— Какой же выход? — спросили его все почти в один голос.

Мустафа загадочно улыбнулся.

— Значит, Муса-ага говорит, что не отдаст дочери без калыма в сто лир, так, что ли?

— Да...

— А мы тогда умыкнем у него Халиме...

Обычай похищать невесту в последнее время стал встречаться в деревнях все реже и реже. Парни вспоминают об этом удальстве своих дедов только в тех случаях, когда отцы невест начинают чересчур уж упрямиться. Тогда, чтобы справить дешево свадьбу, ничего не остается, как похитить любимую девушку. Для этого нужно только найти несколько хороших лошадей да удачно выбрать время, чтобы в поле ни с кем лишним не встретиться. Бекир уж и сам подумывал об этом. Но сейчас ведь не то время, что было раньше. Всякое насилие запрещено теперь законом.

Бекир решил поделиться своими сомнениями с односельчанами:

— Я тоже об этом думал. Но боюсь, как бы под суд не попасть...

— А разве сама Халиме равнодушна к тебе? — стал убеждать его Мустафа. — А коли вы оба согласны, что может суд сделать? Не присудит же он заплатить калым в сто лир Муса-аге?

Мустафа прав... К тому же никакого другого выхода нет...

На следующее утро, еще до восхода солнца, трое парней отправились в путь. Бекир вывел из конюшни свою лучшую, откормленную лошадь. В таком деле нужно вихрем донестись туда и вихрем прилететь обратно... На всякий случай друзья захватили с собой револьверы. Ведь у Муса-аги большая семья. Есть у него и сыновья, есть и зятья. Так что, может быть, придется и отстреливаться.

Они быстро пронеслись по полю мимо заскирдованных стогов и выстроившихся в ряд снопов. Дугджалы — небольшая деревушка, до нее было не больше полутора часов езды. А от деревни до участка Муса-аги, где они надеялись найти Халиме, нужно было ехать еще минут сорок.

Вскоре показалось и солнце, но месяц по-прежнему сиял на небосклоне. Казалось, эти светила сошлись на свиданье в бескрайней синеве неба. В воздухе носился запах земли и жнивья. У всех троих взволнованно бились сердца... Еще бы! Кто может отрицать, что увезти девушку в такое чудесное утро особенно приятно?

На первых порах все шло хорошо. Увидев Халиме, которая в это время была одна на току, они схватили ее и потянули за собой. Но сама Халиме не проявила большого желания, чтобы ее умыкали. Она принялась кричать и звать на помощь. Откуда ни возьмись появились зятья, готовившиеся поблизости к молотьбе, а за ними и сам Муса-ага вместе со старшим сыном Салихом. Бекир и его товарищи успели уже вскочить на лошадей. Теперь только гнать... Как можно быстрее гнать! Но сын Муса-аги, кажется, не собирался так легко оставить их в покое. Он тоже вскочил на лошадь и пустился за ними. Началась бешеная скачка, сопровождаемая все усиливающимися криками и воплями Халиме. Фыоть... фьють... — просвистели совсем рядом с Бекиром две пули. Значит, Салих, чтобы выиграть эту гонку, решил стрелять... В таком случае им надо отстреливаться... Раз дело начато — нужно доводить его до конца. Но в тот момент, когда Бекир стал вытаскивать из-за пояса револьвер, лошадь под ним вдруг упала, и он вместе с Халиме покатился на землю. Молодая кобылица с простреленным животом забилась в предсмертных судорогах. Товарищи Бекира спрыгнули с лошадей и открыли ответную стрельбу. Мешкать было нельзя — Салих вот-вот должен был их настигнуть.

Заметив, что по нему стреляют, Салих спрыгнул с лошади и залег в межу. Некоторое время он отвечал на выстрелы, а потом замолчал. Не могло быть, чтобы его убили. И в самом деле, вскоре беглецы увидели, как Салих, прячась за снопами, начал отступать. Выходит, у него просто кончились патроны и ему пришлось отказаться от преследования.

Мустафа был доволен. Ведь все обошлось благополучно, без крови.

На следующий день Бекир пришел в кофейню немного позже обычного. Вид у него был мрачный.

— Послушался вас, дураков! — закричал он еще с порога. — Нет, видно, мне свыше было предопределено продать телку. А я вас, дурные головы, послушался и прогорел на этом деле на целых пятьдесят лир. Подбили меня, черти, не давать Муса-аге калым в сто лир, а теперь я остался без своей лучшей кобылицы, которая все сто пятьдесят стоила. Чтоб вам пусто всем было за ваши советы!

Все молчали. Только придурковатый Коджакафа Али бестактно хихикнул в своем углу и открыл было уже рот, но, испугавшись, что на него опять все зашикают, так и остался сидеть с открытым ртом, не решаясь что-либо сказать.

Шофер маленького автобуса, который называют в народе «схватил-удрал» — «каптыкачты», смотрел на выстроившиеся вдоль дороги у вокзала грузовые и легковые автомобили. Он глубоко вздохнул и пробормотал:

— Ну и развелось счастливчиков!

Помощник шофера внимательно следил за пассажирами, сходящими с поезда. Белки его глаз так и сверкали из-под свисшего на лоб курчавого чуба.

Вдруг он словно нашел именно то, что искал, и закричал шоферу:

— Уста![14]

— Чего тебе?

— Смотри! Смотри сюда, скорей...

Шофер глянул в ту сторону, куда показывал помощник. Перед зданием вокзала в замешательстве топтался старик с большой окладистой бородой, напоминавшей подвязанную торбу, в ермолке такке, какие носят хаджи[15]. В руках у него была переметная сума — хейбе.

И словно два бегуна на стометровой дистанции после стартового выстрела, сорвались шофер и его помощник со своих мест и кинулись навстречу хаджи. Через секунду один тащил старика за руку, другой вцепился в суму.

— Машаллах![16] Милости просим, хаджибаба![17] Добро пожаловать!

Старик ничего не понимал и ошалело бормотал в ответ слова вежливой благодарности:

— Рад вас видеть... в добром здравии...

— Тебе, наверно, в касабу?

— Да вроде так...

— Вах, вах, машаллах!.. Эй, Али, а ну клади скорей мешочек нашего дорогого хаджибабы вот сюда!.. А ты, хаджибаба, давай садись впереди. Ты не чужой, сядешь со мной рядом, а то сзади тебе будет неудобно.

Старик с удовольствием залез в кабину и устроился на месте, которое предоставляют только самым уважаемым пассажирам.

— Они меня узнали, наверно, — забормотал он. — Да разве можно не узнать такого счастливчика? Ведь я единственный старик в касабе, совершивший паломничество в Мекку! Видно, слава обо мне дошла и до здешних мест!..

От этих приятных мыслей хаджибаба успокоился, несколько раз икнул и в ожидании отправления принялся перебирать четки.

Итак, первый пассажир был обеспечен. Шофер со своим помощником вернулись к железнодорожным путям и занялись подыскиванием новых клиентов.

Время шло. Уже четыре раза повторил хаджибаба все молитвы, которые он привык произносить, отправляясь в путь. Раз сорок перебрал он девяносто девять косточек своих четок... Но ни шофер, ни помощник не появлялись... И когда старик окончательно потерял терпение, в окно кабины просунулась вдруг ехидная физиономия помощника:

— Извини, хаджибаба, дорогой! Мы заставили тебя немного подождать. Но, сам понимаешь, приехал господин прокурор. Так что ты, пожалуйста, перейди в кузов, вот на это переднее сиденье... Ты ведь не чужой...

Старик обрадовался, что наконец машина тронется, и, потирая на ходу затекшую ногу, покорно перешел в кузов. Помощник втиснул в багажник несколько мешков, две головки сыра и захлопнул крышку. Машина начала рычать и хрипеть, содрогаясь на месте.

— Ну, поехали! Счастливого пути, бейим[18], — сказал шофер, заискивающе обращаясь к сидящему рядом прокурору.

Но только автобус тронулся с места, как раздался чей-то вопль:

— Хасан-эфенди! Хасан-эфенди!

Шофер затормозил, помощник открыл дверцу и высунулся.