Дважды, когда погода позволяла, с горжи устремлялся в небеса хрупкий флир. На второй раз ощущения от полета ничуть не притупились, зато страх почти ушел, так что Брак наконец занялся тем, ради чего на плоту вообще существовало летающее недоразумение – поиском добычи. Раскон, недоверчиво погмыкав, все же согласился выдать ему окуляр, настрого запретив снимать с шеи витой кожаный шнурок. Окуляр оказался непривычным и явно дорогим – трубки было две, линзы там стояли разные, расцвечивая однородное зеленое море новыми оттенками. Серо-зеленые плакальщицы сменяли цвет на синий, скалы темнели почти до черноты, а изумрудная трава на редких полянах полыхала красным. Подобное многоцветие с непривычки било по глазам и кружило голову, зато позволяло легко находить все, что выбивалось из привычной картины. Лента реки, к примеру, пробивалась сквозь листву ярко-голубым, и переведя взгляд дальше к горизонту можно было заметить многочисленые отблески исполинской сети озер и речушек, связавших западные леса воедино.

Вид у Брака был настолько ошалевший и довольный, что в следующий раз Кандар, бурча под нос что-то непристойное, выгнал калеку с кресла и отправился наверх самостоятельно, залихватски раскачивая флир во время взлета. Провожающий его взглядом фальдиец довольно кивнул и пояснил разочарованному Браку:

– Первый раз за полгода не жаловался и попросился сам.

– Я не понимаю, как от такого можно отказываться. – покачал головой механик, втыкая в барабан лебедки изогнутый штырь стопора.

– Даже любимое дело быстро становится обузой, когда переходит в категорию обязанностей. И это нормально, если у тебя все в порядке с головой, – кивнул Раскон на крохотную лодочку и недовольного охотника, заливающего в горловину бака эйр из кривого ведра. – Везим, солма пропустил!

– Занят, – буркнул охотник. – Все равно он мелкий.

– Солм!

– Я схожу, – потянулся за сачком Брак.

Раскон гмыкнул и грузно плюхнулся в кресло рядом с лебедкой. Натянул на нос затемненные гогглы и принялся высматривать в небе флир.

Солмы Брака поражали. Еще в клане он неоднократно задумывался, откуда берутся гравики, без которых немыслимо существование большей части тяжелого вооружения. Скрапперы, баданги и сверхтяжелые пружинные метатели – все это требовало уйму этих маленьких, но незаменимых эйносов. Даже гигатраки и прочая колесная техника зачастую зависели от них, когда требовалось точечно снизить нагрузку на отдельные участки конструкции, и это не говоря уже о цепах. Клановые происхождением гравиков особо не заморачивались – в степи их достать было почти негде, зато с рынков свободных городов и на торгах выметали все подчистую, не скупясь на кри.

Оказалось, что ценнейшие эйносы добываются из мелких, похожих на вытянутые слизистые комочки, медуз, которых лесовики прозвали солмами. Возможно, даже дальних родственников величественных океанических пузырей. Солмы были абсолютно безобидны, редко вырастали до размеров больше кулака, и основную часть времени проводили закопавшись в жирный ил, скапливающийся в прибрежных заводях и лесных озерах. Там они и висели неделями, неспешно дрейфуя в глубине и баламутя ил своими эйносами, лишь изредка поднимаясь на поверхность для поиска пары. Попавшие в сферу невесомости рачки, рыбешки и прочая мелкая живность терялись и беспомощно бултыхались, становясь легкой добычей для тонких, паутинистых щупалец.

Ловить их было легче легкого, достаточно заметить на поверхности водоема вспухший бугорок воды и вооружиться длинным сачком. И эта простота сыграла с солмами злую шутку – их вычищали с реки все, кому не лень, не брезгуя бесполезным молодняком. Дошло уже до того, что в последние годы можно было целый день плыть по глухим местам, так и не наткнувшись на заветный водяной холмик. Раскону, впрочем, на это было плевать – даже крохотные гравики ценились высоко, и брезговать такой добычей он не собирался.

Вытаскивая из сачка полупрозрачный комочек солма, Брак поежился от склизкого, влажного прикосновения, после чего аккуратно взрезал студенистую массу, извлекая на свет гравик. Как и ожидалось, размерами тот едва доставал до мизинца ребенка, и в целом был бесполезен. Рыжий, однако, придерживался другого мнения. Повинуясь его жесту, Брак отправил гравик в отдельный ящик, тяжелый, с мощным засовом, где собирались самые ценные эйносы.

Сейчас этот ящик почти пустовал. На дне, свернутые в тугие спирали, валялись лишь усы фелинтов. Их Везим срезал с морд первым делом, не дожидаясь даже, когда хищники закончат дергаться. Длинные, почти в два человеческих роста, гибкие хлысты, покрытые едва заметным зеленоватым пушком, усы оканчивались лохматыми кисточками, напоминавшими прически островных дикарей. Кисточки скрывали то, ради чего на огромных кошек вообще охотились – двузубые костяшки разрядников. Раскон настрого запретил извлекать эйносы из усов, мотивируя это тем, что в таком виде на трофеи позарятся не только желающие заполучить в свои руки карманную молнию, но и любители диковинок с севера. По словам Шаркендара, республиканская знать готова была платить золотом по весу за возможность владеть таким необычным кнутом или блеснуть на приеме теплой одеждой из фелинтовских шкур, которые сейчас старательно скоблил железной щеткой младший Жердан.

– Красный! – внезапно крикнул Раскон.

Брак замер, не зная, что делать, и едва не был скинут за борт пронесшимся мимо Жерданом. Не обратив внимания на растянувшегося по палубе механика, тот выбил стопор из лебедки и изо всех сил навалился на рукоять, гулко ухая на каждом обороте. Подоспели остальные братья, налегли, барабан застучал, набирая ход.

– Горжу под кроны! – вновь скомандовал рыжий, – Усыпляй.

Палубу качнуло, гул толкателей утих. “Карга” нехотя принялась разворачиваться к берегу. Шаркендар завел плот под троицу раскидистых гиуров, сплетенные корни которых напоминали клубок лоснящихся, размножающихся змей.

С деревьев повалился мусор и листва. Окруженное облаком ругани, сверху рухнуло кресло с прикрывающим лицо Кандаром. Братья сноровисто закрепили флир, помогли слезть исцарапанному механику. Серые глаза его смотрели испуганно, а рука до белых костяшек сжимала древко флага.

– Драк. Оххх, гразгова блевота, как же я это не люблю…

– Тишина. Усыпляем здесь все. Брак на скраппер, Кандар к двигателю. Где носит Везима?

Суеты не было. Несмотря на вполне реальную опасность, горжеводы паниковать не стали. Жерданы свалили в кучу все жахатели из своих многочисленных запасов и принялись сноровисто скармливать им разномастные банки. Раскон ушел в подсобку, откуда вернулся со здоровенным арбалетом. Натягивалась эта дура тяжелым воротом, а стреляла чем-то навроде коротких, железных штырей с белым оперением. Шаркендар поудобнее устроился в кресле и закемарил.

Ждали долго. Как Брак ни вглядывался, ничего, кроме плотного слоя зелени, не было видно. В голову лезли глупые мысли, вроде того, как быстро получится разбудить компрессор, чтобы скраппер смог жахнуть во второй раз. Глупые, потому что механик прекрасно представлял себе, что такое драк, и что он может сделать с горжей. Довелось лицезреть одного недавно.

Хотя как, недавно? Охота у Северной Подмышки сейчас казалась ему чем-то невообразимо далеким, будто произошедшим в прошлой жизни. Воспоминание всплыло, словно утопленник, грязным незваным приветом из тех времен, когда самой большой проблемой был вечно бухающий Джус и его шаргов долг…

Ноздри Брака щекотнул знакомый, гнилостный запах, грубо выдрав из воспоминаний. От неожиданности он излишне резко обернулся, забыв выпустить рукояти, скраппер наклонился и протяжно скрипнул.

– А ты бесстрашный, я погляжу, – доверительно прошептал неслышно подошедший Кандар, прихлебывая из кружки, – Спать с открытыми глазами в такое время…

– Если драк нападет, все это бесполезно, – ответил Брак. – Даже скраппер.

– Не нападет. Хотя ты прав, бесполезно. Но следовать примеру Везима, пряча задницу в какой-нибудь лесной канаве, я не собираюсь. Подыхать следует чистым, сытым, слегка пьяным и, желательно, в живописном месте.