Литмир - Электронная Библиотека

— Нет, не хочу.

— Почему?

— В них перцу много... Это для меня вредно.

— А ты что, больной?

Омер промолчал. Неджметтин больше не настаивал.

— Может, принести тарелочку донера[109] и полбулки?

— Ладно, принеси.

— А бутылочку родниковой воды захватить?

— Захвати.

Неджметтин, не подождав даже, пока ему дадут деньги, прихрамывая, побежал по лестнице, прыгая через ступеньки. Омер безнадежно махнул рукой и вернулся в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Струя свежего воздуха из коридора не развеяла тяжелого запаха в комнате. Он открыл окно. Шум улицы ворвался в комнату и отдался в его ушах, как голос самой жизни.

Жить?.. Но как жить?.. «А что мне делать, если я не люблю, а может быть, никогда и не любил эту жизнь? — пробормотал он, обращаясь к самому себе. — Сейчас я вижу все более точно, более ярко и более реально могу все оценивать. Нет, я, наверно, никогда не любил эту жизнь. И целуя Гёнюль, и беря в жены Реззан, и стремясь к успехам, я не ощущал полноты жизни, как и не мог любить окружавший меня мир... В душе всегда была какая-то пустота, всегда чего-то не хватало. Я не знаю, чего именно хотел, но я в самом деле не мог хотеть такой жизни. Всю свою жизнь, кажется, я вынужден был делать как раз то, чего совершенно не хотел. Советник был лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения, жертвой внезапного бунта внутренних сил, которые в течение долгих лет находились под спудом. Не веря в какую-либо цель, я превратил себя в один из маленьких зубчиков бесчисленных колес огромной шестерни. Глядя, как вертятся все эти колеса, я и сам вертелся вместе с ними. Хорошо еще, что я выдержал так целых сорок три года...»

Интересно, что там делает сейчас Реззан?.. Видя, что он до поздней ночи не возвращается, она наверняка уже успела позвонить в министерство и всем его друзьям, а затем, не на шутку испугавшись, побежала к своему отцу в район Джебеджи. Отставной генерал, желая выяснить положение, может быть, уже начал хлопотать перед своими влиятельными друзьями. Ему, конечно, и в голову не придет, что Омер уехал в Стамбул и собирается сейчас покончить жизнь самоубийством.

Отец, мать и даже старший брат Омера давно умерли, и в Стамбуле у него не осталось родственников, у которых он мог бы остановиться. За всю свою долголетнюю службу он только однажды смог съездить в Стамбул по поручению министерства для расследования какого-то дела. Но это было лет десять назад. Все эти годы он никогда даже не вспоминал о Стамбуле. Что же касается смерти... С какой стати нормальный человек с хорошим положением, имеющий жену, детей, ведущий размеренный образ жизни, должен помышлять о смерти? Все окружающие знали его как рассудительного, скромного и аккуратного человека. Интересно, как отнеслись к его внезапному исчезновению дети, опечалены ли они? Заставило ли это Севги забыть о своем поклоннике, а Ишика — о еде? Или, может быть, наоборот, оба они, пользуясь суматохой в доме, всецело отдались своим делам и увлечениям? На все эти вопросы Омер не мог ответить себе с той ясностью, с какой оценивал сейчас свою жизнь.

«Как странно, — подумал он про себя. — Или, может быть, именно в том, что я бессилен ответить на эти вопросы, и видна подлинная цена моей жизни? Значит, все эти годы я обманывал себя и, стараясь во что бы то ни стало сохранить покой, не нашел времени даже для того, чтобы лучше узнать своих детей...»

Неджметтин, держа обеими руками поднос, толкнул ногой дверь, которая на этот раз даже не скрипнула, и поставил поднос на небольшой столик с зеркалом, стоявший в углу.

Омер достал бумажник и протянул Неджметтину пятилировую бумажку:

— Возьми... Сдачу оставь себе.

Неджметтин с нескрываемым удивлением посмотрел на деньги, потом на Омера. Подведя в уме счет, он явно отнесся с подозрением к подобного рода расточительству. Бегая глазами, он старался не то измерить, не то оценить Омера. Он скривил губы, пытаясь изобразить что-то похожее на улыбку, и проворчал каким-то недовольным тоном:

— Спасибо... — И, не промолвив больше ни слова, вышел из комнаты.

Почувствовав запах жареного мяса, Омер ощутил всю остроту голода и вспомнил, что с тех пор, как он ел в последний раз, прошло более полутора суток. Забыв даже сесть, он бросил себе в рот большой кусок хлеба и несколько кусочков мяса. Горячие поджаренные кусочки мяса, казалось, впитали в себя лучшие соки земли, они сами таяли во рту, распространяя вокруг опьяняющий аромат. «Вот я и опять соприкасаюсь с жизнью», — подумал он, усаживаясь на табуретку.

Тут он нечаянно взглянул в зеркало. Нет... Не может быть, чтобы это страшное лицо было его лицом. Нельзя поверить, чтобы оно за одни только сутки могло так неузнаваемо измениться. Из зеркала, засиженного мухами, на него смотрел обросший волосами человек с провалившимися глазами. Засаленный ворот рубахи почернел от въевшейся вместе с потом грязи и вдобавок еще был разорван. Наверное, Омер порвал его, срывая с себя галстук. Брови еще больше нависли над глазами, щеки впали.

После всего, что произошло, он впервые взглянул на себя.

«Да, вряд ли я понравлюсь ангелу Азраилу... — пробормотал он, приходя в себя от первого замешательства. — Неужели, даже решив умереть, я забочусь о том, чтобы выглядеть аккуратно, быть чисто выбритым и носить накрахмаленный воротничок? Очевидно, это стало уже моей второй натурой и въелось в меня до мозга костей. В этом я, пожалуй, уже неисправим. Да, умираю я как раз вовремя».

Он взял поднос в руки и отошел от зеркала. Видеть себя он больше не хотел. Сев на кровать, Омер швырнул вилку на пол, откусил кусок свежего хлеба и руками принялся доедать донер-кебаб. Затем, приложив бутылку к губам и запрокинув голову, с жадностью выпил всю воду до дна. Лишь несколько капель небольшими струйками сбежали по его щекам.

III

И сказал бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место и да явится суша. И стало так. И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша. И назвал бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел бог, что это хорошо. И сказал бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя (по роду и по подобию ее) и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так: и произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду и по подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее плод, в котором семя его по роду его на земле. И увидел бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.

(Библия, книга первая, «Бытие», глава I, стих 9–13)

И Омер, как только проснулся, набросил на плечи пиджак и выскочил на улицу.

Лицо его заросло короткой колючей щетиной. Сорочка и брюки, которые он не снимал в течение этих дней, были измяты. Пиджак впитал в себя за это время немало пыли, из-под него выглядывал грязный ворот сорочки. Омер был похож на преступника, только что вышедшего из ворот тюрьмы.

Стрелки больших часов на вокзале Сиркеджи показывали половину шестого. Двери и жалюзи витрин магазинов были еще закрыты. Лишь в нескольких витринах тускло светились не потушенные еще электрические лампочки, свет которых почти совсем померк в лучах восходящего солнца.

Несколько крестьян, присев на корточки у стеклянного ящика лоточника, не спеша жевали горячие пирожки, слизывая масло со своих грязных пальцев. У табачного киоска с шумом и скрежетом, заполнившим всю площадь Сиркеджи, круто повернул и остановился у стрелки только что прибывший из района Бахчекапы трамвай.

В эти ранние часы, когда только еще пробуждается новый жаркий день, какое, должно быть, удовольствие взять у разносчика, расставившего на тротуаре стеклянный ящик, большой кусок запеченного в масле пшеничного пирога, не спеша жевать его, чувствуя, как хрустит на зубах поджаренная корочка! Перед таким соблазном трудно устоять. Взяв добрый кусок пирога, Омер вошел в кофейню.

вернуться

109

Донер-кебаб — национальное турецкое блюдо, приготовляется из баранины на вертеле.

52
{"b":"851740","o":1}