Кадыбаба опять подумал, что жена права. Он сделал все, чтобы дать Джанан хорошее образование. А теперь воспитанная по-современному девушка вынуждена с утра до вечера сидеть взаперти и ждать сватов. Нелепо! Странные вещи происходят в этих Мозамбиках. Приезжающие сюда, вместо того чтобы оказать влияние на местных жителей, сами, как послушные ученики, подчиняются их обычаям. И с такой покорностью, словно боятся сказать что-либо невпопад и оказаться в неловком положении. Крестьянин знает в десятки раз меньше горожанина. Но его знания прочны и крепки, как его тело, загоревшее на солнце и окрепшее во время работы на поле. Свое невежество он считает вполне естественным, а горожанам не прощает неведения даже в самых незначительных вещах. Самолет, электричество, танки, волны Герца, закон Архимеда, геометрия Эвклида, теория относительности Эйнштейна... Крестьянин может всего этого не знать и не стыдиться. Но смешно и очень стыдно, когда горожанин не отличает колосящийся ячмень от пшеницы. Кадыбаба вспомнил случай, который произошел с ним в молодости. Он только что приехал в городок, куда назначен был помощником кадия. Оставив вещи на постоялом дворе, он отправился в муниципалитет, утопая по колено в грязи.

Знакомясь с товарищами по работе, он пожаловался:

— Извините меня, я весь в грязи... Дорога ужасна...

Те рассмеялись:

— Ничего, привыкнете.

— Нет, — ответил тогда молодой Кадыбаба. — Я к этим дорогам не привыкну.

Это был первый и последний бунт Кадыбабы против Мозамбиков. Прошли годы. Он давно уже смирился с грязными дорогами.

После короткого молчания жена продолжала:

— В городах девушки находят себе мужей на улице, а мы стесняемся пригласить в дом молодого человека, достойного быть нашим зятем. Мы непременно должны что-нибудь придумать и показать ему нашу дочь. Надо спешить.

Поразмыслив, они решили пригласить Ахмеда под предлогом болезни Кадыбабы. Другого способа познакомить в Мазылыке девушку с молодым человеком придумать было невозможно. Ахмед, даже не подозревавший, что играет в этой комедии главную роль, на следующий день после работы снова вынужден был зайти к старому судье. Кадыбаба уже встал с постели и бродил по дому в ватной куртке. Ахмед обрадовался, видя, что Кадыбабе стало лучше. Болезнь старого судьи изрядно осложняла его дела. Кадыбаба, сказав, что хочет сам заварить чай для гостя, вышел из комнаты. Ахмед и Джанан остались одни. Девушка стояла у окна. Освещенная лучами заходящего солнца, пробивавшимися сквозь полотняные занавески, Джанан казалась еще более бледной и еще более красивой.

— Вам, наверное, скучно здесь? — спросил Ахмед.

— Немножко...

— Вспоминаете Анкару?

— Иногда.

— Анкара красивый город.

— Да. Но я жила при институте, поэтому не могла всего увидеть. Не так часто удавалось погулять по городу.

— А как вы проводите время здесь?

— У меня есть подруги, мы собираемся почти каждый день.

— Читаете?

Девушка улыбнулась:

— Нет.

(А Кадыбаба говорил, что она вечно с книгой.)

— Почему?

— А зачем?

— Чтобы развлечься...

— Книги меня не развлекают.

— Тогда для того, чтобы узнать новое.

— Я не хочу много знать. Знания делают человека несчастным... В Анкаре я прочла одну книгу. После этого мне захотелось поехать в Америку и стать кинозвездой. И я очень расстроилась, когда узнала, что для меня это невозможно.

— Вы сами виноваты. Вы захотели сразу же осуществить в жизни то, что узнали.

— А если это невозможно, зачем узнавать?

Ахмед на мгновение задумался.

— Вы изучали физику?

— Да.

— Закон Архимеда, конечно, знаете?

— Знаю.

— А проверяли ли вы когда-нибудь вес чашки, погруженной в воду?

Девушка, стараясь понять ход мысли Ахмеда, ответила:

— По правде говоря, нет. Мне даже в голову не приходило...

— Жаль.

— Почему?

— Зачем было узнавать, если это не применяется в жизни?

Они рассмеялись. Девушка наконец поняла, что он хотел сказать.

— Может быть, вы и правы.

— Вы очень милосердны. Откровенно говоря, может быть, и вы правы.

В дверях показался Кадыбаба в своей куртке. Поднеся стакан с чаем к свету, он сказал:

— Вот это называется настоящий ризийский[41] чай, сын мой.

В тот вечер, встретившись с учителем Бекиром, Ахмед сказал:

— Я завидую вашей судьбе... Захотели вы стать учителем — и вот вы учитель. У вас хорошая, дружная семья, прекрасные дети. Днем вам приносит удовлетворение ваша работа, вечером — семья. Вы довольны Мазылыком, в котором живете. Все мечты ваши осуществляются.

— Вы правы. Слава богу, жизнью я доволен.

— А я! Хотел стать адвокатом — не смог. Ни семьи, ни детей. Меня не удовлетворяет моя работа. Комната, в которой вечером я закрываюсь от всех, тоже не доставляет мне никакого удовольствия. Я привык к Мазылыку, но, должен сознаться, несчастлив. Осуществление моих мечтаний невозможно. Какая-то безысходная тоска.

— Почему вы не женитесь?

Ахмед задумался.

— Боюсь, — сказал он. — Жениться — это значит взять на себя большую ответственность за жизнь какого-то другого существа, дышащего, мыслящего, страдающего. Я боюсь немощности своих плеч, которые и свой-то груз не в состоянии нести.

— Вы преувеличиваете.

— Я говорю правду.

— Эта ответственность не так страшна, как вам кажется. Оглянитесь вокруг себя — многие, у кого нет ни постоянной работы, подобно вашей, ни здоровья, ни имущества, женаты... И прекрасно живут.

— Я восхищаюсь их храбростью. И они счастливы?

— Счастье — это другое дело... По-моему, чтобы быть счастливым, необходимо уметь быть счастливым. Да ведь и счастье толкуется каждым по-разному... Вы знаете Идриса, старосту деревни Феттахлы?

— Нет.

— У этого человека два декара[42] земли, две козы и четыре курицы. Земли деревни, где он живет, очень запущены. Дай бог, чтобы он собирал с этих двух декаров четыре центнера пшеницы. Он продает молоко и яйца, взамен покупает соль и табак. Покуривает трубку и блаженствует.

— Счастлив?

— Еще как! Всегда весел. Я ни разу не видел его озабоченным, грустным. В позапрошлом году их деревне было велено построить школу. На строительство потребовалось бы самое меньшее пятнадцать тысяч лир. Идрис ничуть не огорчился. В хорошем настроении отправился он в городок к каймакаму. «Господин, — сказал он, — в нашей деревне одиннадцать дворов. Вчера вечером мы обсудили с соседями это дело, со школой. Решили вот что: вы дайте нам эти пятнадцать тысяч лир, а мы всей деревней переедем в городок. В городке станет больше народу, а наши дети будут ходить в здешнюю школу... Да и государству выгодно, меньше учителей нужно будет держать». Как, нравится?

— А это неплохо придумано, хорошая мысль.

— Вот вам логика Идриса. Он всегда легко принимает жизнь и счастлив.

— Но у него есть одно преимущество, он живет в своем родном ему мире.

— Мы все живем в одном мире, только по-разному смотрим на него.

— Идрис женат?

— Конечно, женат. А вы видели хоть одного холостого крестьянина?

— Действительно. Есть бедные, есть богатые крестьяне, больные, вшивые, но холостых нет.

— Холостяцкая жизнь свойственна горожанам. Вы сделали неправильный вывод. Необходимо жениться не тогда, когда улучшаются условия жизни, а, наоборот, когда они ухудшаются.

— Странно...

— Странно, но это истина.

Возвращаясь домой, Ахмед встретился с Хатидже-нинэ, которая отправилась в верхний квартал. Темнело. Войдя в комнату, Ахмед зажег лампу, потянулся и посмотрел на свою тень на стене. Потягивается какой-то великан... Ахмед стал медленно приближаться к стене. Великан начал уменьшаться в размерах. Ахмед сделал несколько шагов назад — на стене снова великан... Ахмед улыбнулся. Как ясно, что наша тень принадлежит нам. Когда к нам приближаются, мы тоже становимся мельче. Если же, испугавшись, от нас убегают, мы становимся великанами. Даже тень наша не теряет человеческого облика.