Представать перед будущими гостями в таком виде было нельзя, поэтому весь седьмой день Брак старательно отсыпался, отмывался, отъедался и наводил справки в кабаке и на пристани, по возможности вежливо посылая к шаргу всех жаждущих срочных услуг выползшего из своей берлоги механика. Даже волосы кое-как подстриг, тем самым омолодив себя еще сильнее. Мера была вынужденная, но по-другому уродливую подпалину на темечке было не скрыть – от усталости плохо продышался перед сведением, что едва не закончилось печально.

Если выглядел Брак в лучшем случае на пятнадцать, то ощущал себя на все восемьдесят. Во всяком случае, старейший член Котобоев – беззубый ворчун Ластерак – в нескончаемом потоке жалобного бубнежа именно так описывал свое состояние. Когда тело начинает сбоить и ломаться, словно древний как сама степь трак, где замене не подлежит только левый задний якорь. Да и то лишь потому, что его сменили на прошлой неделе и он не успел еще толком наобщаться с остальными частями грузовика, сохранив остатки юношеского задора.

Брак как раз заканчивал собирать походный рюкзак, упихивая в него моток паутинки и большой кусок ноздреватого, серого мыла, неуловимо пахнущего падалью вперемешку с вездесущим ароматом хвои, но прекрасно пенящегося и сдирающего грязь и масло с настойчивостью ядреного щелока, когда раздался долгожданный стук в дверь. Не осторожное пошкрябывание незнамо зачем припершегося Нейгена, не стеснительный грохот очередного лесоруба, а уверенные, размеренные удары человека, который твердо знает, зачем пришел. Раздавшийся вслед за ударами голос, вальяжный и явно привыкший командовать, эту догадку подтвердил.

– Сводила! Как там тебя… Открывай, у меня нет времени ждать.

– Гразгова отрыжка, говорил же не орать! – проорал калека в ответ, спешно вскакивая из-за верстака. – Сейчас впущу.

Брак, чувствуя себя девицей на Сходе, собирающейся на свою первую свиданку, в последний раз глянул на свое отражение в воде, поправил криво сидевшие гогглы, добавил пару живописных разводов масла на щеке, после чего накинул летную куртку и пошел открывать. Протез он прикрыл штаниной, но хромоту скрыть не пытался.

Посетителей было двое. Первым вошел высокий, молодой парень в том возрасте, когда юноши незаметно для окружающих превращаются в мужчин. Красивый, с длинными волнистыми волосами светло-русого оттенка, с тонкими чертами лица и светло-серыми глазами, наверняка сражавшими встреченных девиц наповал. Одет он был под стать своей внешности – в приталенный длиннополый плащ, украшенный причудливой вышивкой, и залихватски сдвинутую набок войлочную шляпу с затейливо изогнутыми полями и высокой тульей. На Брака он взглянул мельком, после чего отошел в сторону, пропуская следующего посетителя, и принялся с любопытством разглядывать мастерскую.

– Ты картечницу продаешь? – привыкший командовать голос растерял всю свою вальяжность, сменив ее на сиплое пыхтенье.

В дверной проем с трудом протиснулся второй – рыжий настолько, словно его волосы свели из вылежавшей на солнце меди. Грузный до ожирения, коренастый, одетый в цветастый зеленый халат с широкими рукавами, он выглядел дивной островной птицей, за каким-то шаргом залетевшей в обычный сельский раповник. Впечатление дополняли огромные, завитые кверху усы все того же красно-желтого оттенка, крохотное пятнышко бороды и круглые очки с синеватыми линзами.

Брак был настолько впечатлен зрелищем, что не сразу нашелся, что сказать. Когда же спохватился, гость уже втек себя внутрь сарая и теперь брезгливо разглядывал покрытые подпалинами стены и засыпанный флюсом пол, поводя при этом крупным носом и напоказ морщась.

– Продаю, – прокашлявшись, ответил Брак и протянул для рукопожатия руку. – Брак Четырехпалый, механик из вольных торговцев.

– Не молод ты для механика? – брюзгливо спросил рыжий, проигнорировав приветствие.

– Я – Кандар. Кандар Ярвус, – представился красивый парень, неловко извернувшись и пожав левой рукой протянутую ладонь. – А это – Раскон Медногривый, капитан лучшего в низовьях корыта, чьи достоинства перевешивает лишь его же несомненное величие.

Брак не понял, чьи достоинства парень имел в виду, корыта или капитана, но на всякий случай кивнул и даже слегка поклонился расфуфыренному незнакомцу, чьи достоинства, несомненно, перевешивали. Тот выглядел настоящим сараком, такие любят пафос и подобострастие.

– Мне почти восемнадцать, – ответил калека на вопрос капитана. – Чем могу помочь?

– Ты глухой или на память жалуешься? – удивленно приподнял очки Раскон. Глаза у него оказались ярко-зелеными, под стать всему остальному. – Картечница. Мне сказали в вашей рыгальне, что здесь ее продают, ты это подтвердил. Соврали?

Брак понял, что свое поведение надо срочно менять, иначе придется дожидаться следующей подходящей горжи с менее привередливым капитаном. Поэтому он молча поклонился, прошел в центр сарая и картинным жестом сорвал драное покрывало с возвышающегося на постаменте оружия.

– Гхм, – хмыкнул капитан и кивнул Кандару. Тот подошел к стоящему на лафете жахателю-переростку, с любопытством заглянул в глубины короткого, толстого ствола, после чего глубокомысленно заявил:

– Скраппер.

– Гхм.

– Картечница, – поправился парень и полез куда-то под лафет.

Калека только в этот момент осознал, что именно казалось ему неправильным в облике и поведении Кандара – у того ниже локтя отсутствовала правая рука. Вместо живой кисти из рукава выглядывала матово блестящая трехпалая клешня протеза, в которой сейчас была зажата рукоятка увеличительного стекла.

Брак загляделся, впечатленный тем, насколько дотошно горжевод изучает оружие. Настолько увлекся, что не сразу услышал обращенный к нему вопрос.

– Гравик хороший?

– Какой был, – пожал плечами Брак. – Синий, но старый. Если не пережигать, лет десять еще протянет.

Кандар кивнул и вновь полез в недра лафета. За стеной сарая кто-то шумно мочился.

– Ну что там? – не выдержав спросил Раскон. Он поискал взглядом место, куда можно присесть, но стулом побрезговал, поэтому остался стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Картечница новая, едва вчера сведенная. Детали не обкатались, но это даже хорошо. Лафет старый, поворотный, верх всего на сорок-сорок пять, зато шустрый. Схема как на цеповых турелях, только кривоватая.

– Кривоватая? – уточнил капитан.

Брак промолчал.

– Кривоватая, но можно поправить, тут латунь на поворотке. Скорее всего специально, чтобы не колупаться с установкой. Ствол хороший, тяжелый, но без каверн. Если первый раз не разорвет, будет работать. Зарядка примитивная, засыпная…– Кандар сощурил глаза и пошуровал рукой в недрах скраппера. – Где-то на большое ведро. Гравик должен потянуть.

Раскон картинно закатил глаза и все-таки опустился на жалобно скрипнувшее кресло. Выудил из рукава флягу и принялся шумно пить.

– Ага, пружина тут… – бормотал однорукий. – Ручка? Плоская или..? Брак, какая тут пружина?

– Лента, – ответил калека.

– За каким шаргом тут лента?

– А из какой жопы я здесь нормальную рожу? – незаметно для себя начал переходить на секретный язык механиков Брак. Тот самый, где четыре слова из пяти для окружающих непонятны, но несомненно оскорбительны.

– Пластину вкорячил бы.

– Шаргов упор.

– А стоймя? Ты не мог упор с задницы?

– На соплях выйдет и трубу перебьет на повороте.

– Сопли у тебя в голове. Смотри…

Раскон зевнул и посмотрел на хронометр. Закинул в рот комочек жевательной смолы, прикрыл глаза и засопел.

– Гхм.

– А чего он пузатый такой?

– Красивое.

– Красивое. На банки хватало? Там сплав или?

– На разрыв. Не гонял его толком еще. Сплав медяхи и…

– Гхм!

Спорящие парни одновременно повернули головы от компрессора, служащего постаментом для поворотного механизма. На лицах у обоих было крупными мазками намалевано недовольство наглым вторженцем в таинство неистового заклепочничества.