– Старик много что говорит.

Одобрительный гул голосов пронесся по гостиной. Жердан старший, не дожидаясь конца перевязки, резко встал, в одно движение стянул узлом болтающиеся концы тряпки и вынул из петли топор. Братья повторили его жест, и вскоре все трое скрылись в боковом коридоре, оставив в гостиной замысловатую конструкцию из трех переплетенных усами рогатин.

– Я на второй этаж, там вроде был кабинет, – пробормотал рыжий. – Везим?

– Угум, – прочавкал охотник, поднимаясь с кресла. – Где тут кладовая? Хочу еще этого сушеного дерьма.

Кандар сдавленно хрюкнул вслед поднимающемуся по лестнице охотнику и на прощание помахал рукой источающей злобу спине.

– Разделяться ночью в темном доме, где за любой дверью тебя может поджидать кровожадная тварь… – пробормотал Брак, будя светильник. – Херовая идея. Я знаю с десяток историй, которые так начинались, и все они заканчивались одинаково плохо.

– Кровожадная тварь ушла наверх с Расконом, а на первом этаже бродят еще три. – успокаивающе похлопал его по спине Кандар, медленно сжимая клешню вокруг рукояти жахателя. – И, если мы не поторопимся, на нашу долю крови не достанется.

– Все трофеи же в общую кучу идут?

– Только, если они не в карманах. Всегда читай договор, Брак, там все есть.

– Там такого нет, я бы запомнил.

– Читай между строк.

По наспех заколоченным изнутри окнам и кое-как сведенным решеткам чувствовалось, что в доме пытались держать оборону. А, судя по тем же решеткам, только вырванным с мясом и валяющимся на покрытом лаком полу – пытались безуспешно.

Левое крыло, куда отправились механики, не отличалось размерами и сложной планировкой, представляя собой обычный прямой коридор с дверями, зато ярко выделялось богатством убранства. Богатством того бесполезного толка, которое при любой стычке страдает самым первым, превращаясь в пыль от малейшего прикосновения. Цветное стеклянное крошево, еще совсем недавно бывшее драгоценными ребристыми графинами и пузатыми декантерами, обломки ножек высоких бокалов, так и норовящих вонзиться в ногу… Даже чудом уцелевшие ноги стеклянной статуи в рост человека, изображавшей статную полуголую красавицу. И все это в одной единственной комнате, явно служившей для хозяина дома местом отдохновения.

– Этот Филрой любил стекло, я погляжу, – поцокал языком сероглазый, оглаживая взглядом наполовину уцелевший бюст, – Во всех его формах. Зачем такому эстету жить в такой глухой жопе?

– Песок.

– А, точно, – ухмыльнулся однорукий, дробя клешней обломки статуи. – Будь я садмом, тоже жил бы на золотой горе. Везучий ублюдок.

Брак его легкомысленного настроения не разделял, сосредоточенно сгребая уцелевшие стекляшки, которые выглядели достаточно дорого и недостаточно хрупко для холщового мешка. Ему было муторно. Это Кандар с восхитительной легкостью и непринужденностью перескакивал из состояния испуганного до смерти зверька в беспечного балагура и обратно, а вот бывший Котобой так не мог. Пусть страх перед ожившими мертвецами притупился, да и смерти он не боялся, но гнетущая атмосфера Подречья сказывалась. Да и не нравилось Браку то, чем приходилось заниматься – при найме на горжу он давал себе зарок, что будет согласен на любую работу, лишь бы за нее достаточно платили, а в конце пути она привела бы его в Яму до наступления зимы. Но хладнокровно грабить поселок, дом, в котором еще вчера могли играть дети, слушая доносящиеся из соседнего крыла звуки молодецкого хеканья…

Оживших покойников они так и не встретили. Было похоже, что при первых звуках ревуна местные обитатели ломанулись в то самое выбитое окно, оставив на разграбление половину дома. Наверху и в соседнем крыле дела обстояли не столь радостно, потолок изредка сотрясали тяжелые удары и звон стекла, сопровождаемые приглушенной руганью. Хотя, судя по молчащим жахателям и отсутствию криков о помощи, дела у остальных шли хорошо.

Тихую спальню, явно непонаслышке знавшей женскую руку, с переломленной пополам двуспальной кроватью и розовыми занавесками, душевую и благоухающий чем-то хвойным туалет механики осмотрели быстро. Заветной коробочки нигде не было, хотя Кандар, для порядка, простучал украшенные затейливой резьбой стены стволом оружия и сорвал висящие в спальне гравюры, изображавшие заснеженные горы. Зато мешок пополнился горсткой золотых и серебряных украшений, несколькими книгами и всякой ценно выглядящей мелочевкой. Кандар порывался утащить очередную статую интересной формы, но под укоризненным взглядом напарника сдался и вернул стекляшку на постамент.

А вот в комнату, которая не могла быть ничем, кроме детской, механики не пошли. Заглянули с фонарем, отшатнулись от радостно лыбящегося медного солнышка на стене, и не сговариваясь, прикрыли двери. Искусно сведенные на лице светила глаза, ясно различимые даже сквозь залившие их густые, бурые потеки, смотрели вслед грабителям с немой укоризной.

Доносящееся сквозь потолок радостное гудение Раскона отнюдь не улучшило стремительно рухнувшее под откос настроение. Даже Кандар выглядел подавленным, а Брак так и вовсе сверлил взглядом последнюю дверь, борясь с невыносимым желанием немедленно уйти.

– Не хочу, – наконец выдохнул калека, убирая пальцы от ручки. – Хватит.

– А если там живые? – пробормотал Кандар, не делая, однако, попытки открыть дверь.

– Если там живые, твой любимый Везим потыкает в них ножичком, и они станут мертвыми, – зло ответил Брак. – А потом они встанут, и их с улыбками изрубят топорами три непробиваемых ублюдка.

– За что? Мы ведь можем…

– А зачем, по твоему, мы поперлись сюда ночью, почти без подготовки? Ревун при свете дня не работает или что? Горжа не плавает, а топоры не рубят? – язвительно спросил калека. В голове у него зарождался неуловимо тихий перезвон колокольчиков.

– Мертвецы плохо видят, наверное… А-а-а. – протянул Кандар. – Мертвецам плевать. А вот люди видят плохо.

– Угу.

– Сука Раскон. А ведь старик его отговаривал.

– Угу. – буркнул Брак, испытывая нешуточное облегчение от того, что не придется ничего объяснять. За годы знакомства он слишком привык общаться с Логи, разум которого иногда напоминал буксующий на грязном подъеме трак с двумя прицепами – без посторонней помощи тот не мог сдвинуться ни на палец, а как только подыхал движок – грузовик уныло сползал в хлюпающую грязь.

Скрип проминающейся под тушей фальдийца лестницы был слышен, казалось, по всему дому. В конце коридора, выходящего прямиком в разгромленную гостиную, заплясали отблески света.

– Вернулся, – констатировал Кандар. – Пойдем, я ему выскажу.

– Зачем? – не понял Брак, по-прежнему сверля взглядом ручку двери. – Тебе с ним надоело? В первый раз такое?

– Гразгова блевота… – выругался сероглазый и саданул клешней по стене, оставив глубокую вмятину. – Мне от Раскона нельзя. Разосремся на ровном месте хер знает ради чего, а мне потом новую горжу искать.

– Или Везим.

– Или Везим, – согласился Кандар.

Гул голосов из гостиной усилился.

– Пойдем заглянем, – решил Брак, вновь берясь за ручку. – И сразу назад. Вдруг там твоя гора золота лежит, дожидается.

– Или мастерская. Хотя, я сомневаюсь, что ты поможешь мне ее утащить, – просветлел лицом сероглазый, вновь нацепляя маску шутника. – Как бы ноги не подломились.

– Лишь бы хватило рук все унести. – криво усмехнулся калека, осторожно приоткрывая дверь.

Горы золота не было, как и мастерской. Последняя дверь вела в крохотную, шагов семь в поперечнике, кладовку без окон и темную, как недра гигатрака. Свет фонаря выдрал из мрака аккуратно развешанную одежду, какие-то ремни, смирно лежащие на полках причудливые шляпки, цветастые тряпки и прочие принадлежности излишне богатой жизни.

– Хлам, – выдал свой вердикт Брак, порываясь закрыть дверь.

– Обожди, торопыга, – хрипло проскрипел Кандар, явно изображая Шаркендара, – Этот хлам вполне может стоить дороже, чем разрядники с того фелинта. Погляди, какой восхитительный отрез канторского шелка пошел на это бесподобное платье! Между прочим, республиканский крой, даже с вырезом.