еще мой флир ругал, – усмехнулся Кандар. – Здесь свое почти не летает, попросту нет эйносов. Все местные цепы родом с Доминиона или островов. Нет, в Троеречье тоже водятся гребневые медузы, но их мало, они пресноводные и мелкие. Перебей всех – тебе с трудом хватит на пару-тройку гравицепов. А знаешь почему?

– Дай угадаю, – наполнил стаканы Брак, – Свои гравки Доминион использует на себя и не продает. А кочевники с лесовиками даже не пытаются торговать, тупо сбрасывают по дешевке где-нибудь на севере Вольных Земель или на торге.

Мысль была простая и на удивление отрезвляющая. Несмотря на то, что степняки и лесовики жили практически бок о бок, никакого взаимодействия между ними не было. Так, пограбят кочевники разок-другой мелкие лесные поселения, вроде Двуречья, да перехватят плотовиков на реке. А лесовики так и вовсе считали Вольные Земли обителью зла и в разговорах о них по большей части плевались. Какая тут торговля? Обменяют пару раз в год металл на нагреватели, дрожа от страха под прицелом стволов гигатрака, и все – закончились отношения.

– Как и лесные поселения. Мы продаем солма за синьку, а кочевники покупают его у Доминиона за пять. Они продают оранжевую гравку за пять – и мы вообще ни шарга не покупаем, потому что хер нам кто ее продаст. И поверь, Брак, будь у них возможность, они бы вообще не платили, просто брали. Тонны битых ракушек уходят на север за бесценок, за сраную чешую – а взамен к нам летят ушлые дельцы, чтобы забрать остальное. Все хотят запустить лапы на Гардаш, от Республики до сраного Кантора. Не удивлюсь, если скоро нас начнут грабить дикие нойты.

Кандар махнул рукой в сторону смуглого верзилы, мирно спящего под бубнеж Жердана, и вновь потянулся к бутылке.

– Летрийцы за наш счет отстраивают тут целый город, – задумчиво пробормотал Брак. – И на холм к себе не пускают.

– Ха, летрийцы! – невесело усмехнулся Кандар. – Думаешь, тут одна их фактория? Лингора еще из мелких, видел бы ты, как развернулись на севере Аркензо и килейцы.

Он метким броском запустил опустевшую бутылку в сине-белый герб и промахнулся. Ребристая посудина звякнула об стену, но не разбилась, а покатилась куда-то в угол.