– Не шанс, а возможность, – поправил его калека. – Я уже отказался от Шалариса, чем Талистра отличается? Раскон знает, что не сможет меня переубедить. Так что я просто пожру нахаляву, заберу кри, которые он мне задолжал, и тихо сбегу.

– От твоей наивности сводит скулы и першит в горле, – покашлял Кандар. – Очнешься под утро от того, что над тобой потешаются старые усатые торгаши, любящие диковинные зрелища и молодых дурачков. Зачем тратить эту прекрасную ночь на разговоры, которые все равно ничего не изменят? Фальдиец не сможет тебя переубедить, это я уже понял.

Брак надел куртку, перекинул через плечо неизменную сумку и потянулся за шляпой, но не успел ее схватить – клешня Кандара оказалась быстрее.

– Ладно, я понял к чему ты ведешь, – вздохнул калека, разжимая стальные пальцы и отбирая головной убор. – Твои самоуверенность и наглость поражают, юный горжевод. Ты всерьез надеешься в одиночку преуспеть там, где не справились Раскон и Раготар?

– Почему в одиночку? – искренне возмутился сероглазый. – Нас будет минимум трое, причем один из них поистине бесподобный оратор, равного которому Гардаш еще не видел.

– Жерданы? Везим? – предположил Брак, беря в руки трость.

– Только я. Ты. И пара бутылок вентийского.

Водопад Ризал оглушительно ревел далеко внизу. Ночь выдалась морозная и безоблачная, так что Левый и Правый светили ярче любых светильников, расцветив облака водяной пыли пусть и бледными, но самыми настоящими радугами. Брак вообще не знал раньше, что такое возможно, поэтому во все глаза пялился с края утеса, пока Кандар сооружал костер. Было настолько пустынно, насколько это вообще возможно ночью в окрестностях большого города – ни единой живой души, если не считать торчащую в трехстах шагах сторожевую вышку. Бьющий с нее луч фонаря пару раз мазнул светом по приехавшим на ночные гуляния чудакам и, не обнаружив ничего интересного, снова принялся водить сияющим копьем по темным водам Таризалы.

– Только не говори, что ты спустил на это убожество все свои кри, – калека, наконец, оторвался от водопада и смерил трехколесную несуразность презрительным взглядом, – Я бы не доверил ей везти свою задницу даже до сральника. Она развалится по дороге.

– Не развалилась же, – хмыкнул Кандар, кидая в недра пирамиды дров раскаленную болванку. – Я ее арендовал. В залог флира.

– Какого флира?

– Обычного такого. С крылышками, парой пропеллеров, баком на четыре ведра, и надежной, как слово летрийца, гравкой.

– То есть херовой? – заинтересовался Брак. – Она не летает?

– Это старый флир с патрульной горжи. Они висят в воздухе по двенадцать часов в день, с перерывом на пожрать и заправиться. Так что он летает и гравка там вполне живая, просто… Усталая, что ли.

– Могла спираль выгореть, – предположил калека, наблюдая за тем, как исходящие паром дрова начинают несмело покусывать пляшущие под ними язычки пламени. – Надо попробовать прожечь, только аккуратно, чтобы не… Аааа. Хитрая ты скотина, Кандар. Но попытка хорошая, зашел сразу с гигатрака. Откуда у тебя флир?

Сероглазый хохотнул, расстилая на камнях толстые подкладки из какой-то бурой шерсти, ворсистой и омерзительно колючей, но теплой. На широком одеяле уже заняли свое место те самые две бутылки вентийского, загадочно поблескивая синим сквозь мутное стекло.

– Интересно, да? Помнишь этого паренька, Нали? Я тайком проследил его до дома. Не поверишь, он с матерью и сестрой живет в верхнем городе, в огромном особняке с серебряными воротами. А его сестра…

– Воспылала к тебе любовью и одарила фамильным медальоном, обрамленным изумрудами?

– Откуда ты…

– Ты черпаешь вдохновение из моих историй, сам того не замечая. – улыбнулся Брак, присаживаясь, – Это самое начало килейской баллады про цеп с изумрудными крыльями. Я же и рассказывал. Там еще в конце всех арталис сжигает, а девка топится.

– Гразгова блевота, – хлопнул себя ладонью по лицу Кандар, – Знал ведь, подозревал, что где-то уже слышал. Эти изумруды прямо всплыли из башки.

– Так оно и бывает, – хмыкнул калека, – Так откуда флир?

Сероглазый принес из крошечной тарги мешок снеди, не глядя вывалил все на импровизированную столешницу и плюхнулся на задницу.

– Продал браслет.

– Рефальд?

– Угу. Ты был прав, оторвали вместе с рукой. – Кандар поморщился и покачал головой, – Наверняка продешевил. И еще чувство такое поганое, будто в воспоминания о брате помочился.

– Шалвах?

– Он самый. Ну и шарг с ним, с браслетом. У меня теперь есть крылья, я теперь могу летать, – процитировал сероглазый детскую песенку и, едва не расплескав драгоценное вино, варварски выдрал клешней горлышко из бутылки, – Давай за тех, кого с нами нет, но кто обязательно за нас бы порадовался. Шалвах.

– Логи, – назвал Брак имя того, кого назвал в истории своим братом. Хотя думал он при этом о Джусе, Симе и Часовщике. Порадовались бы они, увидев его сейчас?

Они выпили ледяное вино из простых оловянных кружек, закусили сдобными крендельками и замолчали, думая о своем.

Над Конафером сверкнуло синим, а воздух взорвался облачком золотистых брызг. Впрочем, тут же погасших. Сквозь гул водопада пробился приглушенный хлопок. Разгоревшийся костер трещал и шипел, вспенивая на поленьях кипящую смолу.

– Не убедил, – сказал наконец Брак. – Как бы я не хотел поковыряться с флиром и увидеть Троеречье с высоты, все равно нет.

– Да я и не надеялся, – развел руками Кандар. – Просто похвастаться хотел. Дозволяю за меня порадоваться.

– Я радуюсь и рукоплещу безумству отважных, – процитировал калека, – И плюю в спины тех, кто гонит их на бой. Если ты притащишь на “Каргу” настоящий флир, у тебя слюны не хватит заплевать всю команду.

– Как жаль, что некому будет помочь мне в этом деле, – сероглазый щелкнул пальцами, отправив со скалы огрызок кренделька. Тот описал в свете костра пологую дугу и скрылся внизу, где укоризненно покачивались седые макушки плакальщиц. – Представь. Лицо Везима. Ты. Смачное, долгое затягивание скопившимися за ночь соплями…

– Отвратительно, – сплюнул Брак в огонь, – И притягательно. Ты за этим купил флир?

– В том числе. Надоело болтаться в небе на этой табуретке, всю жизнь мечтал летать. И к Раскону заодно подмазаться, куда без этого.

– Все таки завидуешь, – грустно покачал головой калека, – Не переживай, завтра я уплыву отсюда нахер и ты снова станешь его любимым прихвостнем. Будешь играть с ним в забойку, ломать чужие скрапперы и ходить по праздничным ужинам, где сидят старые пресыщенные торгаши с большими… усами.

Кандар разлил вино, залпом опустошил свой стакан и снова налил.

– Я не завидую, Брак. Вот ты зачем завтра отправляешься в Яму?

– Надо.

– Давай ты не будешь лить мне в уши эту блевотину и скажешь прямо. – поморщился сероглазый, – Я, Брак Четырехпалый, хочу отыскать своего брата Логи и отомстить ублюдкам, убившим мою семью. Просто и понятно.

– Я, Брак Четырехпалый, надеюсь отыскать Логи и отомстить ублюдкам.

Калека сам удивился, с какой легкостью у него получилось озвучить то, о чем он думал все последние месяцы. Слова вырвались на свободу легко, в облачке морозного пара, и повисли в воздухе неподъемной тишиной. Окончательной и недвижимой точкой в разговоре, после которой остается только допить вино, проститься и разойтись.

Сероглазый, однако, придерживался иного мнения.

– Рубанул правдой так, что искры полетели. А теперь скажи: “Я, Брак Четырехпалый, тупой кретин, у которого мозгов меньше, чем у шарка…”

– Я не буду это говорить.

– Почему? – вскинул бровь Кандар. – Это ведь тоже правда. Если твой брат жив, то он, скорее всего, в рабстве. А это значит, что тебе придется в одиночку отправиться воевать с целой семьей Черепах, а то и с целым кланом. Будешь поодиночке ловить их по темным подворотням Ямы со своим жахателем наперевес? Попытаешься выкупить брата из рабства, рискуя загреметь туда самому?

– Воевать можно только с теми, кто равен тебе, – пожал плечами Брак, глотая ледяное вино, – Я для них меньше детеныша джорка под колесами гигатрака. Хрусть – и машина едет дальше.